Матушка

Либо в довольстве жизни начнется лень, долгое пребывание в постели по утрам, избегание трудов и склонение к праздным занятиям, использование сверх меры домработницы или под разными предлогами ничем необъяснимое привлечение кого-либо из прихожан, детей гимназии или воскресной школы. Появится вялость жизни, потеря бодрости, тонуса. Начнется тучность тела, склонение к душевным занятиям и оставление духовных. Все больше будут развиваться телесные, а вслед за ними чувственные грехи: сластолюбие, чревоугодие, блудные потребности, сребролюбие, потребность комфорта, самоугодие, жадность, ревность, раздражительность, обидчивость, истеричность и прочее.

Либо наоборот, будет развиваться трудовая активность, но все ради плоти. Увлеченность хозяйством, комфортом, удобством дома, занятость шитьем, готовкой пищи. Все против молитвенных занятий, с пропуском богослужений, оставлением таинств и всего церковного. «Грех разлучает между Богом и человеком, – говорит свт. Феофан. – Человек, отходя от Бога ко греху, не ощущает своей зависимости от Него, живет себе, как будто он не Божий и Бог не его, как своевольный раб, бежавший от своего господина»4. Преодоление плотяного покрова есть утеснение тела. «Возьмись за него, – призывает нас святитель Феофан Затворник, – откажи ему в наслаждениях и удовольствиях, стесни удовлетворение самых естественных потребностей, …как хочешь и как можешь, облегчи плоть, утончи ее дебелость. Этим душа высвободится из связности веществом, станет подвижнее, легче, приимчивее для впечатлений добрых»5.

Но больше того дает удержание и развитие самих дарований Божиих: творческой, взаимодавной и деятельной сил души с непременным освящением их делами веры: молитвою, постом, богослужениями и таинствами. Что хочет пусть матушка делает, но эти четыре действия веры не должна оставлять. Равно и три силы души пусть удерживает в себе во что бы то ни стало. Трудно это. Но на этот труд мы и родились и живем на земле. Собственно, больше ни для чего земная жизнь и не нужна нам, как только для того, чтобы освящаемые верою восстать в своих дарованиях из плена греха и во Христе сделаться чадами Божиими. Это возможно, если жизнь свою всю превратить в подвиг. Если не так, останется одно – обвыкание, обмирщение и, в конечном итоге, отступление.

Второй уровень греховных покровов поражает три другие силы души – созерцательную, почитание, попечительную.

На созерцательной силе паразитирует разсеяние. Ум постоянно колеблется от мысли к мысли, плавает в разных представлениях, ищет разнообразных впечатлений. Вся душа вовлекается в действия этого покрова. Так бы созерцательной силой душа собралась бы на одном предмете, в одно содержание, жила бы одним впечатлением, созерцая красоту, лепоту, нравственную глубину и духовную возвышенность того, на что обратила свой внутренний взор – на явление ли природы, на предмет ли какой, на человека, на святого ли в молитве, Матерь Божию или на Господа, но, перехваченная покровом разсеяния, с тою же силою будет искать легких, внешних и чувственно ярких впечатлений, перебегая от одного впечатления на другое. Ей будет нравиться эта переменчивость новостей, известий, она будет с жадностью впитывать все «новенькое», особенно слухи, пересуды, т.е. новые известия о разных знакомых и незнакомых людях. В этих известиях будет нравиться что-нибудь эдакое. Когда же сама дальше будет додумывать услышанное, в один миг представит что-нибудь за край выходящее, чтобы пережить хоть маленькое, но потрясение в своих эмоциях. А когда будет передавать дальше, непременно приукрасит или сгустит краски, добавит что-нибудь свое и переживет особое услаждение и удовольствие в сердце, когда эту новенькую подробность, на ходу изобретенную, будет рассказывать кому-либо. Неудивительно, что при таком состоянии сердца невозможно сколь-нибудь сосредоточенно молиться, ни дома, ни тем более на службе.

