Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен

Если честно, быть гуру еще и непедагогично. Такой тип учительства заставляет видеть в учениках людей, призванных быть похожими на учителя, на человека из прошлого, на проповедника. На искателя «истины вообще». Лепить по своему образу и подобию – значит, не очень интересоваться будущим; возможно, вообще не иметь образа будущего. Истина есть, а образа будущего нет: в наше время этого уже недостаточно.

Истины сами по себе перестали работать. Их необходимо стыковать с реальной жизнью.

Я не собираюсь вербовать сторонников, обличая при этом оппонентов. Идеологические (идейные) баттлы и стенка на стенку без малейшей перспективы на победу – это также из арсенала войны, из арсенала прошлого, из арсенала бессознательного. Культ войны как перманентного и бесконечного процесса – это не мой поворот темы.

Короче говоря, я не собираюсь делиться своей, добытой в трудах праведных истиной или, хуже того, сражаться за истину, – хотя бы из тех простых соображений, что я не знаю, что есть «истина как таковая». И что немаловажно, я не верю тем, кто утверждает, будто они являются счастливыми обладателями «универсальной истины», которая покоится у них в потаенном кармане, ожидая часа Х, чтобы явиться миру во всем блеске и, опять же, сразить всех наповал.

Зачем ошарашивать истиной, кстати? Разве истина – инструмент введения в шок, в ступор? Сомневаюсь. Кроме денег или большой дыры (то есть полного отсутствия денег), в потаенных карманах, как правило, ничего больше нет. Большие деньги, равно как и большие дыры в карманах, ведут к революции. Революционерам я не верю.

Меня волнует другое.

Моя главная мотивация состоит в том, чтобы средствами гуманитарной науки помочь людям сформировать облик своего будущего и добиться того, чтобы будущее обрело черты проекта.

Хотелось бы идеи поставить на службу жизни.

Это означает: я собираюсь предложить людям черновую работу вместо яркой революции, не так ли? Нудные будни вместо мечты, пусть и оторванной от реальности?

Не совсем так. Я собираюсь предложить романтику черновой работы. Такую мечту, которая вырастает из реальности и продолжает ее.

Это лучше романтики революции. Ровно в сто раз.

Хорошо, в десять. Как минимум.

Глупо отрицать, что мои мотивации вполне экзистенциальны. Человечество, будущее, истина, справедливость – все это меня волнует, конечно. Но я бы не взялся за книгу, если бы у меня не было четкого представления о том, как следует вести разговор о будущем. Какова сеть? Каким языком следует вести разговор о будущем, чтобы заинтересовать тех, кто реально способен изменить нашу жизнь? Каким?

С миром надо говорить на его языке: это знают многие. Но вот каким должен быть язык в том реальном мире, в котором мы живем здесь и сейчас, – это знают немногие.

Разговоры «про рыбу» непременно актуализируют разговоры «про сеть».

Мне кажется, что научный дискурс сегодня практически исчез из области гуманитарных наук. Сами науки явочным порядком, без каких бы то ни было санкций со стороны научного сообщества, скорее, под давлением общественного мнения все более превращаются в идеологизированные «гуманитарные знания» или в не менее идеологизированные «дисциплины». В суммы смыслов, которые никак не превращаются, не перерабатываются в идеи и далее в системы идей.

Смыслы (мысли, знания, дисциплины) отдельно, наука (идеи) отдельно, реальность отдельно. Поясним, почему это так.

Чем отличаются мысли-смыслы от идей?

Идеи – это структурированные (систематизированные) смыслы в контексте четко обозначенного принципа познания мира. Идеи – это собранный из мыслей иерархически организованный паззл (объект познания), где каждая отдельно взятая мысль занимает свое, строго отведенное ей место.

Мысли, в отличие от идей, – это не привязанные к принципу познания смыслы, которые, словно кошка, гуляют сами по себе и никак не хотят складываться в пазл, в систему. Мысли можно применить к любому принципу познания – потому что они живут вне контекста.

За идеи, за которыми стоит претензия на объективное отражение мира, то есть наука, приходится нести культурную ответственность; за взлет мысли, за томления и прозрения «духа», за субъективный взгляд на вещи никто не несет культурной ответственности (мыслить – значит, «не ведать, что творишь»).

Идеи ценятся за объективность, вольные мысли за оригинальность.

За оригинальные мысли и смыслы легко спрятаться (мыслители, малые сии, не ведают, что творят); идеи же разоблачают мыслителя донага, до фигового листочка.

От произвольно собранных в кучу смыслов веет «свободой мысли»; от выстроенных идей за версту «несет законом», то есть ограничением свободы.

Наконец, самое главное. На основании идей принимаются решения, способные изменить реальность, а мысли могут только критиковать решения, но не готовить их.

Те, кто принимает решения, всегда виноваты, а те, кто критикует, – всегда правы.

Поэтому мысли и мыслителей люди любят, ибо «малые сии» дарят иллюзии (они «добрые»); идеи и тех, кто их вынашивает, ненавидят, ибо они безжалостно отбирают иллюзии (они «злые»).

Гуманитарные науки, разжалованные в «дисциплины», – это очевидное понижение статуса гуманитаристики. Научный дискурс не исчерпал себя, конечно, он в принципе не может себя исчерпать, однако он перестал быть тем языком, с помощью которого можно общаться с заинтересованной аудиторией. Гуманитарных проблем накопилось хоть отбавляй, интерес к ним увеличивается стремительно – при этом сам способ передачи гуманитарных «знаний» («сеть») превратился и для общества, и для конкретного индивида в гуманитарную проблему.

