Матушка

Поставь себя, оскверненную и обремененную многими грехами пред Лицем Бога, Вездесущего, Всеведущего, Всещедрого, Долготерпеливого!.. еще ли будешь оскорблять око Божие мерзким видом своим греховным? Еще ли будешь пригвождать Его ко Кресту, прободать ребра Его и издеваться над долготерпением Его? Или ты не ведаешь, что, греша, участвуешь в мучениях Спасителя и разделишь за то участь мучителей; а если бросишь грех и покаешься, то причастишься силы смерти Его. Грех – это зло бедственнейшее из всех зол, оно отдаляет нас от Бога, разстраивает душу и тело, предает мучениям совести, подвергает казням Божиим в жизни, в смерти и по смерти, ввергает в ад, заключая рай на веки. Какое чудовище лбим!.. Диавол ничего для тебя не делает, и только тиранит тебя грехом, а ты охотно и неутомимо работаешь ему. Он трясется от злобной радости, когда кто попадает в сети греха и остается в них»11.

Эти слова святителя нужно услышать. Не только разсудком. Нечувствию сердца это не поможет. Но услышать каким-то движением сердца, принять, поверить, дрогнуть, сокрушиться в нечувствии. Чтобы появились чувства, и они, «исполнив душу, возбудили уснувшую ее энергию, возродили позыв и желание выхода из опасного своего положения».

Вот теперь мы подошли к самому опасному и лютому греховному покрову – безпечности. Он паразитирует на вожделевательной силе души. Он разслабляет волю ко всему нравственному и святому и, напротив, ко всему греховному подвигает с рвением. Воля, схваченная этим покровом, теряет разумное свое, перестает быть свободною и перестает быть волею. Одна только животная энергия, подвигающая душу в любые грехи, она только и остается с человеком.

Движимый этим покровом человек мимо своего сердца и мимо сознания, что грешить нельзя, будет делать грех: не успел оглянуться, как уже поднялся и пошел исполнять грех. И уж остановить себя нечем. И только исполнив грех, человек придет в силу сознания, чтобы теперь виниться, сокрушаться, ругать себя, может быть, каяться. Да только грех уже сделан. И так каждый раз.

Покров безпечности оказывается сильнее даже самых, казалось бы, решительных обещаний не грешить. Но вот наступил момент, разгорелась страсть, и ничем остановить ее не получается. Так и начинает навыкать человек греху. А потом уже и грех за грех не признает. Делает его, как что-то обычное. А там, глядишь, чем-то приукрасит, оправдает, убедит себя и окружающих, что так-то и хорошо жить, да и лучше так, чем не так. Вот и слепился с грехом. Принял его в свой покров безпечности как что-то родное, приятное, как бы жизнетворное даже.

В наше время много и очень много людей были призваны в Церковь. Пережив на себе действие призывающей благодати, воскрыленные ею, легко и радостно начинали свою церковную жизнь. Но лет через три-пять, у кого-то через семь благодать, исполнив свое призывание и начальное наставление, сокрывается в сердце человека, оставляя его один на один с собою. Так же делал Господь, когда выходил к людям и говорил им притчами на площадях, затем проходил сквозь толпу и удалялся в пустынные места, где его не просто было найти. И люди искали Его и находили порой в двух днях пути от города. Для этого нужно было оставить свои дела, близких, или и их взять с собою, искать, долго не зная, где Он, и, наконец, найти.

Так и сегодня, когда благодать сокрывается, нужно теперь самому искать ее, трудиться ей навстречу, оставаясь в тех действиях и в том порядке жизни, которому благодать уже научила. Но теперь нужно делать все известное не ее дыханием, а собственным усилием и трудом. Здесь и открывается, что из многих званых остается немного избранных, которые готовы на этот труд ради Господа. И труд этот становится их жизнью. Не дом, не семья, не хозяйство и даже не служение – их жизнь. Жизнью становится труд стяжания благодати. Все остальное делается условием для этого.

