Метод российского уголовного процесса

Моделирование, конструирование моделей – все это необходимо только для того, чтобы достичь цели исследования. И в этом смысле модель уголовного процесса – это система представлений о его сущностных признаках, выделенная в соответствии с целями и задачами исследования. Это значит, что модель уголовного процесса – крайне нестабильное, субъективное явление, как и любая модель, поскольку ее построение зависит исключительно от целей исследования. При получении знаний в ходе исследования модель видоизменяется до тех пор, пока не будет получено итоговое знание об объекте и она (модель) не исчезнет совсем.

На подобное понимание как самой модели, так и невозможности принимать ее как то, что существует объективно и развивается по объективным законам, указывалось и ранее. Мы уже упоминали А.В. Смирнова, правда, в этом аспекте мы обнаруживали его непоследовательность. Н.Г. Стойко также связывает отсутствие в науке четкого понимания того, что такое модель уголовного процесса, в связи с тем, что модель воспринимается и воспринималась больше как средство научного познания, нежели понятие, отражающее сущность явления[88 - Стойко Н.Г. Указ. соч. С. 51. – Подобное понимание модели как инструмента выявления оптимального механизма предварительного расследования см. также: Оболкина А.Л. Модели предварительного (досудебного) производства по уголовным делам: сравнительно-правовой анализ: дис… канд. юрид. наук. Омск, 2005.]. Поэтому нельзя считать правильным использование понятия «модель уголовного процесса» для обозначения, например, «уголовного процесса, существующего в определенный период в конкретном государстве»[89 - Рыбинская Е.Т. Состязательность российского уголовного судопроизводства при рассмотрении дел в суде первой инстанции: автореф. дис… канд. юрид. наук. Иркутск, 2008. С. 7, 23.], то есть в статике, там, где нет исследования.

Таким образом, модель уголовного процесса есть инструмент исследования и, безусловно, важнейший инструмент. Модели без моделирования и исследования нет, она конструируется тем, кто проводит исследование, и соответствует целям этого исследования. Словосочетания «состязательная модель», «англосаксонская модель», «смешанная модель» и другие подобные относительно уголовного процесса не должны употребляться в науке как обозначения чего-то объективного в той мере, в которой они употребляются вне какого-либо исследования, и без указания на те признаки, которые конструируют модель.

Но тогда, возвращаясь к тому, что, как правило, понимают в науке уголовного процесса под моделью, следует сказать, что начало уголовного процесса реализуется не в соответствующей модели. Модель формируется исключительно исследователем того или иного явления. На этом фоне также неверен тезис, что выбор модели уголовного процесса может предопределять путь решения тех или иных проблем в уголовном судопроизводстве[90 - См., например: Колоколов Н.А. Не ограничится ли реформа предварительного следствия очередной сменой руководства? // Уголовное судопроизводство. 2007. № 4. С. 23.].

В чем же тогда реализуется начало уголовного процесса? Наш ответ – в уголовно-процессуальной форме, которая действительно выражена объективно. Она-то как раз и формируется под влиянием истории, идеологии и т. п. Такой же вывод делает в своей работе и Л.Н. Масленникова по итогам обзора суждений ученых XIX века о соотношении начала и формы уголовного процесса[91 - Масленникова Л.Н. Публичное и диспозитивное…: дис… д-ра юрид. наук. С. 136–137.].

Тут следует сделать уточнение. Конечно же, формы без содержания, как и неоформленного содержания, не бывает. Эти категории находятся в диалектическом единстве, и корректнее было бы говорить, что начало реализуется в уголовно-процессуальной деятельности, оформленной, имеющей форму. Поэтому, когда мы говорим, что начало реализуется в форме, мы имеем в виду, что судить о том, какое начало присуще тому или иному процессу, можно и нужно по тому, как он оформлен. И, по сути, в данной ситуации под формой понимается единство формы и содержания.

Получается, нет связки начало-модель-форма. Модель в данном случае понятие другого уровня и имеет другое целевое назначение (хотя встречаются примеры и прямого отождествления этих понятий в уголовном процессе[92 - Так, например, в работе З.Х. Шагиевой за словом «форма», по отношению к уголовному процессу, в скобках следует слово «модель». В частности, одну из задач своей работы автор видит в «определении современной модели (формы) российского уголовного процесса», а один из параграфов называет «Современная модель (форма) российского уголовного процесса и уголовно-процессуальные функции» (подробнее см.: Шагиева З.Х. Функция обвинения в современной модели российского уголовного процесса: автореф. дис… канд. юрид. наук. Ижевск, 2007. С. 8).]). Есть связка начала уголовного процесса и формы. А форму уголовного процесса можно смоделировать, если этого требует исследование. Главное, чтобы такая модель соответствовала требованиям, которые предъявляет к модели наука.

