Девять

2.2.

«Когда Филя пришёл в себя (о нём, увы, нельзя было сказать «открыл глаза», ибо вместо глазных яблок и зрачков у него были пустые глазницы, прикрытые дрожащими веками), то первым делом попросил ручку (жестами) и, получив короткий толстый тёмно-синий карандаш, написал в приобретённой по такому случаю школьной тетрадке большими печатными буквами, вкривь и вкось: «УБЕЙТЕ МЕНЯ, БЛЯ БУДУ. ПОЖАЛУСТА. МАЛЮ».

Вместо этого его взбодрили, оживили и заставили говорить (под воздействием препаратов, сам Филя по доброй воле наотрез отказывался сообщать что-либо заботливому палачу Барону).

По поводу «говорить»…

Во рту у Фили шевелился только обрубок языка; по воле всемогущего Барона для важного свидетеля раздобыли специально для подобных случаев разработанную компьютерную установку, которая считывала гортанные мышечные импульсы и воспроизводила звуки русской речи – «разговаривала» подобием человеческого голоса, чем-то напоминавшим монотонную электронно-механическую воркотню пришельца (зелёного или фиолетового, как водится).

– Кто выколол тебе глаза? – был первый вопрос Босса.

Веки у Фили задёргались, тело напряглось, покрылось испариной и изрекло с модуляциями чревовещателя:

– Ведьма. Ведьма.

– Спокойно, Филя, расслабься – сказал Барон. – Как она выглядела?

Утробный голос бесстрастно сообщил:

– Красивая баба.

– Одета в чёрное, космы, клыки?

Филя отрицательно покачал головой:

– Сиськи и нежные пухлые руки.

– Этими руками тебе и выкололи глаза?

– Нет.

Филя вновь несогласно дернул головой.

– Чем же?

– Ничем.

– Поясни.

– Они просто взорвались. Лопнули, как воздушные шарики.

– Больно было? – сочувственно спросил Барон.

– Не знаю, – глупо сообщил чревовещатель.

– Так. О чём вы говорили?

Тело вновь напряглось и заскрипело.

– Давай, Филя, давай. А то я тебе яйца отрежу.

– Их уже нет, – чёрный юмор неплохо сочетался с нечеловеческим спокойствием звуков.

– Когда это произошло, Филя?

– Секунду назад.

Встревоженный Барон распорядился. Филю тут же осмотрели (догадка больного полностью подтвердилась: он был лишён самого ценного по самое некуда, однако обошлось без вульгарного кровотечения – чудеса!) и обнесли его просторную комфортабельную кровать щитами, лучше сказать, специальным защитным экраном, ограждающим от излучений всякого рода, – получилась комната в комнате, квадрат в квадрате. Всё строго по космическим технологиям. Там-то, возле прямоугольной кровати, и продолжалась волнующая беседа.

– Филя, меня очень интересует вот этот бесконтактный способ общения, гм. Что говорила тебе ведьма? Я пришью тебе язык, восстановлю всё, Филя. Накуплю тебе лучших тёлок на пять лет. Хорошо, продлю телок на десять. Только дай мне информацию. Такие свидетели, как ты, на вес золота.

– Я хочу Ведьму, – сказало то, что говорило вместо Фили.

– Которая отхватила тебе всё твоё хозяйство с языком впридачу?

– Да, – был звук.

– Филя, блядь, ты в своём уме?

– Да.

В этом месте Филя впервые улыбнулся – пустым чёрным ртом и оскаленными зубами.

– Как она выглядела, твоя Ведьма? Голая?

– Нет. В вечернем платье. Светлые волосы, голубые глаза. Декольте. Пахнет духами.

– Какими?

Филя пожал плечами и опять улыбнулся во весь рот.

– Филя, скажи мне… Чего ты хочешь?

– Как говорил Вася, когда ещё был жив, прошу смерти.

– Погоди, Филя. Мы же давно знаем друг друга. Всякое бывало. У нас есть шанс изменить историю. Давай, поможем друг другу. Я же чувствую: ты что-то знаешь.

– Они везде, – прочревовещал Филипп и перестал жить.

Толпой сбежались врачи (по знаку босса, разумеется, то бишь Босса). Бледная Фатима была под рукой.

– Что? Ну, что? – время от времени вскрикивал Барон, держась в стороне от остывающего тела.

– У него появился язык. И вырос исчезнувший член, – невозмутимо сказал Главный Доктор Яков Кобальт, который рассматривал всё с медицинской точки зрения. – Очень любопытно. Позвольте, я опять отрежу эти части тела? Я разоблачу эти фокусы с материей. Тысячи лет развития науки чего-то значат…

– Фатима! – то ли позвал, то ли спросил Барон, то ли наорал на Кобальта.

Она качала головой и быстро крестилась, после чего мусульманским жестом – лодочкой из ладошек – проводила по лицу. Из ясновидящей она превратилась в затурканную бабу.