Господин военлет

– Отвел к сестрам – плачет…

– В следующий раз подумает, с кем гулять! Жених на фронте, а она любовь крутит!

Рапота – по лицу видно – не согласен, но возразить не решается. Сажусь на койку, достаю добычу. Карманный пистолетик, калибр 6,35. На корпусе буквы FN – браунинг. Достаю обойму, выщелкиваю на одеяло патроны. Ишь ты, полная! Скажи, князь, спасибо Ольге: иначе раскинул бы мозгами… Затвор выбрасывает из казенника последний патрон, пробую спуск – тугой. Курок сухо щелкает. Игрушка! Любовника жены пристрелить, да и то в упор. «…Дубровский, подошед к офицеру, приставил ему пистолет ко груди и выстрелил, офицер грянулся навзничь…» Вновь заряжаю пистолет.

– Павел!

Поднимаю голову. Сергей все еще здесь.

– Я вел себя недостойно! Опоздал и Ольге не помог…

– Никогда не видел женщину без одежды?

Он кивает:

– После выпуска друзья звали в веселый дом, но я… – Он смущается.

– Постеснялся?

Он снова кивает.

Знакомо. Я тоже оканчивал училище нецелованным. Друзья звали к девочкам, но денег не было.

– Бельского будут судить! – это опять Сергей. – Мы с вами – свидетели! Его карьере конец!

Это как дядя, командующий армией, посмотрит…

– Давай спать, Серж! Глаза слипаются!

Он умолкает. Я расстегиваю пуговицы кителя. Я и в самом деле устал. Слишком много для первого дня…

?

Странное существо человек. Шесть дней я мечтал о самоубийстве, но как только получил возможность его осуществить, так сразу передумал. Не знаю, на что рассчитывал гость, вручая мне «хаттабку», но я решил действовать по своему плану. Я не мог отомстить предавшим меня генералам, но сорвать праздник бывшему актеру попробовать стоило.

Наутро в яму сбросили лестницу, и я впервые за семь дней поднялся наверх. Я опасался, что меня станут обыскивать, но абрекам это даже в голову не пришло. Продавец ручался за качество товара – какое недоверие между своими? Меня даже не связали, просто надели наручники. Причем не по-нашему – за спиной, а по-американски – спереди. Глаза тоже не стали завязывать – возвращение пленника не планировалось. Абреки нередко ведут себя как дети, большие и капризные. Дорогой мне рассказывали, что меня ждет. Бородатые кавказские джентльмены скалили зубы и смеялись. Дети любят смеяться над беспомощными…

Меня доставили на широкий луг перед большим аулом. Здесь было полно народу. Обвешанные оружием, как новогодняя елка игрушками, абреки; встречались и штатские. По рожам некоторых было видно: иностранцы. Жирные лица, платки на головах – арабы. Актер не поленился притащить спонсоров. Такое зрелище! Где еще головы публично режут?

Местные жители на лугу отсутствовали – спектакль не для них. Меня это обрадовало. Иностранцы вальяжно восседали на стульях, абреки толпились рядом. Я заметил две телекамеры – бывший актер подготовился основательно. На пригорке примостился ДШК на универсальном станке, за ним серьезный абрек – позаботились о зенитном прикрытии.

Меня подвели к толпе, актер стал рассказывать о моих преступлениях. Переводчик трещал, арабы важно кивали. Актер, наконец, умолк и сделал знак. Из толпы вышли двое. Один тащил деревянную колоду, второй нес топор и огромный тесак. Колоду установили перед зрителями, палачи с топором и тесаком стали напротив меня – шагах в пяти. По знаку актера конвой оставил пленника и присоединился к зрителям.

– Ну что, старлей, кончилась твоя служба?! – сказал актер, явно наслаждаясь моментом. – Ты будешь умирать долго, гяур!

Подбежавшие операторы стали снимать сцену: павший духом приговоренный и его жизнерадостные палачи. Операторов не торопили – картинка должна быть подробной. Пора!

Со стороны, наверное, показалось, что гяур почесал правой ногой левую. Так сказать, нервное. На самом деле носок ботинка сорвал гранату, привязанную за кольцо к щиколотке. Я отчетливо слышал, как хлопнул капсюль, поджигая запал. «Хаттабка» вывалилась из штанины, носок ботинка поддел ее и точным ударом отправил в ноги палачам. Никто ничего не понял. Я досчитал до трех и рухнул в траву…

Звук разрыва у «хаттабки» негромкий, так себе – хлопок. Поэтому в толпе не сообразили. Когда я вскочил, палачи, стеная, лежали на траве, а зрители смотрели на них, выпучив глаза. В три прыжка я подлетел к раненым и выхватил у одного «стечкин» – пистолет я сразу приметил. Абреки не солдаты, оружие носят заряженным. Я очень надеялся, что это так: со скованными руками передернуть затвор трудно. Сдвинув предохранитель, я упал на колено…