Остальные же, кто не вступил в этот труд, переживают в себе разную меру отступления. Жизнью для них все больше начинает быть все земное – дом, хозяйство, семья, служение. При том, что они продолжают ходить в храм, исполнять худо-бедно дома церковный порядок жизни, но отступлением становится для них оставление внутренней жизни, которую совершает человек ради благодати, остывание в ней и прекращение ее, либо вялое ее течение.

Для матушек, имевших духовную ревность (о них мы говорили в самом начале), отступлением является угасание в ревности, обвыкание и обмирщение. Для матушек, имеющих дарования душевные – силы души (им мы посвятили бльшую часть настоящей главы), отступлением является склонение в сторону греховных покровов сердца и поглощение ими. Большая скорбь, если отступление это происходит. Еще большая, если батюшка не замечает этого и ничем сугубо не помогает матушке. Самой ей бывает порой не управиться со своим внутренним. Да и не все она может уразуметь о себе.

Но самая большая скорбь, если в отступление впадает и батюшка тоже. Оставаясь внешне служителем Церкви, внутренне он с годами все дальше и дальше будет отходить от Бога. В храме сохраняя приличие, в доме будет отпускать себя и жить так, как в отступлении хочется. Тогда проявления греховных покровов сердца начнут все более овладевать им и увлекать в прежний, светский и греховный порядок жизни. Свидетелями и жертвой того будут его дети и матушка.

Скажем вместе и друг другу, и сами себе – да не будет. Призовем на помощь силы Небесные, Матерь Божию и Господа. Возстанем над греховным уклоном жизни своим склонением к заповедям Божиим и внутренней жизни по благодати. Начнем скорбеть о себе Богу, начнем просить у Него прощения; вспоминая о всех благодеяниях Его для нас, начнем благодарить Его; начнем каяться Ему и припадать в молитве: Господи, помилуй мя. И не потеряем надежды и упования на Него. И не постыдимся.

Характер во вне деятельный

Матушки с этим характером не сидят дома. Здесь им скучно, они не находят в семье достаточной жизни. Их деятельная натура ищет реализации себя в храме, в приходской жизни. По разным своим дарованиям одни поют и регентуют на клиросе, читают службу, другие шьют облачения, убираются в храме, наводят чистоту и порядок, третьи занимаются бухгалтерией, продажей, четвертые преподают в воскресной школе, занимаются приходскими детьми, пятые отдают себя приходскому хозяйству и ремонту храма, шестые пишут иконы, седьмые любят принимать гостей и сами вместе с батюшкой ходят в гости. Никому их них на месте не сидится.

Священник Т. С. Тихомиров в книге «На приходе» – священнической энциклопедии по всем сторонам пастырской деятельности, вышедшей в 1915 году и переизданной в Волгоградской епархии а теперь и Свято-Иоанновским Богословским институтом в Москве, пишет: «Жена священника, с одной стороны, должна быть его нравственной поддержкой, с другой – в прямом смысле помощницей в деле устроения прихода.

Для того, чтобы она была его поддержкой, требуется, конечно, ее душевность, чуткость души и желание помочь мужу. Но никогда не лишним окажется здесь понимание его пастырского дела, внимание к нему, для чего требуется известная мера образованности и культурности. Поэтому даже выбор жены без внимания к этой стороне дела нужно считать неразумным и чреватым возможными неудобствами.

Горько священнику, когда нет должного пения в храме. Матушка же в этом отношении может оказать помощь и послужить делу миссии. Так, в приходе села Истомино матушка начала учить петь. Но далее, как в совершенстве можно обучить девиц пению, если они безграмотны? Естественно, потребовалась женская школа рукоделия, грамоты и пения с большим миссионерским влиянием на все село и приход.

Нужны воскресные уроки для взрослых, но для женщин необходима учительница-женщина. И значение матушки здесь безгранично. В Истомино, благодаря именно матушке, священник и его жена все воскресенье отдавали службе Богу, и село не отказывалось идти за ними»12.

