Включив свет в другой комнате, он увидел там шифоньер и белую кафельную печку. От печки струилось приятное тепло, пахло разогретым камнем. На полу лежала охапка сухой щепы. Джабаев поправил щепу руками, сказал:
– Будет холодно, топить надо. Дрова еще привезу.
– Топить вроде рано, – ответил Мельников. – На улице тепло.
– Пускай тепло, тут сыро.
– Это верно, – сказал комбат, потянув ноздрями воздух, – сыростью в квартире пахнет.
Когда они вышли снова в коридорчик, наружная дверь вдруг распахнулась и на пороге выросла тонкая долговязая фигура офицера.
– Привет, дружба! Не узнаешь?
Мельников вначале растерялся. Потом собрался с мыслями, вспомнил… Ну конечно он, Михаил Соболь. Что за чудо!.. Они схватили друг друга за плечи.
Мельников и Соболь вместе учились в академии: слушали лекции, готовились по вечерам к зачетам, выезжали за город на тактические занятия, волновались накануне экзаменов.
– Ну, говори, как попал сюда? – спросил Мельников. – А что с твоим знаменитым тактическим треугольником «Москва – Ленинград – Киев»?.. Отступил, что ли?
– Не спрашивай, – резко махнул рукой Соболь. – Ты понимаешь, сперва все шло нормально, послали в Киев. А через два года часть расформировали. И вот сюда угодил. Не знаю, за какие грехи сижу в этом захолустье.
– Ничего, это полезно. Чем командуешь?
Соболь, приложив руку к головному убору, сказал с усмешкой:
– Директор третьего мотострелкового.
– Помню, помню твои оригинальности: «Директор», «Председатель», «Управляющий». Ты даже на экзаменах по тактике ввернул какое-то из этих словечек. Мы тогда чуть животы не надорвали со смеху. А ты как обо мне-то узнал?
Соболь усмехнулся:
– Да я уже неделю назад знал, что ты приедешь. А тут захожу в штаб, дежурный говорит: «Прибыл комбат первого». Спрашиваю, какой на вид? – «Смуглолицый, лобастый такой, похож на цыгана». Все, думаю, он, дьявол полосатый… Так и есть, не ошибся… Ну, что же будем делать? Обмыть надо встречу. Только насчет спиртного у нас туговато. Капли в городке не найдешь. Раньше в столовой у официанток можно было тихонько стопку выпить. А теперь Жогин и официанток зажал в кулак. Взгляда его боятся… – Подумав, Соболь громко потер ладонь о ладонь и вдруг сказал: – Эх, ладно, привезу из собственного энзе. Для такого случая не жаль. Ты, Сергей, шофера своего отправляй отдыхать, а сам располагайся и жди. Через пятнадцать минут приеду. Закуски прихвачу.
Соболь и Джабаев вышли. Оставшись один, Мельников подумал: «Недаром говорят, что гора с горой не сходятся, а человек… Не верится даже, какой случай. Сам Соболь, в Приуральской степи! А как он кричал когда-то: «Чтобы я согласился служить в захолустье? Никогда. Костьми лягу, из армии уйду, а из треугольника ни шагу». И вдруг здесь…»
Освоившись немного в своей новой квартире, Мельников открыл чемодан, вытащил купленные в вагоне-ресторане яблоки, голландский сыр и пакетик любимых Наташиных конфет «Ласточка». Все положил на стол и снова склонился над чемоданом. Достал тщательно завернутые в плотную серую бумагу зеленые тетради, развернул, полистал их, положил на подоконник. Сюда же пристроил привезенную с собой шахматную доску. Аккуратно расставил на ней фигуры.
С минуту постоял, подумал, будто перед серьезным ходом, и снова склонился над чемоданом. Затем решил: «Хорошо бы умыться» – и стал отыскивать полотенце, мыло.
Водопровода в доме не было. Но подполковник обнаружил на кухне прикрепленный к стене новенький жестяной рукомойник, до краев наполненный свежей водой, подумал: «Тоже заботы Джабаева».
3
Через полчаса друзья сидели за столом и весело разговаривали. Соболь брал узкую бутылку с прозрачным ереванским коньяком, наклонял ее сперва над бокалом собеседника, потом над своим пластмассовым стаканчиком и торжественно произносил:
– За твое путешествие, Сергей, по тайге! Ну и за прибытие… О нет, прости. За прибытие не хочу. Желать другу причалить к такому берегу – по меньшей мере свинство.
– Почему свинство? Хороший тост, офицерский традиционный.
