Дети перестройки. Юмористическая проза

Разбуженная причитаниями Нищеты, Маня беспокойно заворочалась на кровати. Пробормотав нечто нечленораздельное и смачно шлепнув губами, она перевернулась на другой бок и вновь заснула. Нищета с выпученными от страха глазами бросился к спасительной двери, опрокинув стул. Проявив завидную резвость для человека, пребывающего в состоянии похмелья, он в считанные секунды оказался у входной двери. Маня, окончательно пробудившаяся от грохота, в испуге вскочив с кровати, замерла, мало что соображая спросонья. Василий Митрофанович, прижавшись спиной к стене, не сводил испуганного взгляда с воскресшей сожительницы.

– Боже мой, живая, – прошептал он осипшим от страха голосом. – Уже синяя, но ещё живая. И шевелится. Живой труп. Померещится же такая чертовщина. Надо успокоиться. Вся эта мерзость мне просто мерещится. Галлюцинации. Пойду поплескаюсь под умывальником, смою похмельный синдром и все эти разноцветные видения живительной струей, – бормотал он, исчезая за дверью.

Спустя некоторое время в дверном проёме вновь возникло его озабоченное синее лицо. Стараясь не обнаружить себя, он внимательно рассматривал женщину через приоткрытую дверь. Маня пребывала в прежних тонах. Она постепенно приходила в себя и успокаивалась. Наконец, её блуждающий взгляд натолкнулся на ужасную синюю рожу за полуоткрытой дверью, которая следила за ней. Испуганно вскрикнув, женщина прикрыла лицо рукой, не в силах отвести взгляд от страшно вращающего белками глаз незнакомца. Нищета, осмелев, вернулся в комнату и осторожно работая левой ногой словно миноискателем, попытался приблизиться к монстру, еще недавно бывшему его супругой. Вытянув вперёд руку, как это делают борцы или боксеры, он осторожно приблизился к противнику.

– Не баба, а вампир, – покрылся холодным потом Василий Митрофанович, вспомнив ужастики, виденные по телевизору.

Воображение работало на испуг. Он содрогнулся всем телом, представив Маню, впивающуюся клыками в его горло и высасывающую из бездыханного тела кровь.

– От неё чего угодно ожидать можно, – бормотал он, с опаской поглядывая на женщину. – Знает ведь, зараза, что у меня в крови больше водки, чем эритроцитов. А она к этому напитку ещё при жизни неравнодушна была.

Маня, стуча зубами, в страхе пятилась к стене. Дальше отступать было некуда. Василий Митрофанович, подойдя вплотную, осторожно протянул руку, пытаясь прикоснуться к синей щеке. Взвизгнув, Маня, попыталась укусить посягнувшую на нее руку. Беззубая челюсть хлопнула в миллиметре от указательного пальца исследователя аномального явления. Клыков в пасти – свидетельства вампирской сущности преобразившейся Мани, Василий Митрофанович не обнаружил, и этот факт его окончательно успокоил. Повторная попытка контакта оказалась более успешной. Могильным холодом от Мани не веяло. Щека была синей, но тёплой. Убедившись, что перед ним живой человек, Нищета облегчённо вздохнул и, потеряв интерес к исследуемому объекту, лениво направился к столу.

– Фу ты. Надо же, как испугала, – выдохнул он с облегчением. – Никак не могу привыкнуть к твоим милым женским шалостям. Поведай мне, убогому, это у тебя что, боевая раскраска или новая косметическая мода в стиле кладбищенского ренессанса? Женщины, женщины. И когда успела так прихорошиться? Месяц назад батарею центрального отопления не смогли покрасить. На батарею, получается, краски пожалела, а на себя нет, – сварливо ворчал он, с исследовательским интересом осматривая женщину со всех сторон. – Это надо же так расстараться – ни единого белого пятнышка. Ты у меня теперь не просто красивая. Ты, Маня, красивая до безобразия, – ухмыляясь, продолжил он. – Надо же так радикально улучшить внешний вид? Кто же тебе такое паскудство присоветовал? Сама бы ты вряд ли додумалась. Если хочешь знать моё мнение, этот цвет тебе не к лицу.

– Что? – прошамкала Маня трясущейся челюстью, не сводя выпученных от страха глаз с синего Василия Митрофановича.

– Нет, вообще-то, ничего, – пытаясь придать голосу нотки безразличия, сказал Нищета. – Привыкнуть можно. Со временем. Такие благородные тона мне уже где-то приходилось видеть. Вспомнил. В зоопарке. Так выглядит задница у макаки. Нет, у неё, пожалуй, оттенки мягче будут.

– Господи, утопленник! – срывающимся от страха голосом сказала Маня. – Откуда он здесь взялся? Второй месяц в кране воды нет.

Она неистово перекрестилась, плюнув в сторону Василия Митрофановича.

– Вот дура необразованная. Не ори, всех соседей на ноги поднимешь, – безразлично сказал тот, обнюхивая стакан с остатками вчерашнего пойла. – Последние мозги пропила. Мужа родного с утра опознать затрудняется. Вася я, кикимора. Ва-ся, – говорит по слогам. – Узнала, наконец?

– Утопленник Вася? – продолжала дрожать всем телом Маня.

– Просто Вася. – Нищета в сердцах ударил пустым стаканом о стол. – Вот послал Господь наказание. Где ты видела, чтобы утопленник по квартире ходил, да ещё и разговаривал, а? Сожитель я твой, Василий Митрофанович. Внимательнее присмотрись ко мне.

– Как будто похож, – всё ещё колебалась Маня, близоруко всматриваясь в черты лица раздражённого Нищеты. – Только чего же ты синенький-то такой? Рожа опухла и синяя вся как у утопленника недельной давности.

– На себя посмотри, образина, – Нищета, грубо схватив сожительницу за рукав кофты, подтащил к зеркалу. – Господи, ну и уроды, – с неприязнью смотрел он на два мерзких синих отражения.

– Мы теперь оба с тобой синие, ни одного светлого пятнышка, – не переставая любоваться собой, кокетничала успокоившаяся Маня. Она вертелась перед зеркалом и улыбалась, рассматривая себя со всех сторон. – Что же это интересно у нас с тобой за национальность такая будет? Теперь мы наименьшие нацменьшинства в стране и даже во всем мире. Двое нас всего таких. Любые льготы можем требовать от государства.