Мы не будем глубоко исследовать понятие формы уголовного процесса, оно, на наш взгляд, не носит дискуссионного характера и имеет более или менее устоявшееся в науке понимание. Под формой мы будем подразумевать регламентированные правом порядок, принципы и систему уголовно-процессуальной деятельности, установленные для достижения целей уголовного процесса. То есть выражением формы уголовного процесса как деятельности является уголовно-процессуальное право. И именно право, а в нашем случае в первую очередь Уголовно-процессуальный кодекс, нужно изучать, дабы понять, какая она, форма конкретного процесса. Именно из права следует извлекать те признаки уголовно-процессуальной формы, которые могут стать основой ее модели.

В частности, в данном исследовании нас интересует ее соотношение с началом уголовного процесса. Попробуем как можно четче отобразить эту связь.

Сложившееся в обществе начало уголовного процесса говорит о том, как должна быть правильно организована уголовно-процессуальная деятельность, чтобы, не порождая конфликтов разного уровня, обеспечить достижение уголовно-процессуальных целей.

Начало уголовного процесса, таким образом, – своего рода фундамент конкретной формы. Это то, что определяет характер содержания, а содержание играет определяющую по отношению к форме роль, согласно общеизвестному диалектическому закону[93 - Крапивенский С.Э. Указ. соч. С. 269.]. При этом стоит специально отметить, что начало не есть содержание, ибо содержание – это совокупность всех составных элементов, образующих данный предмет, и всех взаимодействий, всех процессов, происходящих между этими элементами, а также взаимодействие этих элементов с внешней средой[94 - Там же. С. 270.]. Начало уголовного процесса – это такой баланс интересов в обществе, который задает направление развития содержания, а значит, и формы уголовного процесса. Отсюда вывод: нельзя допускать ту форму процесса, которая не соответствует выявленному началу уголовного процесса.

И когда мы соотносим начало и форму уголовного процесса, мы прибегаем к моделированию, сравнивая с помощью моделей, что есть в действительности и что должно быть, если последовательно реализовывать начало уголовного процесса.

Несоответствие начала и формы уголовного процесса ведет к неэффективности деятельности. «История народа вырабатывает особенности его мировоззрения, психологии, ценностных предпочтений, стереотипов поведения, отражая эти моменты, уголовно-процессуальная форма выражает душу народа. И если в силу каких-либо причин вводится уголовно-процессуальная форма, являющаяся продуктом развития истории другого народа, то у нее нет шансов на будущее, так же как их нет у субтропического растения, пересаженного из своей родной почвы в тундру»[95 - Барабаш А.С. Указ. соч. С. 10.]. То есть, по сути, когда мы говорим о начале как о том, что сложилось под влиянием множества факторов, и о форме, как о том, что есть здесь и сейчас, – речь идет об исторической преемственности, о связи истории народа и уголовного процесса. Увы, эта связь в последнее время стала уходить, по нашему мнению, на второй план, о чем свидетельствует и утрата понятия «начало уголовного процесса». На передней линии идей построения процесса – догматизм и представления о процессе, основанные на политике, опыте других стран и т. п.

Об опасности возможной утраты связи между началом и формой находим очень выразительный фрагмент у Н.И. Ланге: «Всякое… уголовное судопроизводство, какого бы то ни было народа, всегда носит в себе следы племенной особенности этого народа. Устанавливая положительные, иногда строго определенные, правила относительно вменения преступлений и изобличения виновных на суде, уголовное судопроизводство давно минувших столетий в самой сущности этих правил необходимо обнаруживает, хотя отчасти, характер того народа, у которого оно возникло, его практический смысл и понятия его о правде и справедливости»[96 - Ланге Н.И. Древнее русское уголовное судопроизводство 14–17 вв. СПб., 1884. С. 1–2.]. И далее, о просчетах, которые следуют, если не учитывать связи истории народа и правил, определяющих его жизнь. «Нельзя отрицать, что источником печальных законодательных ошибок нередко бывает незнание народного духа. Оно порождает, кроме того, шаткость в правительственных мероприятиях, стремление к введению новизны во что бы то ни стало и презрение к старому государственному строю жизни, будто бы вовсе не соответствующему началам современной цивилизации. Искони существовавшее составляет иногда важную органическую основу в быту данного народа, и произвольное разрушение ее не всегда бывает безопасно»[97 - Там же. С. 2.].