– Ах, ты доволен! Тогда возражать не буду. За службу – так за службу. Мне все равно, – согласился Соболь. – Только я сбегу отсюда. Заявляю вполне серьезно.
– А это, как говорят, будем посмотреть, – мягко улыбнулся Мельников. – Ты знаешь, обещала синица море поджечь…
– Ну, синица и Соболь имеют маленькое различие. Не так ли?
– Как тебе сказать…
– Ладно, отставить синицу. А ты знаешь… я все-таки весной уеду. Скажу по секрету: в Москве, в отделе кадров, дружок у меня сидит. Обещает подобрать что-нибудь в треугольнике. – Он посмотрел на Сергея и подмигнул: – Ведь я выбирать не буду. Соглашусь на любое место, даже с понижением в окладе, только в Москве или…
Мельников пожал плечами. А Соболь снова налил коньяку и предложил тост за дерзновенные мечты.
– Только каждый за свои, – поправил Сергей и, выпив, стал закусывать тоненькими ломтиками сочного антоновского яблока. Помолчав, спросил: – Как живешь, Михаил? Женился?
– Нет. Холостяк. Одному легче бродить по грешной земле. А что за счастье у тебя: семья в Москве, сам здесь. Роман в письмах. Не очень, по-моему, интересно. Странно, как только жена смирилась. Она ведь с характером. Я ее немножко знаю.
– Помню, помню, – сказал Мельников, многозначительно прищурившись. Ему не хотелось ворошить в памяти прошлое, но оно всплыло само по себе. Когда-то в Большом театре, еще до женитьбы, Сергей познакомил Соболя с Наташей. А через три дня девушка, еле удерживаясь от смеха, рассказала Сергею о том, как его друг бегал встречать ее к самому институту и оттуда провожал до дома, уверяя, что он готов идти за ней хоть на край света.
Мельников посмотрел в глаза Соболю и подумал: «Наверно, считает, что я об этом не знаю. А может, забыл. Ну и пусть, напоминать не буду». Он съел еще ломтик яблока, откинулся на спинку стула, сказал серьезно:
– А все же я твоей холостяцкой жизни не завидую, Михаил. Скучно, серо, холодно…
– Зато вольно, – отозвался тот. – За руку никто не держит. Но я мог бы давно жениться, – вдруг признался Соболь. – Была девушка хорошая. Адъюнктура помешала. Два года готовился, из-за стола не вылезал. Думал: поступлю, уцеплюсь за Москву, а тогда о женитьбе помышлять буду.
– Ну и что с адъюнктурой?
– Не вышло. Поехал сдавать экзамен, а мне вопросы: «К какой научной работе имеете тягу? Чем занимаетесь в этой области?» А я за всю жизнь даже статьи в газету не написал. Пришлось играть отбой. Девушка тем временем замуж вышла. Но я не жалею. Невест немало на земле Русской. Сейчас у меня одна надежда на перевод. Уеду в большой город, а там…
Он сидел такой же, как прежде, высокий, костистый, с длинным красным лицом. Если бы посмотрел на него незнакомый человек, подумал: «Бежал, наверно, или только что поднимал очень тяжелое». А Мельникову казалось другое: будто охватило однажды пламя горячими языками лицо Соболя, да так навсегда и оставило на нем свои следы.
Мельников был немного ниже ростом, но гораздо плотнее и шире своего собеседника. Вот он расстегнул ворот рубахи, чтобы посвободнее вздохнуть. Грудь коричневая. Плечи развернуты. На руках тугие бугры мускулов.
Соболь не без зависти любовался другом. А когда поднялись из-за стола, похлопал его по плечу, сказал откровенно:
– И никак ты не стареешь, Сергей. На других Дальний Восток следы оставляет, а тебя хоть снова жени.
– А зачем стареть, какой интерес?
– Погоди, погоди, – остановил его Соболь. – С нашим управляющим поработаешь, вспомнишь маму.
– Что, суровый?
– Дышать не дает. Но зато порядочек держит отменный. Начальство довольно. Словом, поживешь – увидишь. А сейчас… – Соболь взглянул на часы, – как раз время сыграть в бильярд. Пойдем. Клуб наш посмотришь. С библиотекаршей познакомлю. Славная такая – Олечка. Похожа на пушкинскую.
Мельников рассмеялся:
– Значит, по Ольгам ударяешь. Ну-ну, холостяку можно. А мне – вроде не с руки. Вот насчет бильярда не против. Только знаешь…
– Что?