Во внешнюю деятельность с умением и мастерством человек входит благодаря своим способностям. Музыкальной способностью поет на клиросе; живописной – пишет иконы; ремесленной – шьет, мастерит; речевой – говорит; ораторской – произносит речи, проповеди; врачевательной – лечит; педагогической – воспитывает; организаторской – устраивает дело; классификационной – наводит во всем порядок; животноводческой – растит домашних животных; растениеводческой – занимается огородом, садом, домашними цветами; интеллектуальной – мыслит, рассуждает, принимает решения; пластической – движется; зодческой – лепит, занимается архитектурой; технической – занимается механизмами.

Если у человека нет способности – Бог не дал – он и не чувствует дела. Может заниматься им за счет разсудка (интеллектуальная способность) по инструкции и подражательно, когда ему покажут, как делать. При этом в каждом затруднении он будет теряться и не знать, что дальше делать. А если, не спросив, сделает сам, то часто портит дело.

Внешние дела и действия человек переживает душой. Для этого Бог наделил его эмоциями. В то же время всякое дело подлежит обдумыванию, умственному его представлению. Бездумный делатель, будь то певец, скульптор или овощевод, создать ничего путного не может, а если делает, выходит нечто вычурное, безформенное или непоследовательное, сбитое.

Вместе – способности, эмоции и разсудок – обезпечивают течение и исполнение дел. Они и составляют в человеке его внешнюю душу или, по святым отцам, внешнего человека.

Руководится внешний человек в нас разсудком, эмоциональными желаниями и в своих способностях стремлениями. Часто спрашивают: к каким занятиям ты стремишься?

Направляется внешний человек в своих делах и действиях внутренней душою, силами души. Говорят: куда направить, во что направить? Отвечают: направить в помощь, направить, чтобы уважил, направь его, пусть не хулиганит.

Подвигается внешний человек духом. Но дух наш, пишет св. Феофан, схвачен узами духа (самоугодием), узами мира (человекоугодием) и дьявола (самолюбием). В то же время внутренняя душа (силы души) перекрыта греховными покровами. Отсюда и деятельность внешнего человека вся перемешана с грехом. Степень этой перемешанности различна и зависит от внутренней церковности человека.

Матушка, подвигаемая верою, конечно же, имеет искреннее стремление послужить Богу, вложить свои силы в устроение Церкви, в богослужение и жизнь прихода, помочь батюшке в его служении. Отсюда и деятельная активность и ревность матушки.

Одни матушки при этом полностью бывают поглощены делами служения. Кроме дел по своим способностям ничего более не слышат. Знают, что исполняют дело для Церкви, для Бога, слышат его своими способностями, кто какие имеет, и трудятся, каждая в свою силу знания и умений.

Другие матушки не меньше того живут силами души. Выполняя дело по способностям, они обращаются с подопечными и сотрудниками по дарованиям своей души. Они могут быть попечительными и заботливыми, любящими, взаимодавными, трудолюбивыми, разумными. Такая матушка будет оживляющею душою на приходе. «Она умом, а главное сердцем, – пишет Т.С.Тихомиров, – делит тяготу жизни священника и, разделяя с ним радость и горе, не дает ему чувствовать одиночества, как в собственном доме, так и в среде окружающей (равно и по отношению ко всем людям в приходе – А.Г.). Матушка имеет способность воспитать душу, обновить настроение, двинуть ее по новому руслу. И действительно, доброта, приветливость, жизнерадостность матушки всегда прогонит печаль, смущение, гневливость – тот дух уныния, который так опасен для делания священника (да и любого прихожанина) «13.