Запрос существует на одно, а людям подсовывают совсем другое. При этом вопросы «каков запрос» и «что подсовывают» часто не осознаются как проблемы. Чем не модель информационного хаоса?

Сегодня существует запрос на гуманитарные идеи, способные изменить реальность, а людям предлагают гуманитарные мысли (знания и дисциплины).

Сегодня существует запрос на результат, а людям предлагают процесс обсуждения, отлученный от результата.

Гуманитарные дисциплины учат мыслить, складывая мысли в некие этюды или инсталляции, которые отражают субъективное представление о реальности.

Гуманитарные науки учат мыслить идеями, организовывая их в системы систем, которые отражают объективную реальность.

Предметы исследования («рыбы») и способы познания («сети») в гуманитарных дисциплинах и гуманитарных науках не просто разные, а диаметрально противоположные.

Одно дело приглашение к размышлению (обо всем и ни о чем), приглашение присоединиться к процессу, и совсем другое – извлечение смыслов до такой степени ясности, которая превращает смыслы в идеи, а идеи – в руководство к действию, к принятию решений. Надвигающаяся цифровая эпоха, как ни странно, подогревает интерес к человеческому измерению едва ли не больше, нежели к цифровым возможностям как таковым. Все понимают: от ответа на вопросы «что есть человек?» и «зачем нужны люди?» зависит профиль (спектр возможностей) цифровых технологий.

А человек как на беду не обрел пока язык («сеть»), с помощью которого ему интересно говорить о себе, – вот в чем я вижу главную гуманитарную проблему сегодня. Мне кажется, гуманитарной науке есть что сказать сегодня; более того, науке даже известно, почему это следует делать (контур «рыбы» просматривается); но она не знает, как это сделать (или, хуже того, делает вид, что знает). И рады бы поделиться «знаниями», а может и законами (с исключительно благой целью), – да нет канала связи.

Мыслей много – идей мало.

Очертания рыбы есть, а сети нет.

Вот и оказываются фатально разделенными наука и те, кому она жизненно необходима: умные и любопытные от природы люди, представляющие интересы общества в целом.

Я буду вместе со своими читателями формировать идеи из смыслов, создавать глубокие в своей простоте идеи из сложных и внутренне противоречивых смыслов. Будем создавать «рыбу». И «сеть» нам в помощь.

Значение гуманитарной науки в жизни общества неуклонно возрастает; а статус и возможности неуклонно падают. Постараемся показать, как это можно исправить, хотя бы отчасти. Хоть в какой-то степени. В меру возможностей.

Реабилитация научного дискурса (системно изложенных идей, складывающихся в концепцию) представляется задачей важной, важнейшей, исключительно важной. Альтернативная научному дискурсу ниша «научно-популярный дискурс», как оказалось, не слишком эффективна в деле популяризации научно-познавательного подхода к проблемам, окружающим человека. Почему?

Потому что научно-популярный подход приглашает к размышлению. К процессу, не нацеленному на результат. Он снимает с себя ответственность за последствия познания. Научно-популярно для гуманитариев – это забава, развлечение, интеллектуальное приключение. Такой дискурс не ставит перед человеком серьезных познавательных или просветительских задач. «Научно-популярный дискурс» оказался связан именно со знаниями (с мыслями), а не с пониманием (с идеями) – с количественной, но не с качественной характеристикой. «Научно-популярный дискурс», освещая фундаментальные проблемы, уводит в сторону от этих проблем – в сторону идеологии (хорошей или не очень – это уже другой вопрос).

Надо предложить нечто принципиальное иное. Мне кажется, разговор в формате просто о сложном (как бы ненаучно о научном, как бы вольные размышления, но с выходом на идеи, на результат) – это как раз то, имеет перспективу в сфере гуманитарной. Почему?

Хорошая книга в чем-то напоминает сборник тематических философских афоризмов: она представляет собой не подборку туманных мыслей, а систему ясных идей, выраженных простым, доходчивым языком. Только качество системности (концептуальности) в книге на порядок важнее, нежели в сборнике афоризмов. Мысли – это материя сложная, неясная, чреватая идеями, это сырье, стремящееся стать алмазом, готовым к огранке; идеи – это мысли, выраженные простым языком, потому простым, что сами мысли находятся в сложно организованной системе.

Идея – это мысль, глубину которой задает контекст.

Решения принимаются не на основании мыслей, а на основании идей.

Идеи – это как раз то звено, которое связывает мысли и практику.

Сложность (глобальные мысли, большие массивы информации, Big Data) может быть выражена языком обманчиво простых формул. Сложность может быть представлена языком простых алгоритмов. «Непередаваемые» мысли могут быть выражены идеями, которые усваиваются замечательно. В сфере гуманитарной за сложностью стоит мироощущение, за простотой – миропонимание. В принципе простота и сложность – не антагонисты, если одно из качеств не тяготеет к тому, чтобы стать «вещью в себе», абсолютной и информационно непроницаемой.

Формат «просто о сложном» (о простых идеях, сотворенных из глубоких, но темных мыслей) позволяет донести до воспринимающего сознания то, что тебе необходимо донести, и дает человеку шанс понять сложные вещи (выразимся осторожнее: дает шанс зацепиться пониманием за реальную информационную сложность объекта). Когда говорят просто о сложном, предметом становятся не «сумма знаний» (информация), а понимание (качество управления информацией). Для этого необходим особый информационный язык – особая информационная логистика: ясные и доступные алгоритмы. Идеи. Системы идей.