Таким образом, встает вопрос об определении соответствия начала и формы. Но, чтобы его было возможно установить, мы должны найти то основное в содержании уголовного процесса, изменение чего неминуемо влечет искажение формы. В первом параграфе говорилось, что начало есть требование к организации деятельности. Обозначим, какие требования, в свою очередь, порождает начало.

Начало уголовного процесса проявляет себя в том назначении, которое есть у процесса в конкретном социуме. Назначение уголовного процесса мы понимаем как то, для чего обществу нужен уголовный процесс, своеобразный «социальный заказ» на уголовный процесс. И в этом смысле публичное начало уголовного процесса выражается, например, в таких назначениях, как быть средством реагирования на преступления и средством защиты граждан от произвола уполномоченных органов при расследовании преступлений и т. п.[98 - О понятии назначения уголовного процесса и о назначении публичного уголовного процесса подробнее см.: БарабашА.С. Указ. соч. С. 152–164.] Там, где у процесса состязательное начало, обществу он нужен лишь как единая, понятная форма для реализации собственного интереса с внешним субъектом для разрешения дела, и форма эта не должна мешать реализации частного интереса его участника.

Если назначение есть выражение социального заказа, то очевидно, что назначение уголовного процесса должно быть сопряжено с целями уголовно-процессуальной деятельности. Содержание же конкретных целей деятельности обусловлено ее назначением, и формулировать их нужно исходя из понимания этого. В итоге получаем, что начало уголовного процесса предъявляет требование к определению назначения уголовного процесса и в соответствии с ним – к определению целей уголовно-процессуальной деятельности, то есть начало через назначение влияет и на цель деятельности. Иными словами, цели уголовного процесса должны соответствовать его назначению, которое есть выражение начала уголовного процесса.

Если понимать начало как такое соотношение интересов, где есть преобладание общественного или частного интереса, то второе требование к построению уголовного процесса будет заключаться в особом субъекте такой деятельности. Действительно, общественный интерес может реализовать в полной мере только субъект «от общества», то есть в современном мире – институт публичной власти, государственный орган. Если преобладает интерес частный, то государству незачем брать на себя заботу об его удовлетворении. В этом плане на первое место выходит интерес другого уровня – создать условия для реализации частного интереса. Схожие мысли можно найти, например, у Е.Б. Мизулиной, которая указывала, что именно познающий субъект и различия в нем есть критерий для разграничения моделей уголовного процесса[99 - См.: Мизулина Е.Б. О модели уголовного процесса. С. 49.], при этом моделью она называла то, что нами понимается как форма уголовного процесса.

Выше мы указывали, что общественный интерес не является простой суммой интересов личных, а представляет собой их сложно организованную целостность (систему). Это означает, что реализовать общественный интерес в рамках конкретной уголовно-процессуальной деятельности и реализовать частный интерес всех участников судопроизводства в этой же деятельности – не одно и то же. Л.Н. Масленникова указывает, что составной частью публичного интереса является частный интерес, признанный обществом и взятый законом под охрану[100 - Масленникова Л.Н. Публичное и диспозитивное…: дис… д-ра юрид. наук. С. 218–219.]. Иными словами, частный интерес переходит под защиту государства не в полной мере, а в той, в которой он соотносится с общественным интересом, не противоречит ему.

Так, например, интересы обвиняемого скрыть те или иные доказательства, избежать наказания и т. п. хотя и являются законными, но противоречат «социальному заказу» на процесс как средство реагирования на преступление. В этом смысле процесс, основанный на публичном начале, должен иметь свою познавательную схему для нивелирования данных интересов и защиты интересов потерпевшего. В состязательном же процессе тот же интерес скрыть доказательства является не только законным, но и поощряемым распределением бремени доказывания. У участников процесса, имеющего состязательное начало, нет стремления установить достоверную картину произошедшего, а есть стремление добиться удовлетворения своего, личного интереса в рамках разбираемого уголовно-правового конфликта. Это значит, что и познавательной схемы (речь идет об объективном познании, то есть основанном на диалектической и формальной логике) как таковой там нет, ибо нет потребности в получении достоверного знания. Получается, что единственно верный способ реализовать публичный интерес в рамках уголовного процесса – наполнить процесс познавательной составляющей, то есть поставить в центр познание, которое основано на объективности исследования в смысле необходимости применения законов формальной и диалектической логики в их единстве.