Покров разсеяния рождает особую любовь к газете. Множество мелких новостей, пикантные подробности. Даже в православных газетах мы будем искать живое, разнообразное, короткое и посильное для наших впечатлений. Не находя такого или вчитываясь в содержание, требующее разумного, вдумчивого чтения, скоро придем в скуку и даже в душевное отвращение, душа отложится и не захочет больше раскрывать этих страниц. Сплошные большие тексты будем перелистывать и радостно останавливаться на пестрых страницах. Собственно, газета и построена на обслуживании покрова разсеянности. У нее такой жанр.

Журнал – жанр уже другой. Он требует чуть-чуть, но разумного труда. Для этого нужно любить такой труд, т.е. быть свободным хотя бы сколько-то в созерцательной силе от покрова разсеяния. Давно замечено, что любители газет не очень жалуют классику, мало читают или вообще не читают ее, особенно игнорируют классику созерцательную: картины художников, скульптуру, зодчество, в народном ремесле – росписи.

Такой человек не находит для себя созерцательной пищи в иконах. Разве что верою обращается к ним. Сами же создатели произведений искусства или иконописцы, схваченные этим покровом, т.е. живущие либо внешней церковной жизнью, либо вообще не живущие ею, будут творить что-нибудь внешнее, лубочное, на непритязательный вкус, произведения-времянки, может быть даже и очень яркие и даже модные, но на миг. Такими же будут и иконы их. Внешне будет все хорошо, а дыхания вышнего не будет. Сейчас много таких икон пишут по храмам.

Подобным же будет и пение. Народные песни для покрова разсеяния неинтересны, скучны, особенно многокуплетные, с простым напевом. В церковном пении будет искаться что-нибудь эдакое, «живое». Во время пения будет желание как-то приукрасить, сделать ли росчерк в конце мелодии, мелодическую виньетку какую-нибудь добавить, или тоном музицировать. Потеря созерцательной силы приводит к угасанию вкуса к разумному пению и не чувствию в мелодии разумевательного богатства. Пение начинает быть чисто мелодическим.

Самым верным признаком греховного покрова разсеяния будет тяга к телевизору.

Дело в том, что сама по себе созерцательная сила души, как и любая ее сила, входит в отношения с тем, что есть реально. Реально же есть в мире только то, что сотворено Богом или в творении чего участвует Господь. Все остальное, к чему Господь не причастен, является как бы действительным, а на деле эфемерным, призрачным, ложным и временным. Видимость же реального может сохраниться, самое большее – до Страшного суда. Не все дела, какие мы совершаем на земле, Господь принимает. Все корыстное, скверное не примет Господь; даже храмы, в которых участвуют нечистые деньги и приношения, оскверняются ими. Не все принадлежит Господу. После второго пришествия Христова вся ложь обнажится и сгорит, а то, что стало необратимым извращением существ, то будет изгнано в геенну вечную.

Разумная сила души и дочерняя от нее – созерцательная – не могут этого не ведать. Ведение правды, ведение истины является существом самой души в ее боготварной природе, и открывается душе в дыхании Святого Духа. Поэтому, будучи свободной от греховных покровов, душа слышит Божий мир и отделяет не Божие от Божьего. Не Божиим она не живет. Живет только Божиим. Естественно душе созерцать живую природу, наблюдать окружающий природный мир – ландшафты, животных, растения, рыб, насекомых. Естественно созерцать людей, их жизнь, добрые нравы, обычаи созерцать мир церковный —богослужения, храмы, утварь, иконы, книги. Естественно созерцать и творения человеческие – дома, мебель, машины, утварь, одежду – все то, в чем совершается благая воля Бога.

Если же душа начинает жить не Божиим, значит, она перехвачена греховным покровом. Только через него возможно жить ложным. В наши дни враг искушает людей самым массовым и сильным оружием погибели – телевизором, а вслед за ним – компьютером. Не сами аппараты враждебны человеку, но то, что идет через них, и механизм зрелища, в который человек вовлекается. Для покрова разсеяния телепередачи и компьютерные игры – лакомая пища. Неудивительно, что человек, имеющий этот покров, буквально жаждет припасть к телевизору или компьютеру. Отлученный от них какими-нибудь обстоятельствами, он до острого голода испытывает сильнейшую тягу к ним. Освободившись, стремится к телевизору, припадает, и его уже не оторвать.

