Прелести Лиры (сборник)

– Потому что я люблю тебя. Ты незабываем. Мы с тобой не оконного формата. Мы другие.

– А твой муж в курсе событий?

– Я передам ему это через его новую жену, мою бывшую лучшую подругу.

Звучало убедительно. Только вот никогда не думал, что счастье может придавить камнем, вполне надгробным по весу и по форме.

Хотя счастье, если разобраться, – пустота. Весомая, значимая пустота.

Но этого я не скажу Вере никогда и ни за что.

И повесть, разумеется, не подарю.

Даже не знаю, какой финал нравится мне больше: написанный мной, с помощью компьютера, главного достижения цивилизации, или выведенный огненными письменами судьбы (аврорами)?

Знаю только, что я должен был принять финал… последний, тот, который озвучила мне Вера своим незабываемым голосом в трубку телефона – голосом, от которого я, как всегда, чуть не потерял дар речи (только вот кто автор этого финала, я или несчастная судьба? – сказать вам не могу: запутался). Безнадежно любить и писать повести, что ни говори, приятно, потому что безответственно; а вот если тебе отвечают взаимностью, да еще если у нас муж сбежал…

Тут ты (в данном случае – я) должен совершить поступок.

– Лев Львович, а ты можешь написать повесть о нашей любви? – сказала Вера, вставая с нашей постели и небрежно набрасывая на тело розовый халат (точь-в-точь такой, какой я выбросил; пришлось покупать новый; трусики же, по заведенной нами традиции, висели на люстре). Мелькнула ложбинка спины, божественной лепки попа. Боюсь, что я никогда не устану любоваться ее прелестями. Боюсь, что ничего более бесподобного невозможно было найти даже в Вавилоне.

Может, все дело в моем чудном склерозе? Я быстро забываю счастливые минуты, и мне надо переживать их снова и снова.

– Почему ты называешь меня по имени-отчеству, как барсика какого-нибудь? Лев, лев, гав, гав… Блеф. Тебе что, сложно называть меня по имени, по-человечески?

– Сложно, Лео, сложно, солнце мое. К этому я еще не готова. Напишешь, моя любовь?

– Зачем?

– Это все так поучительно.

– Я ведь не Лев Николаевич, однако. Поучать – не мой профиль.

– Но ты должен! Ну, соле мио, Лео, мяу…

– Ты меня волнуешь, красавица моя. Девочка моя…

– Запрещенный прием. Я собиралась приготовить тебе завтрак. Останешься без завтрака.

– А ты без жениха, если не накормишь его. Слепых склеротиков надо хотя бы кормить, моя любовь…

– Проживу как-нибудь одна, без мужчины. Иди сюда.

Я никогда не привыкну к тому, что для меня, только для меня, так колотится ее сердце, прерывается дыхание, закрываются глаза, совершается быстрое движение бедрами. Наши руки и ноги сплетаются. Я знаю, куда положить свою ладонь, знаю, милая… (На секунду прервусь, чтобы сделать важное замечание; торопиться мне теперь некуда, Вера теперь моя. Навсегда. Я о глазах. Ее глаза так и остались очаровательно серыми. Две серых блестящих жемчужины, которые я умею заставлять сверкать или матово тускнеть. Как захочу. В ее серых глазах поселились авроры. Оказывается серый – не самый плохой в мире цвет. Как же все изменчиво в этом мире, если даже серое может заиграть красками! Все не так безнадежно и мрачно.) Я знаю, что я должен сделать, и я с удовольствием сделаю это. Поверь.

С некоторых пор слово «должен» возымело надо мной магическую власть.

– Твоя идея с повестью кажется мне достаточно безумной, чтобы привлечь мое внимание. Я подумаю, – сказал я, мурлыча от блаженства под одеялом, но не подавая виду.

В манере держаться с некоторых пор я подражал свирепому Саддаму.

На кухне мелодично раздавался стук ножа.

– Поставь-ка блюз, под него лучше думается, – позволил я себе первый в нашей совместной жизни каприз.

– Разве ты сам не можешь? Я занята твоим здоровьем и, можно сказать, нашим будущим.

– Но я хочу, чтобы это сделала ты.

– Хорошо. Какой?

– В этом-то все и дело. Угадай.

– Тут и угадывать нечего. Я наизусть знаю всю твою золотую коллекцию. И неплохо знаю тебя. Слушай.

Она выбрала совсем не тот блюз, который звучал в моей голове, но это был именно тот блюз, который, оказывается, мне хотелось сейчас услышать. Чудеса в моей жизни продолжались.

Музыка будущего текла широкой рекой, превращаясь в то Озеро, возле которого мы встречались с Верой, когда нам бывало или очень хорошо, или очень плохо. Саксофон, гитара, вокал. Из простых компонентов состоял бесконечный мегамир. Он был сложным и раздражающе элементарным одновременно.

И с этим ничего нельзя было поделать.

У блюза было странное название: «Черный квадрат».

Декабрь 2006 – 07.01.2007

Одиночества печать

Между умными и глупыми людьми, по-моему, есть существенная разница.

    Абай

1

– Сахар нельзя употреблять в пищу, сахар – это белая смерть, – сказала Евгения, поправляя и без того идеально расправленную скатерть.

И она не шутила – просто потому, что у нее было своеобразное чувство юмора, а именно: юмор ее раздражал. Особенно по утрам. Хотя иногда она смеялась. Как правило, ближе к вечеру. В один прекрасный лунный вечер, кстати, я с ней и познакомился.

– Покойникам можно, – ответил я, откликаясь на свои мысли.

– Покойники не пьют чай, – сказала Евгения строгим тоном. И она не шутила. Это было видно по ее серьезному лицу.

– Еще как пьют, – машинально возразил я.

– Перестань говорить глупости, – сказала Евгения. – Возьми фруктозу, она гораздо полезнее.

Фруктозу так фруктозу.

– Три ложечки, – заявил я.