Мы выявили еще одну точку влияния начала на форму. В зависимости от того, какое начало берется за основу, в форме должна быть реализована познавательная схема, позволяющая в полной мере реализовать общественный и не противоречащий ему интерес частный или наоборот. Собственно, этот вывод появляется уже после того, как мы указали, что в начале заложены требования к субъекту и к целям. Если они для каждого начала свои, то и познавательная схема также своя. В связи с этим подтверждается и тезис о том, что каждому началу соответствует своя система принципов, ибо системы требований для разных субъектов с разными целями в процессах с разным началом не могут быть идентичны.

Итак, начало уголовного процесса предъявляет следующие требования к его организации: в части целей – чтобы они соответствовали назначению уголовного процесса, «социальному заказу» на него; в части надлежащего субъекта – чтобы он был способен реализовать преобладающий интерес; в части познавательной схемы – чтобы позволяла субъекту в полной мере реализовывать преобладающие и не противоречащие ему иные интересы и достичь поставленных целей. Именно изменения в указанных аспектах будут существенно колебать форму и влиять на эффективность деятельности, ибо для того, чтобы форма отреагировала, требуется существенное изменение содержательной системы в целом или, по крайней мере, одной из ее подсистем[101 - Крапивенский С.Э. Указ. соч. С. 268–269.].

Игнорируя обусловленность доказывания исторически закрепленными целями уголовно-процессуальной деятельности и положением субъекта в процессе, а также диалектику формы и содержания, В. А. Лазарева указывает, что если государство вводит прогрессивную форму уголовного судопроизводства, то доказывание должно перестроиться, иначе происходит «консервирование кризиса уголовного судопроизводства»[102 - Лазарева В.А. Состязательность и доказывание в уголовном процессе // Уголовный процесс. 2007. № 3. С. 98.]. Нами обоснован абсолютно противоположный тезис, и аргументы, которые мы приводили, не позволяют согласиться с данным мнением даже в части.

Работать с формой, не учитывая содержания, чревато хаосом в деятельности. Или, переводя на язык уголовного процесса, такое изменение закона, которое необоснованно вводит новых субъектов процесса или убирает старых, которое не соотносится с целями уголовного процесса и может разрушить необходимую познавательную схему, – недопустимо.

И здесь есть место для продолжения поиска ответа на вопрос, а что же все-таки нельзя смешивать при организации уголовного процесса. Мы выяснили, что начало у процесса может быть только одно. В данном параграфе мы показали, через что оно реализуется в форме. Логично предположить, что недопустимость смешения начал влечет недопустимость переноса тех элементов формы, через которые она связана с началом. Это значит, что все то, что связано с характеристикой цели, положением субъекта и основой познавательной схемы для публичного процесса, не может существовать одновременно с теми же элементами, характерными для состязательности, так как в ином случае допускается смешение начал, что невозможно. То, на чем строится публичность, чужеродно тому, на чем строится состязательность. При этом абсолютно очевидно, что и для той и для другой формы могут быть общие элементы, не относимые к основной их характеристике и не колеблющие фундамента. Другое дело, что назначение этих элементов может быть различным в разных формах.

Попробуем далее на примере имеющихся представлений о формах уголовного процесса понять, насколько оправданны наши рассуждения, приведенные в этом параграфе.