Механизм зрелища заключается в том, чтобы жить и наслаждаться иллюзорным, наигранным, представляемым, страстным. Через покров разсеяния, паразитирующий на созерцательной силе, идут сейчас самые сильные вовлечения в страстную жизнь – блудные картины, теледействия, вид обнаженных фигур, в агрессию – погони, драки, убийства, звериный азарт, крики, визги; в чувственные психопатические отношения между людьми – семейные ссоры, любовные интриги, друг друга надувательства, комиксы, комедии, психопатические привязанности, притязания, предательства, глумления друг над другом, – чем только ни наполнен сегодня экран; в праздность – аттракционы, шоу, рекламы, азартные викторины, телеигры; в праздное азартное слежение за новостями мира – последние новости, известия, репортажи с места происшествия… Всем этим увлечен сегодня весь нецерковный и частью церковный мир. Враг торжествует.

Мощь греховного покрова разсеянности столь развита в людях, что даже обильное от Бога преподание людям призывающей благодати, которое мы имеем сегодня, спасает лишь немногих. Это те, кто имеет природный вкус жизни по созерцательной силе души и по ней внимают Богу и Его присутствию в мире. Поэтому они не увлеклись телевизором и компьютерными играми.

Другие же ревностью к Богу преодолели давление греховного покрова разсеяния и вместо телепередач прилепились к молитве. Но очень много людей по истечении нескольких лет ревностного обращения к церковной жизни, с началом переходного периода, стали гаснуть в вере и погружаться в свое старое. Среди старого у них, в первую очередь, был возвращен к жизни телевизор. И теперь они имеют множество оправданий, почему он им нужен.

Конечно, не все в нем плохо. Есть сегодня хорошие видеофильмы православного содержания, есть записи бесед священников, епископов, имеющих важное катехизическое значение. Более того, мы сами в своем Свято-Сергиевском училище снимаем и создаем сейчас фильмы, рассказывающие об общинной жизни училища, ее устроении, событиях, плодах, которые обретают учащиеся и сотрудники.

Это живые картины нашей жизни, более полной, чем на приходах. Цель ее – деятельное, т.е. разумное и искреннее участие в содержании церковных богослужений, праздников и богослужебного годового круга. Подготовка к празднику, сам праздник и последующее восхождение к следующему церковному событию – об этом рассказывает, например, фильм «В Рождество рожденные». Здесь три части, каждая по продолжительности почти полтора часа. Другой фильм о Великом посте и Пасхе, есть фильм о детских Рождественском и Пасхальном праздниках, их таком устроении, когда дети пребывают не в зрелище, а живут на празднике всей полнотой разных дарований и способностей души. Два больших фильма о летних трехнедельных поселениях – детском и семейном.

Фильмы эти сделаны нами для проведения огласительных, катехизических занятий. Они рассчитаны на внимательного, вдумчивого зрителя, ревнующего о церковной жизни, открытого на жизнь Церкви в ее внутреннем содержании. Поэтому они требуют для просмотра специально выделенного времени. Если смотреть их между делами или в спешке, значит, ничего не услышать – ни смыслов, ни содержания, ни дыхания самой церковной жизни*. Разумное использование телевизора еще как-то может оправдать его присутствие в нашей жизни.

Очень силен сегодня в людях покров дерзости – нечувствие Божьего и потому отсутствие благоговения перед бльшим – перед старшими по возрасту, по чину, перед бльшим жизненным опытом, перед мальчиком, юношей, мужчиною, мужем со стороны девочек, женщин, матерей, перед благолепием природы, перед святынею. Покров дерзости может неприметным образом входить в отношения матушки со своими детьми, особенно с сыновьями, и с мужем-батюшкой. Он входит вслед за чувственными отношениями, под их прикрытием. Чувственные отношения, будь то с детьми или с мужем, всегда пригашают дарования души, ведут к нечувствию их. При этом дарования души начинают терять свою жизненность, в них самих развивается нечувствие к тем свойствам ближнего, перед которыми душа приходит в благоговение.