Планируя операцию, я понимал, что могу рассчитывать на пять секунд. В худшем случае – три. Именно столько требуется, чтоб осознать происходящее и поднять оружие. Недостаток времени требовал выбора цели. Поначалу я считал ею актера, но на лугу передумал. По горским обычаям за безопасность гостей несет ответственность хозяин – тот, кто созывал на праздник. Смерть гостей актеру не простят. Не стоит убивать покойника дважды. И еще… Абреки воюют за деньги шейхов. Много им отвалят, если шейхов убьют? Замять происшествие не удастся – операторы снимают даже сейчас. Ну и, в-третьих… Мне очень не нравились бородатые, жирные рожи…

«Стечкин» – хороший пистолет, его одинаково любят в армии и у горцев. Я всаживал пулю за пулей в круглые животы под длинными рубахами, а когда животы кончились, сдвинул переводчик на автоматический огонь. Ударил по толпе очередью, не целясь. Время мое выходило. Я не видел, попал ли в кого: там кричали, суетились, падали – то ли от пуль, то ли спасаясь от них. Паника была мне на руку: я успел выпустить обойму, все двадцать патронов. Успел подумать о второй, но только подумать.

…Первым очнулся абрек у ДШК. Я увидел дульный тормоз с черным зрачком ствола, направленным мне в грудь. Это было лучшим, о чем можно мечтать. Пули «калаша» могут ранить, калибр 12,7 миллиметра таких надежд не оставляет…

?

Впоследствии я пытался понять, чего хотел старик, давая мне питье и гранату? Помочь мне или наказать? Последнее у него получилось…

Очнувшись в первый раз, я обрадовался. Было невыразимо приятно вновь ощутить себя в теле, здоровым и полным сил. Светило солнышко, пели птички, но очень скоро я понял: это не для меня…

На римских военных судах гребцами служат свободные матросы, на купеческих либурнах гребут рабы. В первой жизни я много читал об ужасах рабства. Авторы красочно описывали: гребцы сидят прикованными к скамьям, по проходу вышагивает надсмотрщик с бичом, непременно пузатый и лысый, этим самым бичом он беспощадно хлещет направо-налево несчастных рабов… Гребцы прикованы к скамьям навечно: здесь они едят, пьют и отправляют естественные надобности, поэтому плавают в собственном дерьме. Где, интересно, авторы это видели?

Для начала разберемся, кто такой раб. Как правило, воин вражеской армии, захваченный в плен с оружием в руках. То есть враг, пытавшийся вас убить. Его пощадили, но кормить задаром никто не подписывался… Не сумел воевать с умом, так иди работай! Спрос есть. Молодой, здоровый раб стоит дороже упряжки волов. А теперь скажите: какой владелец в нормальном рассудке станет портить свое имущество, позволяя лысому отморозку хлестать его бичом? Пойдем далее. Капитану судна приятно обонять экскременты рабов? Проще приставить к гребцам мальчика, который подбежит по зову с кожаным ведром, после чего опорожнит ведро за борт. Не остаются гребцы прикованными к скамьям вечно. В порту их выводят на пристань и отправляют в эргастул – до завершения стоянки. Это, конечно, не прогулка по парку, но все ж разнообразие. Куда веселее рабам в доме богача. Нередко их там столько, что обязанности каждого становятся микроскопическими. По смерти хозяина принято отпускать рабов на волю. Они получают имя владельца, римское гражданство и становятся на учет за пособием. Многие живут на это пособие из поколения в поколение, как негры в США.

В госпитале, российском, я читал про Спартака. Уже тогда многое казалось странным. Почему войско рабов, разбив римлян, не ушло из Италии? Им никто не мешал. Вот и двинулись бы фракийцы во Фракию, галлы – в Галлию, германцы – в Германию. Со слезами на глазах – к родным очагам… Ага! Что они там потеряли? Это все равно, что предложить москвичу, выросшему в деревне, вернуться обратно. Снова ковыряться в земле, пасти коров, кормить свиней… Обеими ноздрями вдыхать воздух свободы. Предложите это москвичу! Догадываетесь, что ответит?

Спартак со товарищи были гладиаторами. Для пленного воина попасть в гладиаторы – все равно, что выиграть миллион в лотерею. Ланисты заботятся о гладиаторах, как отцы; правильнее будет сказать, как владельцы футбольных клубов о своих игроках. Гладиаторов кормят до отвала – в прямом смысле слова. Гладиатор должен быть тучным – толстый слой жира хорошо защищает от смертельных ударов. Конечно, гладиаторов заставляют учиться, но футболисты тоже тренируются, хотя им этого не всегда хочется. К тому же гладиатор кровно заинтересован во владении оружием. В любом случае, это интереснее, чем ворочать веслом.