§ 4. Характеристика форм процесса, основанных на разных началах

В поисках подтверждения наших выводов о влиянии начала уголовного процесса на его форму обратимся к представлениям о состязательной и публичной формах в уголовно-процессуальной науке. Заодно попытаемся дать принципиальные и максимально общие отличия классического состязательного процесса от публичного. При этом выделение состязательного процесса нами производится с учетом того, что на нынешний день он в классическом своем виде не существует в силу общемировой тенденции к «опубличиванию» уголовного процесса, которая была подмечена еще в середине XIX века В.А. Линовским[103 - Линовский В.А. Опыт исторических разысканий о следственном уголовном судопроизводстве в России. Одесса, 1849. С. 7–13.], позже описана И.Я. Фойницким[104 - Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1. СПб., 1902. С. 14. – Также автор пишет и об отсутствии состязательности в «чистом виде» (см.: там же. С. 62).] и утверждается некоторыми современными авторами[105 - См. также: Масленникова Л.Н. Публичное и диспозитивное…: дис… д-ра юрид. наук. С. 20; Барабаш А.С. Указ. соч. С. 139. – Есть и иная точка зрения по этому поводу, что процесс стремится к расширению частного, нежели публичного. Так, Е.В. Кронов пишет: «.не вызывает сомнения тот факт, что уголовный процесс, являясь изначально отраслью сугубо публичной, государственной, все больше приобретает элементы частного характера. Подобная тенденция характерна для уголовного процесса во всем мире» (Кронов Е.В. О реализации принципов состязательности и равноправия сторон в уголовном процессе России // Журнал российского права. 2008. № 2. С. 141–149). С указанным выводом мы согласиться не можем в силу того, что автором он не обоснован и, с нашей точки зрения, противоречит историческим фактам, которые послужили основой для укрепления противоположной позиции в науке.], в том числе и в Англии[106 - Ashworth A., Redmayne M. The Criminal Process. Oxford, 2010. P. 69.]. Подобное описание состязательности «в чистом виде» необходимо нам в научных целях, чтобы быть ближе к корням вещей, к сущности состязательности, утерянной сегодня за массой якобы необходимых условий ее существования.

В первом параграфе мы указывали, что, несмотря на серьезное обращение к понятию «начало уголовного процесса» только в нашем столетии, оно имеет давнюю, но забытую историю, так же как и вопрос о соответствии уголовно-процессуальной формы началу и выделение двух основных начал и форм процесса. Это позволяет относиться к высказанному в XIX веке со всей серьезностью, так как тогда исторические черты народа в уголовно-процессуальной сфере проявлялись куда наглядней, нежели сегодня, когда мир за сто лет претерпел изменений больше, чем за многие предыдущие века.

Я.И. Баршев, рассуждая о начале уголовного судопроизводства, условием его реализации видел среди прочего наличие соответствующей началу «главной формы» уголовного процесса[107 - Баршев Я.И. Указ. соч. С. 60.]. Автор выделяет две главные формы уголовного процесса: обвинительную и следственную[108 - Там же. С. 63.]. Если изучить их описание, то можно смело утверждать, что обвинительная форма соответствует тому, что в этой работе мы будем называть состязательностью, а следственная – публичности. Вот как ученый описывает обвинительный процесс (состязательный в нашей терминологии): «Ежели цель уголовного судопроизводства состоит в том, чтобы удовлетворить требования правды… то очевидно, что чисто обвинительная форма не может быть почтена соответствующею этой цели потому, что: 1) на основании этой формы преступление преследуется только по требованию обвинителя, действия которого служат руководствующим началом во всем процессе; следовательно, легко может быть, что при этом многие преступления. останутся вовсе ненаказанными; 2) при такой форме уголовного суда может быть и то, что преступления будут наказаны в ненадлежащей мере, потому что судья при этом должен действовать, не выходя из границ, предлагаемых требованиями обвинителя; 3) весь процесс и весь акт преследования и наказания виновного является при этом как дело частного лица и в зависимости от его произвола»[109 - Там же. С. 64. – Здесь стоит указать, что слово «произвол» в контексте исследования, из которого приводится цитата, не несет той негативной окраски, которая существует в современном языке. В данном тексте произвол – собственный выбор, собственное желание.].

В то же время следственная форма процесса имеет ряд преимуществ, по мнению автора, если целью процесса является «удовлетворение требования правды». Они, в частности, в том, что «1) судья. должен действовать против преступления даже тогда, когда против него не будет никакого обвинителя; 2) что во время самого действия он должен принимать все меры, нужные для того, чтобы открыть прямую истину; 3) что он ради истины должен столь же тщательно отыскивать доказательства невиновности обвиняемого, как и доказательства его вины»[110 - Там же. С. 65.]. Далее автор указывает, что, конечно, следственный процесс может привести к притеснению граждан. Этого же недостатка, по его мнению, не лишен и обвинительный процесс. А преодолеть их можно через систему гарантий. В итоге Я.И. Баршев констатирует, что «основная форма Русского уголовного процесса есть процесс следственный»[111 - Там же. С. 66.].

В. А. Линовский в своем историко-правовом исследовании в поисках того, что лежит в основе российского уголовного процесса, указывает, что любой уголовный процесс проходит путь от преобладания частных интересов в его организации и построении к торжеству общественных, государственных интересов. От того, на каком этапе находится социум и какие интересы стоят перед ним, зависит уголовный процесс, который представлен двумя формами – обвинительной и следственной. Последняя – форма российского уголовного процесса[112 - Линовский В.А. Указ. соч. С. 7–13.].