Дерзость не слышит достоинств, по которым мальчик, например, отличается от девочки своим нравом. Внешние отличия видит, чувственное в мальчике различает, а мужское его, мужественное, не чувствует. Получается, что на уровне нрава для матери оба ребенка, и мальчик, и девочка, не различимы. Она различает их по полу только на уровне чувственном. Обращаясь к ним в том, что она, мать, чувствует, она будет именно эти свойства поддерживать, развивать, даже сама себе в том не отдавая отчета. А базисные свойства – мужественное у мальчика и женственное, т.е. кротость, нежность, верность у девочки – мать ни поддерживать, ни развивать не будет. Только потому, что она в них не живет, не слышит их в своих детях. Почитание, которое все это слышит и чувствует, перекрыто дерзостью и пребывает в дебелом состоянии.

При постепенном развитии покрова дерзости у матушки в какое-то время может проскользнуть небрежение, невнимательность, нечуткость, в какой-то день прозвучит слово уничижения – полушуткой, полунамеком, потом все более явно, с язвинкой, издевкой, иронией, а там и вовсе открыто: обзывательство, прозвище, ругательство. В поведении может появиться вольность, жеманство, кокетство; или резкость, прямолинейность, грубость; или напор, настаивание на своем, «наезд»; или обидчивость, истерики, мстительность; или взгляд дерзкий, голова вскинутая или выпяченная вперед (подбородком), брюки в обтяжку, короткая юбка, платье без рукавов, голова ничем не прикрытая; или раздражительность, ворчанье, ропот; или злословие, пересуды о своих домашних с подругами; или ревность, зависть, жадность; или непокорность, лень, непослушание, ложь, привирание, приукрашивание; или лукавство, извращение сказанных слов, коварство, гнев, предательство, бросание дела, зависимость от настроения, вспыльчивость, или равнодушие, мечтательность, нерадение о делах, безответственность. Все это проявления и плоды дерзости.

Сильно сказывается дерзость на молитвенном настроении. По причине дерзкого нрава мы в большинстве своем не имеем страха Божьего, долго можем ходить в неведении, что значит угождать Богу – слова эти будут для нас иметь неопределенное содержание, тем более будет неясно, в чем это свою волю сообразовывать с волей Бога, а чтение книги «Илиотропион» будет откладываться на потом, или чтение будет очень тужным, со множеством трудных для разумения мест.

Много сегодня людей, которые слабо слышат в себе совесть, мало руководствуются ею, либо вступают в отношения с нею лишь тогда, когда она явно нудит их, томит. Бывает это редко и по мелочам. Остальное же время человек живет совсем не ведая, есть ли в нем совесть. Т.е. это области жизни, в которых совесть перекрыта дерзостью и безсознательно запрещена для проявлений. В этих же сферах жизни не будет и почитания, т.е. различения в ближних ценимых достоинств. А если достоинства и будут различаться, то не более как с деловых позиций, или ради оценки ближнего, чтобы иметь о нем суждение, или, хуже того, из зависти, ради ненависти, или ради корысти, использования в своих интересах. Но нигде здесь не будет почитания. А это значит, не будет того поддерживающего расположения, при котором добрые свойства ближнего получают то необходимое им питание, напояются тою силою к ним отношения, при которых только и возможно их возстановление и развитие.

Почитание воскрыляет, поддерживает и усовершает Божии достояния ближних. Дерзость их уничижает, ни во что не ставит, игнорирует, не обращает на них внимания.

Мне приходилось видеть детей священнических семей, разных по воспитанию, но равно не имеющих в себе почитания к окружающим. Это обычно свободные, ничем внешним не ограниченные дети. Они живут так, как хотят, одни уж совсем вольные, не знающие никаких правил поведения, другие в той или иной мере воспитанные в правилах приличия, но и те, и другие живут мимо старших, живут своим интересом, своим характером, своей жизненностью, самим собой. Своего никто из них не упустит. Сделаешь замечание – в разную меру учтивости или совсем уж с открытой дерзостью не придадут ему никакого значения. Что было замечание, что не было. Что есть ты, старший и взрослый, что тебя нет. Такие дети ниоткуда, кроме как от самих матушки и батюшки, не могут произойти. Дело, значит, в самих родителях, в их способности слышать и ценить достояния Божии в людях, тогда и в детях слышать и знать, что развивать.