Разумеется, гладиаторы гибнут на аренах, однако рабы в шахтах и на солеварнях мрут чаще. Отряд гладиаторов, принадлежащий ланисте, сражается не чаще одного, редко двух раз в год – устроить гладиаторские игры стоит дорого. Что делает гладиатор в промежутках? Ест, пьет, им даже женщин приводят. Конечно, есть и тренировки, но я уже вспоминал футболистов…

Во время игр гибнет примерно один из восьми гладиаторов, у среднестатистического есть шанс прожить четыре-шесть лет. Не факт, что он протянул бы столько в своей Фракии. К тому же умелых, популярных у зрителей воинов ланиста бережет. Кто режет курочку, несущую золотые яйца? Знаменитый гладиатор – все равно, что знаменитый футболист. Женщины стремятся к нему в постель, и женщины эти часто не бедные. За хороший бой гладиатор получает свободу, что бывает нередко. По освобождении находится богатый спонсор – вернее, спонсорша, которая превращает остаток жизни кумира в рай на земле. В своей Фракии он спал бы в землянке и умывался навозом…

Спартаку со товарищи не было резонов бежать. Кроме одного: хотелось жить еще слаще. В каждом из нас сидит желание жить легко и весело: пить, гулять, добывая средства к такой жизни разбоем. Далеко не каждый решается это желание осуществить. Спартак смог. К тому же, к несчастью для Рима, он был умен и находчив. Вспомним хотя бы спуск с Везувия по сплетенным из лозы лестницам…

Я не прав? В американских фильмах Спартак мечтает о свободе? Много американцы понимают в свободе! Они-то, конечно, считают, что понимают, только сами в рабах у доллара. Жизнь в долг: квартира, машина, мебель… Стоит американца уволить, как он берет пистолет и стреляет в тех, кто остался. После того как мятежные гладиаторы убежали из Капуи, к ним присоединились пастухи – свободные граждане, между прочим! Что делать свободным людям в компании с рабами? Грабить, конечно же. Убивать, насиловать, жечь. Вместе и батьку бить легче.

Спартаку не было резона уходить из пределов Рима. Пройдя республику с юга до севера, он развернулся, чтоб пройти с севера на юг. Оставалось много городов и вилл, где он не побывал… Мы шли по стопам Спартака. Человечьи кишки, намотанные на мраморные колонны, женщины, посаженные на колья, младенцы, нашинкованные кусочками или зажаренные живьем… Наш центурион, а он три войны прошел, и тот блевал.

Кто это «мы»? Первая когорта легиона Марка Красса и я, рядовой гастат Секст Помпоний. Секст по-латыни «шестой» – это означало, что передо мной было пятеро братьев, только я их в глаза не видел.

Мы до дрожи ненавидели Спартака и его банду. Не только за то, что они творили. Это была странная война. Бандиты вволю жрали, пили, развлекались с женщинами, их повозки тащили груды золота и серебра, а солдаты, защищавшие республику, голодали, мерзли и месяцами не получали жалованья. Совсем как в России в 90-е… Центурион орал на нас и колотил палкой. Даже рабов так не бьют – хозяин жалеет имущество. Мы принадлежали государству и, следовательно, – никому. Сытые и многочисленные банды Спартака побеждали нас в битвах, нас за это подвергали децимациям – казнили каждого десятого. Скоро я сказал себе: такая жизнь хуже смерти. И решил покончить с собой ударом кинжала. Римским солдатам подобные мысли приходят в голову нередко. К тому же я не был римлянином – какое мне дело до величия республики? Я не стал использовать меч: их клинки сделаны из сырого железа и, попав в кость, легко гнутся. Широкий и короткий кинжал пугио подходил лучше. Быстрый взмах лезвием у шеи – там, где сонная артерия. Легкая боль, а затем сладкий сон…

Наказание последовало незамедлительно. Старик сказал: «Соблюдай правила», но забыл их разъяснить. Это сделала пифия, которую я нашел две жизни спустя. Вот ее слова: «Жизнь – это дар. Только тот, кто даровал, имеет право ее забрать. Жизнь – это бесценный дар, ее следует защищать, невзирая ни на что. Защитивший дар удостоится милости».

Я спросил, что это за милость, но пифия не ответила. Провидцы немногословны…

Я не буду перечислять колдунов и магов, к которым я обращался со своей бедой. Часть их была шарлатанами, другие что-то умели, но прок от всех был одинаковый, то есть никакой. Я потратил большую часть военной добычи на молебны и мессы – лучше б я ее пропил… Чего я добивался? Того, что любой человек имеет с рождения: права на нормальную смерть. Старая колдунья, которую я сыскал в испанском порту, сказала мне так:

– Тебе не следовало брать кувшин. Выпив эль-ихор, ты принял дар. Отказаться от него нельзя.

– Но я не знал, что в кувшине!

– Это не имеет значения.

– Надежды нет?