Существенное различие двух форм процесса он видит в том, что «в обвинительном обиженный отыскивает свои права посредством государственных установлений, получает удовлетворение под формой публичного наказания; в следственном государство преследует преступление, дабы посредством наказания восстановить нарушенное созвучие в общественном устройстве и чтобы при помощи тех же наказаний отклонить будущие преступления»[113 - Там же. С. 12.]. И далее два очень важных замечания – «вследствие этого существенного различия оба процесса различаются в своих внешних отношениях» и «каждое из этих двух судопроизводств ведет к особому исследованию признаков преступления. В обвинительном судопроизводстве… судья принимает только те доказательства, которые представляют стороны на основании форм, предписанных законом, в следственном же главная цель есть свободное исследование чиновника и убеждение судьи»[114 - Там же. С. 12–13.].

Показательно, как автор проследил смену формы отечественного уголовного процесса. Помимо указания на исторический аспект, а именно – единения русских земель в XV веке, исследователь отмечает внешнее выражение такого единения в деятельности по выявлению и расследованию преступлений. Появились особые его субъекты – губные старосты, должность, учрежденная Иоанном Грозным во второй четверти XVI века. Получив широкий объем полномочий по наиболее тяжким преступлениям того времени, губные старосты стали новым и доселе не имевшим аналогов субъектом. В. А. Линовский делает вывод, что именно с появления губных старост «положено начало прочного существования следственного судопроизводства»[115 - Там же. С. 13.].

Разведены две формы судопроизводства, возникшие в разных исторических условиях, и у Карла Миттермайера. Свою фундаментальную работу «Уголовное судопроизводство в Англии, Шотландии и Северной Америке» он начинает с указания различий между обвинительным и следственным (сам автор его так не называет, но описание соответствует следственному процессу у цитируемых выше авторов. – А.Б., А.Б.) процессами. «Первый вид, – пишет он, – обусловливается таким судоустройством, при котором отправление правосудия сосредоточивается в руках одного судебного места. Он… представляет обвинительное начало в самом предварительном следствии. Что же касается до главного следствия, происходящего перед лицом суда, то в нем до такой степени господствуют начала устности и обвинения, что председательствующий судья не допрашивает ни обвиняемого, ни свидетелей, и только руководит прениями. Напротив, второй вид основывается на цельном органически связанном судопроизводстве, на совокупном действии множества чиновников и, в особенности, на деятельности государственной адвокатуры, снабженной огромными средствами для открытия преступления, а также на инквизиториальном и тайном предварительном следствии, материалами которого пользуются в главном следствии, происходящем перед лицом суда. Первый вид, наиболее подходящий к порядку римского судопроизводства, представляется в Англии, Шотландии и Северной Америке. Второй принят французским и новейшим германским законодательствами»[116 - Миттермайер К.Ю.А. Уголовное судопроизводство в Англии, Шотландии и Северной Америке. М., 1864. С. V–VI.]. Интересно, что в тот период в российской уголовно-процессуальной науке имела место и иная точка зрения, согласно которой состязательное начало английского уголовного процесса скорее миф, чем реальность[117 - Анциферов К.Д. Обвинительное начало и английский процесс // Юридический вестник. Т. 3. М., 1879. С. 431–437.].

Наиболее полное описание вопроса о двух формах уголовного процесса в дореволюционный период мы можем найти у И.Я. Фойницкого, который обобщил все предыдущие наработки по этому вопросу в своем курсе уголовного судопроизводства.

Ученый решает терминологический спор между обозначением процесса как обвинительного или состязательного. Достаточно обоснованно, на наш взгляд, делается выбор в пользу последнего термина[118 - Фойницкий И.Я. Указ. соч. С. 60–61.]. Тут стоит сделать некоторое пояснение. Фойницкий использует в своей работе такие термины, как «публичное начало», «частное начало», «розыск», «состязательность». В ходе анализа текста можно сделать вывод, что начало у процесса автор видит либо частным (когда в процессе движущей силой является частное усмотрение сторон)[119 - Там же. С. 61, 66.], либо публичным (когда процесс осуществляют органы государства, преследуя государственный интерес)[120 - Там же. С. 62.]. В свою очередь розыск и состязательность есть обозначения «характера», «порядка» или «формы» уголовного судопроизводства[121 - Там же. С. 62, 64.]. Розыск при этом – крайняя форма публичного начала, состязательность – форма, соответствующая частному началу.