Греховный покров многозаботливости увлекает попечительную силу души от ее ведущих свойств: умения слышать нужду ближних, чутко реагировать на нее и, отложившись на время от всех остальных забот, всю себя посвятить данной нужде. Вместо этого многозаболивость будет носить человека от одного дела к другому, не давая труда, чтобы различить их значение, иерархию, последовательность во времени. «При них, – пишет свт. Феофан Затворник, – одно дело в руках, а десятки в голове».

Этот покров со властью уводит человека и от самого себя. Заботы «гонят его все вперед и вперед, не давя ему возможности осмотреться и взглянуть на себя. Но и тогда, как заботливые дела прекращены, смятение еще надолго остается в голове: мысль за мыслию, то в согласии, то одна другой наперекор; душа разсеяна, ум шатается в разные стороны и тем самым не дает установиться в себе чему-либо постоянному и твердому»6.

Этим постоянным и твердым могла бы быть попечительная сила, поддержанная верою. Но ее нет, вместо нее покров многозаботливости и уверение себя, что все это нужно – и то сделать, и это, и туда успеть, и сюда. Более того, даже будет нравиться такая, как бы насыщенная жизнь. Некогда присесть, где уж там собой заняться, даже детьми сколь-нибудь серьезно, глубоко заняться не получается. Все на бегу. Процесс этот может иметь свое развитие, и дела начнут заматывать, особенно, когда дети маленькие, погодки, один за другим. Нет еще опыта, мало знаний, помощников ни одного. Будет казаться, что вся внешняя обстановка задает такую замотанную жизнь. Возможно, но не в ней только дело. Во многом дело в самой матушке.

Беда, если матушка увлеклась делами, забыла о самой себе, потеряла ответственность за своих детей и не чувствует своих задач перед Богом, перед Церковью, перед обществом и перед самими детьми, но не сегодняшними, а теми, которые вырастут и пойдут по жизни своими ногами. Какими они будут, эти ноги, задает матушка сейчас, пока дети маленькие. Увы, может задавать, не отдавая себе отчета, что делает.

Подобная же безсознательная, безотчетная жизнь может образоваться у матушки в ее отношениях с батюшкой. Покров многопопечительности и здесь может угасить ее чуткость, веру, совесть, и тогда матушка в своих заботах о муже перестанет слышать его нужды, его служение, его попечения. Перестанет слышать его самого: спасается он или нет, трудится ли он над своим нравом, сохраняется ли в духовной ревности, сообразует ли свою волю, свои дела и служение с волей Бога.

Матушка, увлекшись собой и своими заботами, может впасть и в уныние, что никто не помогает, в обвинение батюшки, что он в ней не участвует, в укорение его за разные проступки, невнимательность, даже равнодушие. В этой уязвленности матушка может не обратить внимания, что очередную разборку с батюшкой, а в итоге – скандал – она учинила именно перед литургией, или в тот момент, когда ему уже надо идти на службу. Она самим обстоятельством поставила вопрос ребром: «Кто тебе дороже? Я или служба? Останешься разбираться со мною или, наоборот, оставишь меня всю такую разобранную, побежишь к своим, собирать всех других, кого угодно, а я тут останусь вся разсыпанная и неухоженная? Ну, иди, иди, ты же торопишься, у тебя же служба!»

Не в том дело, что матушку всю «разнесло» – и обида, и досада, – а в том дело, что в ней потерялась собственная ее попечительная сила, разумная, чуткая к служению батюшки и к нему самому, развернутая не к себе, а к нему, и больше того, к людям, идущим в Церковь к священнику, но и того больше – развернутая к Богу, Которому батюшка служит и ради Которого обращается с людьми. Многозаботливость отлагает матушку и от Бога, и от людей, и от батюшки, оставляет ее один на один с собою и с теми делами, которые есть на ней. В этой акцентированности на своей собственной участи матушка не будет слышать всегда присутствующего и благословляющего Господа, перестанет слышать заповеди Божии и свою посвященность вместе с батюшкой на служение людям; вместо посвященности она будет слышать свою обреченность, забудет матушка и все дела и поступки батюшкиной заботы о ней, о семье, пусть не в ту меру, как она того хотела бы, но все же – не без его участия есть у них дом, удобства в доме, еда, одежда, средства для существования.

