Миллионщик

– Закопаны.

– Деньги – все, считай, пропало, – неопределенно произнес парторг и, словно чего-то испугавшись, как ошпаренный, выскочил наружу и рысью побежал в сторону своего дома. Что-то нехорошее шевельнулось на душе Василия Тарасовича, какая-то тень подозрительности, но он постарался отбросить эту подозрительность.

– Пороть их надо! Ремнем! – хрипло крикнул он в темноту. Но темнота не отозвалась ни единым звуком, молчала темнота, зловеще молчала, сгущая, усиливая неуют в душе пожилого, человека, за чем-то приложившего руку к сердцу, там, в области сердца что-то осаднилось и поджимало…

– А не бегать за ними, на цыпочках, сдувать, пылинки… Но это, последнее, также, как и первое, относилось не только к парторгу, по-лисьи скользкого и увертливого, но и к нему самому…

Он уже почти дошел до своего дома, но почему-то повернул назад. Вернувшись к дому Славки, он начал подбирать денежки, одновременно ста -раясь кое-где ставить… Потом ему послышался какой-то подозрительный шорох. Он замер, прислушиваясь: кто-то копошился в ограде… «Промозглых… Ползает, – догадался парторг. -Точно, ползает, кхе… Вот дуралей! Ползает тут ночью… Надо когда немного рассветет… Эх-х, горе луковое. Себе же проблемы создаешь, балбесина.

Я – то, ладно, у меня нет выбора. А ты-то чего ползаешь? Ведь завтра же обыщут и отберут, как вещественное доказательство… Прямо как ягненок несмышленный аккуратно встав и отряхнувшись, парторг тихонько начал удаляться, отчасти повеселев и даже почувствовав прилив новых сил ввиде второго дыхания. Такое иногда случается у спортсменов, когда они начинают приближаться к финишу…

И, тем не менее, к милиционеру он пришел, совсем измученным и измоча- ленным, словно побывав в какой-то очень опасной передряге. Теперь уже не только спина, но и кожа лица лоснилась от жира и пота вперемешку. Он то и дело вытирал лицо носовым платочком, но это мало помогало. А уж сердце, сердце-то стучало! Как у пробежавшего длинную дистанцию. Только бы он был дома, только бы не уехал… В конце концов, это же свой человек, а со своим всегда проще договориться. Тут подмазывать, пожалуй, не придется… Но все равно, как-то… не очень… я бы сказал, даже очень и очень… страшновато… Чужая душа – потемки… Какой-то он непредсказуемый и чрезмерно честный…»

– Что такое? Что случилось? Ведь третий же час ночи, три уже, считай… О, да на Вас лица нет… В чем дело?

– Не лаврами усыпан наш путь, далеко не лаврами, – отвлеченно произнес парторг, как всегда стараясь напустить туману… Идемте, сами увидите

– Что у Вас в руке?

– Это? Это… э-э… чехольчик. От очков… э-э… точнее, для очков.

– Очки? Вы что-то искали? И колени у Вас запачканы… Что Вы искали?

– Кхе, кхе… Как говорится, напоролся… на вопросы блюстителя… будучи сам, если не блюстителем, то, во всяком случае, поборником чистоты

и порядка, так сказать, кхе… Бы сейчас увидете и все поймете. Идемтe же, тут недалеко, буквально.

– Да что такое? У вас вид такой, будто за Вами гнались. Будто вы пробежали стометровку. И не одну. Они уже спускались по ступенькам. Вышколенный милиционер оделся за минуту или две.

– Фонарик прихватили?

– Нет. Но у меня естъ спички…

– Ё Moe! Да у меня же самого есть фонарик. Вот что значит, голова в дымовой завесе.

– Ну а все-таки, что случилось? Я обязан знать.

– Кассу взяли.

– Ну я знаю. И что?

– А ничего. Идемте.

– Да куда идти-то?

– За Клозетычем, через три дома.

– К Славке что ли?

– Да. К нему.

– А что у него?

– Вся улица деньгами усыпана… Конечно, в этот вечер парторг много дров наломал. Ну, если не наломал, то во всякое случае, суетился он чрезмерно. Как-то даже и не к лицу было ему, человеку занимающему значительный по тем временам пост – пост главного идеолога тут, в деревне. Но в данный момент, он что называется вообще терял голову от чрезмерных и каких-то неуклюжих потуг, и усилий помочь своему не очень смышленому сынку.

– Может, кто свои рассыпал? – произнес осторожно милиционер Столярни-ков, осторожно присматриваясь к парторгу, всегда спокойному, невозмути- мому, но сейчас явно находящемуся не в своей тарелке.

– Свои не рассыпают, – резко ответил парторг Тюльпанов. Он шагал так быстро, что милиционер с трудом поспевал за ним.

Столярников усмехнулся, но ничего не сказал дальнейший путь продолжался в полном молчании. Лишь на подходе, к Славкиному дому милиционер все же позволил себе прервать молчание:

– Ну а все-таки, как Вам удалось, узнать про рассыпанные деньги?

– Случайно нагнулся, смотрю, деньги, – невинно произнес парторг.

– А такое бывает?

– Что именно?

– Чтоб ночью подойти к чужому дому, случайно нагнуться, как я понял, и опять же случайно увидеть лежащую в траве денежку.

– Ну… тут… сам черт не разберет, – как можно легкомысленнее произнес парторг, стараясь спрятать поглубже и взволнованность и тревожность вибрирующих голосовых связок, опять начавших подозрительно подхрипывать.

– Идемте, не отставайте, идемте..

– Вы лет на десять младше. И бежите, как оглашенный. Куда вы так бежите?

– Знаете такую пословицу: куй желез о, пока горячо? Сейчас увидете, по-

чему я бегу.» Парторг опасался, что Славка успеет подобрать бумажки.

Парторг начал подсвечивать фонариком, и вскоре они и в самом деле нат- кнулись на дензнаки. Боже ж ты мой! Да это же червонцы! – воскликнул милиционер, не скрывая своего изумления.

– А вы как думали?

– Черт?.. – милиционер тихо матюкнулся, как это всегда с ним случалось, когда его посреди жизненного пути настигало очередное разочарование, разочарование в общем-то хорошем, добром человеке, но под давшемуся минутной слабости. – Неужели Славка?

– А кто же? Кто же еще? Если иметь ввиду своих? Парень еще тот…

– Не верю. «Что-то я не верю», – произнес милиционер, в мгновение из об- щительного, контактного человеке превращаясь в недружелюбного бу- канистого нелюдима, парторг же явно повеселел.

– А чего тут не верить? Он, конечно же он. Больше некому… Но тут он несомненно, наломал дров…

– Что вы имеете ввиду? – спросил участковый;

– да вот эти рассыпанные деньги, которые мы сейчас подбираем.

– Что-то странное здесь наличествует. Вы не находите?