Автор допускает смешение форм в рамках одного, публичного, начала[122 - Там же. С. 66.]. Но что именно должно совмещаться и как? Какие элементы одной формы накрепко связаны с публичным началом, а какие – с состязательным? Эти вопросы остаются для автора открытыми, а в силу отсутствия аргументации согласиться с тем, что «принятие состязательного порядка в уголовном процессе не колеблет публичного начала его»[123 - Там же. С. 64.], мы не можем.

В рассматриваемой работе приводится достаточно специфичный взгляд на состязательный порядок. Основные усилия автора при рассмотрении вопроса о состязательности были направлены на выделение особенностей российской состязательности по сравнению с англо-американской[124 - Подробнее см.: Барабаш А.С. Вклад И.Я. Фойницкого в определение места состязательности в российском уголовном процессе. URL: http://www.iuaj.net/1_ oldmasp/modules.php?name=Pages&go=page&pid=223]. Классическая же состязательная форма характеризуется ученым посредством трех признаков: наличия отдельных от суда сторон, участвующих в деле; равноправия сторон; освобождения суда от процессуальных функций сторон[125 - Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 1. СПб., 1902. С. 64.].

Из представленного выше обзора мы можем заключить, что выводы о реализации начала в форме через соответствующие цели, субъекты, познавательную схему делались еще в XIX веке. В частности, по итогам обзора позиций выбранных нами авторов получается, что целью классического состязательного процесса не может быть получение достоверного знания о преступлении, он для этого не подходит. А это значит, что и познание в указанном процессе отличается от познания в следственном процессе. Если быть точнее, то не познание, а рассмотрение, так как в состязательном процессе познание в более или менее полноценном понимании этого слова осуществляют только стороны, имея возможность «выбирать» доказательства в обоснование своей позиции, отбрасывая ненужное. В этой ситуации суд устанавливает убедительность и логичность одной позиции по отношению к другой, а это совсем иной механизм мыследеятельности, нежели в следственном процессе. В последнем субъект обязан сам сделать вывод об обстоятельствах, имеющих значение для дела, на основании собственной познавательной деятельности. Если в результате состязательного процесса может получиться убедительный, логичный вывод, но не всегда достоверный (так как суд не проверяет то, что представили стороны, ничем, кроме того, что представили стороны), то в результате следственного процесса вывод об обстоятельствах совершения преступления должен получаться достоверный.

Ярко прослеживается сущностное отличие форм через второй выделенный нами аспект соотнесения начала и формы – положение субъекта. Так, у Я.И. Баршева формы различаются через определение субъекта, от которого зависит движение в процессе, – частное лицо или суд, независимо от воли частного лица. В.А. Линовский, исходя из этого же понимания, обоснованно, на наш взгляд, связал установление следственной формы в отечественном процессе с появлением особых уполномоченных государством субъектов – губных старост. К. Миттермайер указывает на особое «непознавательное» положение субъекта в обвинительном процессе. И.Я. Фойницкий описание различий форм также ведет через понимание природы субъекта деятельности при разных началах. Выходит, и в период формирования и расцвета уголовно-процессуальной науки было пусть и не объясненное, а только зафиксированное, но понимание, что если процесс стоит на страже интереса общественного, то не может быть у него иного субъекта, нежели орган «от общества», государственный.

Описанные признаки состязательной и следственной формы есть условия реализации состязательного и публичного начала. Выражаясь философским языком, это явление. А через явление мы можем познать и сущность, выделив то, что проявляет себя постоянно во всех частях явления. Если мы посмотрим на то, через что ученые дореволюционного периода описывали состязательность – требование обвинителя как обязательное условие начала процесса; наличие двух равноправных противоборствующих сторон с разными функциями; указание на то, что суд действует, не выходя из границ, предлагаемых требованиями обвинителя, и т. д., – то сущность формы процесса, основанного на состязательном начале, можно выразить одним словом – спор, а все вышеуказанное – условия, без которых он невозможен.