Третьи матушки, при всей их деятельной активности, наделены и даром ревности духовной. Такая матушка, пишет священник Т.С.Тихомиров, «поддержит молитвенное настроение перед совершением литургии и во время богослужения и, таким образом, отодвинет возможность окунуться в атмосферу рутинного равнодушия и неразборчивости. Она напомнит, что священник не простой исполнитель обрядов Церкви, но лицо священнодействующее, ходатай пред Богом и людьми и, в то же время, учитель. Батюшка всегда утомленный, не всегда сочтет себя приготовленным к проповеди. Между тем, предупредительная матушка собрала печатный материал для проповеди и вот, заботами матушки, священник volens-nolens, говорит проповедь. А при подобных обстоятельствах, возгревая дух пастырства, иерей усердно и благоговейно совершает службу Божию, преподает в чистоте духа Св. Таинства верующим, исполняет молитвословия и в храме, и в домах прихожан вразумительно, вообще является достойным орудием и проводником благодати Божией в души верных».

Не требуется больших усилий, чтобы сохранить ревность, пока с матушкой призывающая благодать Божия. Но приходит время, и пришло уже, когда благодать уступает место собственным трудам человека. При внешне деятельной натуре матушка может не заметить, как это произойдет. Просто будет некогда читать утренние или вечерние молитвы, она их сократит или совсем опустит. Закрутят дела, и недосуг будет приготовиться к исповеди и причастию; глядишь, месяц, другой прошли, а она без таинства. На клиросе и поет, и читает, а в повседневной жизни молитв и живых обращений к Богу давно не стало. Пение, чтение – как работа. Отработала, переключилась на другое.

Жизнь духа, благодатного присутствия Бога в сердце, в душе незаметно отошла, так и не успев сделаться предметом вседневного внимания. Делая дела ради Бога, матушка потеряла чувство делать все еще и от Бога, от того чувства веры и совести, которым она руководилась, чтобы следовать Его – Божией воле. Чтобы не разминуться с Богом. Чтобы с Ним было всякое дело.

Отсюда же она держалась благословения, нуждалась в нем, хранила себя в благословении. Со временем незаметно брать благословение сделалось делом обыкновенным, привычным, потом стало делом сознания, появилась забывчивость и усилие, чтобы все же взять его. А там может наступить время, когда это станет ни внешне, ни внутренне уже не нужным. Обычно в это же время матушке начинает мешать платок, и она все чаще снимает его. Сначала на плечи скинет, потом начинает различать, где надо быть в платке, а где можно без него. Может случиться, что останется и совсем простоволосая. На Руси платок насильно снимали с жены, захваченной в измене мужу. Волосы распускали и оставляли ее в таком виде на сколько-то дней. А то и по деревне еще проведут из конца в конец – распоясанную и простоволосую.

К слову сказать, снимали пояс и с юноши. И с мужа зрелого, если они совершали какое-либо преступление против Церкви или против обычаев деревни, т.е. общины. Потому и боялись люди быть распоясанными. Не только внешне, но особенно внутренне. Замечено, что современные церковные люди, когда теряют веру, норовят ходить распоясанными – рубашка навыпуск, платье, ничем не припоясанное.

Для матушек, живущих по дарованиям души, соблазном могут быть сами эти дарования. Благодать сокрывается в сердце, вера начинает освящать внешнее сознание, и матушка чувствует и сознает себя верующей, а жизнь продолжает совершаться в силах души, не задетых верою. Только матушка может в этом себе отчета не давать и потому не обратит на это внимание. Она по-прежнему останется хлебосольною, доброю, щедрою, участливою, живущею от души, но в этой душе своей, от которой так полно живется, будет неверующею. При этом видимо для всех она останется церковною, да и себя будет полагать церковною, что живет по вере, только вера ее будет принадлежать внешнему сознанию. По разсудку вера ее будет, по привычкам, отчасти, по чувству долга. Маловерие, а не вера.