«Отложи, – настойчиво говорит на этот счет свт. Феофан Затворник, – на время свои заботы, все, без исключения, отложи только на время; после опять возьмешься за обычные дела, только теперь прекрати их, выкинь их из рук, выбрось их и из мысли». Проводи батюшку на его служение, а сама соберись. Разсмотри себя, какие расположения сердца тебе полезны, спасительны, от каких надо отложиться, разсмотри детей, что им полезно, что нет, затем только разсмотри дела, какие из них делать, какие нет, какие сегодня, какие в другие дни. И, будучи собранною в вере и в попечительной силе, разумной, чуткой к Богу, к совести и к людям, начинай делать дела дня, желая их сделать не так, как ты хочешь, а делать так, как они будут. При этом от себя делать все по совести и по попечительной силе.

Теперь в нашем разсмотрении мы подошли к самому глубокому уровню греховных покровов. Свт. Феофан говорит: «Вот ты стоишь теперь у своего сердца. Пред тобой твой внутренний человек, погруженный в глубокий сон безпечности, нечувствия и ослепления. Если человек не отстает от греха и не бежит от него, то это наиболее от того, что не знает себя и той опасности, в какой находится ради греха. Такое ослепление происходит и от невнимания к себе: человек не знает себя потому, что никогда не входил в себя и не думал о себе и своем нравственном состоянии»7.

Греховный покров самообольщения дает такое ослепление человеку. Предаваясь власти этого покрова над собою, матушка, неприметно для самой себя, будет отходить от способности к самоукорению.

Может дойти и до того, что вместо самоукорения, т.е. способности принять обличение, затем признаться в нем вслух и идти делать, как говорят, она будет оправдываться, разсуждать на тему обличения и, в итоге, ответно нападать, мол, на себя смотри, сам-то каков.

Сильнейший механизм, который совершается в этом покрове, есть самомнение, которое берется судить обо всем на свете и, соответственно, всем что-либо советовать, вмешиваться в дела, назидать, укорять, пояснять. Равно оно имеет то или иное мнение и о себе. Часть этого мнения сознается, часть нет, остается в подсознании и проявляется в неспособности трезво оценить ситуацию, разумно войти в обстоятельство, в страхованиях, метаниях, иногда в потере смысла дела, жизни.

Свт. Феофан много говорит еще и об установках сознания. «Человек сам по себе составляет некоторую сеть помышлений, систематически закрывающих его от себя самого. За их действительность и истину громко говорит сердце. Это, собственно, наши нравственные заблуждения или предрассудки, происходящие от вмешательства сердца в дела разума. Оно заставляет разум (разумную силу) представлять вещи по-своему, подчиняет его себе, опять вносит безпорядок в понятия и, вместо просветления, в еще большее повергает ослепление»8.

Среди разнообразных установок он выделяет сугубо четыре: «я христианин», «да ведь мы не из последних», «мы не так еще худы», «будто я один таков». Это некоторая последовательность впадения в покров самообольщения и, соответственно, разрастания его в душе человека.

а) «Я – христианка» – это восприятие себя правильной по причине исполнения церковных действий или по причине знаний христианских, или по причине того и другого, или по причине своего супружества за батюшкой. За этим восприятием скрывается чувство удовлетворенности собою, некоторого, а может быть, и большого самодовольства. Я знаю матушек, которые с прихожанами обходятся такими словами: «Да знаешь ли ты, сколько лет я уже в Церкви?! Их не слушай, меня слушай – я тебе все объясню». «Я – матушка, а ты меня не слушаешь!»

«Это лесть, – говорит свт. Феофан, – перенесение на себя преимуществ христианских, без заботы об укорении в себе истинного христианства. Уясни себе, что значит быть христианкой, сличи себя с сим идеалом – увидишь, насколько ты ослеплена».

б) «Да ведь мы не из последних» – т.е. причисление себя к какому-нибудь высокопоставленному роду существ. «Знаем кое-что, и если обсудить что возьмемся, сумеем обсудить, и дела свои ведем не наобум, и не без такту, как другие. Так иные прельщаются душевными своими совершенствами. Другие выставляют вперед тело – силу, красоту, род». Матушка выставляет свою принадлежность батюшке. Она может с прихожанами разговаривать буквально такими словами: «Ты знаешь, с кем ты разговариваешь? Как ты смеешь со мною так говорить? Ты знаешь, кто я такая?!» «Те и другие, – заключает свт. Феофан, – тем резче ослепляются, чем выше мы стоим над всеми в окружающей нас среде».

