Тамара посмотрела на него, и взгляд ее вдруг потеплел.
– Столько лет прошло, – сказала она, – четыре года. А ты все еще… – она хотела договорить «любишь меня», но почему-то этого делать не стала.
– Ну да, – прокряхтел Гарик, сползая со своей койки, – столько уже в одном купе ехать и не это самое… А что я могу поделать, если у меня не кровь, а жидкое электричество?..
– Дурак, – сказала Тамара и еще добавила: – Пошел вон.
* * *
«Зря я так с Тамарой, – подумал Гарик, получая от официантки в вагоне-ресторане запотевшую бутылку с холодным пивом. Она обиделась, дураком меня назвала… Дурак и есть – ерунду такую говорить».
Гарик отхлебнул из бутылки и вдруг заметил, что официантка, та, что принесла ему пиво, не отходит от его столика, стоит рядом.
– А где же друзья твои вчерашние? – спросила официантка, когда Гарик поднял на нее глаза.
– Какие?.. А те, что ли… Да черт их знает, – признался Гарик. – Я уж и не помню, из какого они вагона. Мы ведь прямо здесь познакомились. Сейчас, наверное, тоже сюда прибегут.
– Может, прибегут, – сказала официантка, – а может, и нет. Тут их какие-то товарищи спрашивали.
– Какие? – заинтересовался Гарик. – Менты, что ли?
– Вроде нет…
– А… – Гарик снова отхлебнул. – А то я уж думал, что мы… Что они вчера набедокурили чего.
– Не менты, – продолжала официантка, – парни какие-то. Сегодня с утра спрашивали. Вроде бы даже ходили по вагонам их искать. Да разве найдешь с утра кого – все купе закрыты, люди спят еще.
– Это точно, – сказал Гарик и в два длинных глотка прикончил бутылку.
– Еще? – осведомилась официантка. – А то холодное пиво скоро кончится. Это сейчас еще рано, а через часок набегут за холодненьким со всех вагонов – жара-то какая стоит.
– Еще одну, – попросил Гарик, – нет, лучше две. Три… Сначала две, а потом еще одну, чтоб не грелось.
* * *
«Девять лет назад, – вспоминал Гарик, допивая третью бутылку пива, – ко-гда я двадцатилетним пацаном прогуливался в парке с какой-то девушкой… Странно, сейчас я имени даже ее не помню…
А тогда в парке Победы, неперестроенном еще парке Победы, трое юных амбалов, распираемые сокрушительным юношеским либидо, изъявили желание с моей девушкой пообщаться, опрометчиво не поинтересовавшись, между прочим, как я сам к этому их желанию отнесусь.
А я к этому их желанию относился крайне отрицательно, о чем открыто заявил.
– Ну, ничего, – вслух рассудили ребята. – Это, дескать, твое сугубо личное мнение.
– Как это? – удивился тогда я, еще не вполне понимая, что сейчас произойдет.
– А вот так! – пояснили они мне и крепко приложили металлической цепью от собачьего поводка по голове.
На несколько секунд я полностью отрубился, а когда с трудом вскарабкался на корточки, сфокусировав взгляд на непроницаемых лицах амбалов – как закрытые калитки – и на окружающей плывущей действительности, понял, что гордое звание кандидата в мастера спорта по боксу придется оправдывать не только в институтском спортзале на ринге с дешевым брезентовым покрытием.
И подоспевшие через пятнадцать минут дружинники поднимали с асфальтовой дорожки две жертвы юношеского сексуального томления – один убежал.
И девушка, кстати, тоже убежала.
Один из дружинников вдруг, подпрыгивая, пошел по аллейке прочь, странно оглядываясь на меня, прислонившегося к дереву неподалеку – я унимал кровь из сильно рассеченного цепью лба.
Остальные дружинники негромко переговаривались между собой, поглядывая на меня, вероятно, как я тогда подумал, потрясенные моей боксерской подготовкой. Я их тогда – дурак – скромно не замечал.
Через пару минут подошли уже настоящие милиционеры. Я, наивно полагая услышать слова восхищения моим спортивным мастерством, застенчиво улыбаясь, оторвался от дерева и шагнул им навстречу.
Но, вместо того чтобы произнести слова благодарности и пообещать золотые часы за доблесть, милиционеры повели себя странно – один из них зашел мне за спину, как бы страхуя своего сослуживца, который ловко надел на меня наручники и подмигнул зачем-то еще дружинникам».
Гарик вздохнул и с трудом подавил начавшуюся вдруг дрожь. Он поставил на угол стола пустую бутылку, открыл очередную и закурил.
«А потом началось совсем что-то нелепое, несуразное и страшное. Меня привели в опорный пункт милиции, находящийся в том же парке, позади пивного ларька, посадили в узкую камеру с одной стеной из сплошной решетки, где я просидел два часа в полном недоумении.
И только через два часа немолодая и дебеловатая тетенька, наложившая повязку на мою разбитую голову, объявила, что, в общем… ну, короче говоря, ты, парень, человека убил.
Я не знал тогда, что и думать, даже не понимал поначалу, что, собственно, происходит…
Это заявление в полной мере я осознал только спустя четыре месяца, проведенные мною в следственном изоляторе, на заседании суда, который в один день вынес приговор мне, Игорю Анатольевичу Парамонову, такого-то года рождения, ранее не судимому, – три года лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима…»
– Впрочем, как знать, – пробормотал Гарик, потушив докуренную сигарету в пепельнице. – Если бы не этот убитый, если бы не зона, то разве я стал бы тем, кем стал теперь? Вряд ли…
«Два с половиной года заключения прошли на удивление быстро. И ранней сырой весной, вечером, условно-досрочно освободившийся Игорь Анатольевич Парамонов, то бишь я, ехал в троллейбусе с майором МВД Герасименко. Нам было в одну сторону ехать домой.
– Ну и чем заняться думаешь? – вдруг спросил молчавший с самой остановки майор.
– Пойду в милицию работать, – неожиданно для себя объявил я и только потом понял, что это решение сложилось у меня уже давно. Еще во время отсидки, в камере, рассчитанной на пять человек, забитой пятнадцатью гнусными харями. Нет, наверное, это не было естественным моим желанием оказаться по ту сторону моего тогдашнего мира – проще было бы стать «смотрящим» – стукачом в камере. Но тем не менее…
Герасименко тогда до странности заинтересованно посмотрел на меня, отвернулся к окну и до конца поездки никаких разговоров больше не заводил.
Я еще подумал, что мент счел мое заявление издевательством, но уже через два дня к моей сестре, к которой я пришел пожить – мать умерла на второй год моей отсидки, и квартиру продали, – позвонили из городского отделения Министерства внутренних дел и назначили мне день и час аудиенции…»
Гарик усмехнулся. Отхлебнул еще из бутылки и снова закурил.
«Больше удивленный, чем обрадованный, я пришел в отделение. Вот там-то мне и объяснили суть моей будущей работы и дали два дня на раздумье.
На следующий день я заявился в кабинет начальника рано утром, в самом-самом начале рабочего дня, и объявил свое согласие.
Так я стал работать под прикрытием…»
Гарик допил пиво.
– Еще? – спросила из-за прилавка официантка.
– Хватит, – отказался Гарик, но из-за стола не поднялся, задумчиво смолил свою сигаретку.
«Работающими под прикрытием на милицейском жаргоне назывались люди, внедряемые в различные преступные группировки под видом собственно преступников.