В минуты испытаний, скорбей будет видно, чем преодолевает она скорби. Окажется – своими дарованиями, без всякого участия веры. Ей так живее, ближе. В ней так много природного терпения, и она терпит, так много радушия и попечения – она забудет про себя и будет участвовать в ближних. О таких людях удивительные строки есть в дневнике священника Александра Ельчанинова: «Есть люди чудесного, райского типа, с душой до грехопадения, детски простые и непосредственные, чуждые всякой лжи и злобы. И это не как результат какой-нибудь борьбы с собой, усилий – такими они и рождаются – людьми без греха. И странно, что постоянно эти люди стоят вне Церкви, даже иногда совсем обходятся без религии. Они слишком просты и цельны, чтобы богословствовать, и слишком стыдливы и целомудренны, чтобы выражать свои чувства какими-нибудь словами или знаками (обряд). В религии самое важное не вера, а любовь к Богу, а Бога они не любят, потому что любят Красоту, Добро, Истину – а это все стихии Божества. Сколько есть людей, утверждающих, что они верующие, и не имеющих этого чувства Красоты, Добра, со злобою и грехом в душе, с полным безразличием к Истине, так как ее вполне для них заменяют полторы дюжины маленьких истин, за которые они самолюбиво держатся. А те – простые и верные души, живущие и на земле в радости – после смерти, я уверен, прямо идут в Царствие Света и Радости, как «подобное всегда стремится к подобному», и в обществе святых – простых и блаженных душ – они чувствуют себя, как в своей родной стихии. Мы, так называемые «верующие», говорим: «пойду» и не идем, а они ведь и не говорят «не пойду», а просто исполняют волю Отца»14. Как много таких людей можно найти среди неверующих – богатых душою. Не о них ли, как о язычниках говорит и апостол Павел: «естеством законное творят». Будут оправданны по делам совести своей.

В каком же случае дарования души могут быть соблазном? Когда жизнь по ним начнет матушку отлагать от таинств Церкви, сначала внутренне, а потом и внешне. Одно дело, когда люди, о которых пишет священник Александр Ельчанинов, не были церковны и, оставаясь за пределами Церкви, сохранились в дарованиях души. Иное – матушка, благодатью позванная в таинства, участница их в течение пяти-семи лет и теперь постепенно оставляющая жизнь непосредственного общения с Господом ради полноты общения с людьми.

Есть в этом другая тайна – тайна отступления. Хорошо, если это временное явление, нисходящая синусоида, чтобы потом опять начать восходить. Но может и увлечь.

«Кругом жизнь так идет, – пишет в другом месте священник А. Ельчанинов, – как будто и впрямь все благополучно на свете. Какую боль и раскаяние должен был бы вызывать грех, какую жажду покаяния и прощения должна была бы испытывать душа! Ничего же этого нет»15.

«Есть два рода людей, – пишет он дальше, – по их способности к духовному, – если не по опыту, то хоть пониманию.

Одни – в разговоре с ними язык прилипает к гортани – никакого отклика и резонанса: глухота и слепота. И это почти всегда люди благополучные, сытые, благоустроенные; они шутливы, остроумны, добродушны.

И другие, которые ловят каждое слово о духовном, способны к покаянию и умилению, до боли чувствительны к чужому горю – это больные, несчастные, умирающие. Раньше я боялся их, а теперь радуюсь всякой возможности быть именно в таком обществе16».

Дело как раз в том, что матушка не только дарования души имеет, но и веру. Оставаясь в одном, она призвана трудиться и умножать второе. Правда, призванность – не обязанность. Можно и не трудиться. Тогда неизбежно отступление. Но нужно знать, что тогда возможны скорби.

Господь, призвав, не оставит скоро. С долготерпением будет ходить за человеком, потрясая его то тем, то этим. Но тогда «не только страдания, посылаемые Богом, но всякое духовное усилие, всякое добровольное лишение, всякий отказ, жертва – немедленно размениваются на духовные богатства внутри нас; чем больше мы теряем, тем больше приобретаем. Вот почему «трудно богатым войти в Царство небесное» – потому что в них не совершается этого размена благ земных, временных, тленных, на блага небесные, нетленные. Мужественные люди инстинктом ищут жертвы, страданий и крепнут в отречениях. Многочисленные подтверждения этого в Евангелии и у Апостолов»17.