в) «Мы не так еще худы». Это кичливость всем внешним. Жизнь напоказ и довольство в этом собою. Свт. Феофан называет эту установку самым густым мраком покрова самообольщения – благовидность внешнего поведения и внешних отношений. «Внешнее не ценно без внутреннего, – пишет он. – Внешняя исправность поведения – листья; внутренние добрые расположения – плод. Каков ты в сердце, таков ты пред Лицем Господа. Если ты горд в сердце, то как ни смиренничай наружно, все Господь видит тебя гордым. А суд других – обманчивая лесть. Другие не знают нас, а относятся к нам хорошо, или предполагая нас добрыми, или подчиняясь закону приличия»9.

г) «Будто я одна такая». Вон и та такая же, и другая, да все, кого знаю, так и живут. Если я плохая, так они еще хуже меня. «Ослепляем себя обычностью греха вокруг нас. Уясни же себе, что множество грешащих не избавляет от ответственности (ни тебя, ни их). Бог не смотрит на число. Хоть все согреши, всех и накажет. Уверь себя, что христианство твое ни во что, если ты худа, что совершенства твои больше обличают, чем оправдывают тебя, что исправность твоя внешняя есть лицедейство Богоненавистное при неисправности сердца»10.

Очень тяжел для преодоления следующий сердечный покров нечувствия. В него матушка может погрузиться незаметно, не обратив на это внимания, так как все другие жизненные события захватят, увлекут собою. Роды, маленький ребенок, неустроенность быта, заботы домашние, хозяйственные – все может поглотить с головой. Не заметит, как пройдет месяц-три и полгода без исповеди, без причастия, без наставления духовного, без общения с людьми церковными. И уж когда совсем занемеет сердце, когда черствость его начнет быть слышна, тогда что-то забезпокоится в сознании, а все будет недосуг, или сил повернуться к Богу не будет уже хватать. Потом, наконец, вырвется, исповедуется, причастится, оправдается, утешится – и опять в спячку. Дела, заботы, дом, дети.

В этот период тихо, сначала неприметно, потом все более явно, всплывет в сердце какое-нибудь светское желание: то помузицировать, то книжку какую-нибудь художественную прочесть, то пообщаться с кем-нибудь из старых светских знакомых. Вроде захочется порисовать, или пошить. Но как-то особо, в сласть душевную, в отдохновение. Пройдет год, два – и потянет оглядеться в светском мире. Вспомнится, что нет светского образования, или оно было не закончено, и матушка попросится у батюшки поступить куда-нибудь заочно или пойдет устраиваться на какую-нибудь светскую работу. Появится новый круг общения. С верующими отношения будут все отложены, даже со своим батюшкой станет не о чем говорить. Редким станет хождение на службу, еще более редким будет причастие.

Матушка давно уже не будет брать благословений у батюшки, а однажды, уходя на работу, скажет ему: «Пока». Батюшка удивится, а она не заметит его удивления, или весело взыграет в сердце чувством «напроказничала себе в удовольствие». В решениях по домашним делам все больше будет появляться неуступчивость, настаивание на своем. Чувство вины или неправоты постепенно совсем уйдет. Жизнь домашняя станет прозябанием. Поздний подъем, многоспание, к делам безсилие, маета домашняя. Будет тянуть из дома в мир: там – жизнь. О рождении следующего ребенка уже не будет и речи. «Я устала, с меня хватит. Я только начала оживать, вокруг огляделась, себя обрела. Ты хочешь, чтобы моя жизнь кончилась?»

А жизнь сердечной силы любви уже не будет жизнью. Она угашена покровом нечувствия. Не о чем уже исповедываться – грехов нет. Спасаться? – Что это такое? От чего? Вроде бы только жизнь началась, при чем тут спасение?

«Остановись, – взывает свт. Феофан, – поражай себя, потрясай, умягчай нечувственное сердце свое. Суд при дверех. Тайная твоя обличается пред Ангелами и всеми святыми. Там, пред лицем всех будешь стоять ты одна с делами твоими. От них или осудишься, или оправдаешься.