Указание на такое понимание сущности состязательности можно найти и в дореволюционный[126 - См.: Люблинский П.И. Суд и права личности // Судебная реформа. Т. 2. М., 1915. С. 2; Михайловский И.В.: 1) Основные принципы организации уголовного суда. Томск, 1905. С. 89; 2) Судебное право как самостоятельная юридическая наука // Право. 1908. № 32. С. 142.], и в советский[127 - Проблемы судебного права / под ред. В.М. Савицкого. М., 1983.], и в современный[128 - Большой юридический словарь / под ред. А.Я. Сухарева, В.Е. Крутских. М., 2000. С. 646; СмирновВ.П. Состязательное начало по уголовным делам в суде первой инстанции. С. 7; Макаркин А.И. Состязательность на предварительном следствии: дис… канд. юрид. наук. СПб., 2001. С. 12–13.]периоды развития уголовно-процессуальной науки. Причем когда мы говорим о классической состязательности, то по аристотелевской классификации споров это, скорее, эристика – искусство любой ценой остаться правым в споре или софистика – стремление добиться победы в споре путем преднамеренного использования ложных доводов[129 - Аристотель. Сочинения. Т. 2. М., 1978. С. 557.]. Ибо спорить можно только по поводу того, что познано. «Спор сторон, свойственный состязательному судебному разбирательству, не может состояться, если позиции спорящих еще не сформировались, или сформировались не окончательно, или появились основания для их корректировки»[130 - Шестакова С.Д. Состязательность уголовного процесса. СПб., 2001. С. 97.], – пишет С.Д. Шестакова. Значит, к моменту спора у сторон уже должны быть фактические данные, которыми им необходимо оперировать в споре. Если для этого нет полноценных возможностей, то это именно эристика или софистика.

Имея в виду форму, основанную на публичном начале, и такие ее характеристики (пока речь идет только о тех, что были описаны выше), как: инициация процесса независимо от воли жертвы; осуществление расследования специально уполномоченным органом; разделение следствия на «тайное» – до суда и «гласное» – судебное; активность суда в исследовании доказательств, его инициатива в их собирании и т. д., позволим себе сущность такой формы обозначить другим словом – познание.

Активность субъекта в исследовании обстоятельств дела и реализация, тем самым, общественного интереса могут быть только в рамках объективного познания.

К сожалению, в современных научных текстах все больше говорят об условиях для существования состязательности и публичности, забывая об их сущности. А ведь именно понимание сущности дает возможность отделить подлинное объективное содержание явления от его видимости[131 - Философский словарь / под ред. И.Т. Фролова. М., 2001. С. 550.].

Вновь вернемся к вопросу о смешении форм. Выше мы отмечали, что характеристики цели, познавательной схемы, субъекта состязательного и публичного процессов – это те уникальные элементы, которые не могут быть смешаны в какой-то одной форме. Перейдя к конкретике, мы будем придерживаться традиции рассуждений о состязательности и начнем с вопросов о цели и субъекте, хотя главным, на чем можно показать существенное отличие процессов, построенных на разных началах, по нашему убеждению, является именно познавательная схема. Ей будет посвящена оставшаяся часть работы, а пока рассмотрим то, что касается цели и субъекта. Собственно, итогом такого пути и должен стать выход на познавательную схему.

Итак, мы можем утверждать, что в классическом процессе, основанном на состязательном начале, не может быть активного познающего субъекта в виде специально уполномоченного органа. Причем речь идет именно о познавательной активности, то есть когда такой орган занимается познанием. В состязательном процессе, в силу выявленной сущности его как спора, активность, безусловно, есть, но немного иная. Там речь идет, скорее, об активности в поиске необходимой именно для обвинения информации и об активности в представлении этой информации.

Отсутствие же познавательной активности вызвано тем, что: а) нет цели получить знание, а есть цель разрешить спор; б) появление иного, нежели стороны, активного субъекта, по сути, исключает равное противоборство между ними, и если субъект, который должен принимать решение о победителе спора, сам мог познавать, разрешения спора уже быть не может. У него возникает позиция (не важно, полноценная или нет) по поводу обстоятельств, исходя из собственной познавательной активности, а не из доводов, полученных только в результате активного противоборства сторон.

У суда в классическом состязательном процессе активность может проявляться только в одном – в создании сторонам условий для спора. Как только законодатель дает возможность суду по собственной инициативе участвовать в познавательном процессе, в полной мере осуществлять расследование – можно говорить о деструктивном для состязательности элементе, который в совокупности с другими факторами свидетельствует либо о том, что произошли серьезные изменения в социуме и соотношение интересов, влияющих на построение уголовно-процессуальной деятельности, стало иным, либо о введении чужеродного элемента в существующий уголовный процесс.