Значит, нужно учиться не только природное, но и христианское отношение иметь к скорбям. Но равно нужно и трудиться, чтобы идти на добровольное лишение ради благ небесных и не оставаться в довольстве своих богатств души. Нужно жить не только от богатств души, но и от веры, которою душа подвигается сверх природных своих возможностей.

Тем более нужно быть внимательной к себе матушке, занятой церковными делами по способностям и вере. У нее будет неучитывание, что дела Церкви могут совершаться из трех глубин: первое – из ревности духовной, второе – от сил души и третье – от души внешней: способностей, разсудка и эмоций. При этом будет ясное слышание последнего и нечувствие второго и первого. Это может стать причиной разных нестроений с сотрудниками по служению. Хуже того, умаление самого служения, выбор приземленных направлений при исполнении служения. Например, пению придание чувственности, иконописи – техники живописцев масляными красками, ремеслу – земности, чтению – художественности или, наоборот, бездуховной мерности и т.д., еще хуже – превозношение себя из-за способностей, жизнь в них, и оттуда – взгляд на все окружающее, как будто самое ценное – это предмет ее занятий.

В таком случае матушка обычно теряет способность видеть саму себя. Ее служение в Церкви уже оправдывает для нее самой необращенность на свой нрав. Матушка по нраву будет оставаться такой, какая она есть, а по мере обвыкания к Церкви начнет занимать позицию утверждения своих взглядов и порядка той жизни, какую себе завела. Тем более, что в положении матушки она может игнорировать чей угодно указ. Не потому, что так должно быть, но потому, что она себя так поставит. Начнет быть власть характера матушки.

«О женщине сказано «немощный сосуд». Эта «немощь» состоит, главным образом, в подвластности женщины природным стихиям в ней самой и вне ее. В силу этого – слабый самоконтроль, страстность, слепота в суждениях. Почти ни одна женщина от этого не свободна, она всегда раба своих страстей, своих антипатий, своего «хочется». Только в христианстве женщина подчиняет высшим началам свой темперамент, приобретает благоразумие, терпение, способность разсуждать, мудрость»18. Но для этого нужен труд, труд над собой.

Обычно матушке с внешним характером это-то и труднее всего. В ней самой и узы духа, и греховные покровы сердца владеют ею больше и сильнее, чем вера. В то же время там, где внимание ее обращается к благодатным переживаниям, ей нужно учиться различать истинное от ложного, чтобы не войти в худшее обольщение.

Святитель Феофан Затворник останавливается на трех характерных отличиях благодатных возбуждений и естественных состояний, о которых нужно знать каждому христианину.

Благодатное возбуждение – скорбь, что оскорбил Бога и осквернил себя. Здесь есть ясный пример скорби, в то время как иным будет чувство недовольства собою, своим положением, скука и тоска. Недовольство собою возникает от самой же себя, оттого, что начиталась, захотелось большего, а не получается. В скуке вообще нет определенного предмета. Тоска же тем более убивает, мучительна и мрачна, отчего и говорят: «душит тоска». Все эти иные состояния имеют греховный характер. Естественно для духа человека «тоскование о родине небесной, чувство недовольства ничем тварным, чувство глада (голода) духовного. Это – тоска по отчизне, воздыхание, которое Апостол слышал и во всей твари. Однако ж и это не то, что благодатное возбуждение. Оно есть одно из естественных движений или отправлений нашего духа, и одно само по себе немо и безплодно. Благодатное возбуждение на него нисходит и сообщает ему светлость и оживленность»19.

Совесть, пробужденная благодатным возбуждением, и совесть светская, искаженная, низведенная из своего чина. Первая «видит только одного Бога оскорбленного и свои вечные отношения разстроенными»; вторая видит «только себя и свои временные отношения». Первая стоит за волю Божию и славу Его, вторая – «стоит за себя и человеческие правила». Первая «скорбит, что постыдила себя перед Богом, а до людей ей и дела нет», вторая – «скорбит, что осрамилась перед людьми».