Люди в погонах

– Ну что же, – сказал Сергей, прощаясь с товарищами, – видно, там, в армии, люди нужней.

…Большое двухэтажное здание казармы. Просторные учебные классы. На стенах – образцы оружия, выдержки из уставов, наставлений. В длинных коридорах – дежурные, подтянутые, молодцеватые. Все здесь по-иному, не как в заводском училище. Каждый шаг солдата, каждая минута его времени на строгом учете. Поднялся утром, бегом на физзарядку, потом заправка коек, осмотр, завтрак и – занятия. Только успевай поворачиваться. Раньше Сергей представлял себе службу в армии просто: лихой строй, боевая песня и стрельбы в тире. Все оказалось гораздо сложнее. Чтобы научиться хорошо ходить в строю, нужно было часами маршировать по плацу. Гимнастерка потемнеет от пота, а командир все требует: «Выше ногу! Не опускать головы!»

Потом начались походы, полевые учения. Тут уж не просто пот, а белая соль выступала на обмундировании. «Вот тебе лихой строй и боевая песня», – издеваясь над прежней своей наивностью, рассуждал Сергей. Но не роптал на трудности, терпеливо втягивался в военную службу. Вскоре заслужил звание младшего сержанта.

Началась война.

Пришла она неожиданно, в тихое и теплое июньское утро, когда невозможно было представить, чтобы из ласковой синевы неба на мирно дремавшую землю вдруг стали падать вражеские бомбы.

А через месяц Сергей Мельников уже шагал со своим стрелковым отделением по глухим белорусским дорогам. Шагал не на запад, не навстречу врагу, а на восток, в глубь страны, укрываясь в лесах от фашистских бомбардировщиков.

Нет, совсем не так мечтал он воевать, когда торопился с товарищами к фронту. Ему представлялись победоносные атаки, глубокие прорывы и бой на чужой территории, обязательно на чужой, потому что пели так в песнях, писали в книжках. А выходило наоборот: никаких успешных атак, лишь тяжелые оборонительные бои да отходы, чтобы не оказаться в окружении.

Мельников шел измученный, злой. Рядом брели такие же злые солдаты, устало шаркая сапогами по торчавшим из земли дубовым корневищам. Один рослый длиннорукий тамбовец остановился на поляне, упал лицом вниз, вцепился зубами в траву, захрипел:

– Что делаем, братцы, свое кровное отдаем! Другие, может, держатся, головы кладут, а мы… будто кроты слепые по норам прячемся.

Мельников подошел к солдату и взял его за руку. Тот вытер грязной ладонью мокрое лицо, медленно поднялся и глубоко, с каким-то глухим стоном выдохнул:

– Простите, товарищ командир. Я дисциплине учился, присягу давал. Буду идти, куда прикажете. Но душит вот здесь. – Он взял себя за гимнастерку возле горла. – Страх как душит…

Дошли до сожженного села. Поступил приказ окопаться на ближней высотке. Держались двое суток, отбили шесть вражеских атак. На третью ночь снова начали отступать. Земля гудела от артиллерийской канонады. Захлебывались пулеметы.

Перед рассветом помкомвзвода созвал командиров отделений и сообщил:

– Мы окружены. Командир взвода погиб. Связь с ротой потеряна.

Тревога холодной иглой кольнула Мельникова у самого сердца. Он ждал, что помкомвзвода сейчас встанет и, как всегда, строгим голосом отдаст приказ: «Держаться». Но он молчал, обводя блуждающим взглядом лица присутствующих. Плечи его вздрагивали, как в лихорадке. Потом с усилием проговорил:

– Солдаты изнурены, боеприпасов нет. Вступать в бой мы не можем.

– А что же делать? – громче обычного спросил сержант, стоявший рядом с Мельниковым. Помкомвзвода поднялся, поправил наброшенную на плечи шинель, сказал глухо, с надрывом:

– Тяжелое оружие зарыть… Выходить из окружения мелкими группами или по одному…

У Мельникова потемнело в глазах. Некоторое время стоял он, соображая, действительно ли были произнесены эти страшные слова? Вспомнил вдруг вцепившегося зубами в траву длиннорукого тамбовца и его злой до хрипоты голос: «Может, другие держатся, головы кладут, а мы…». У Сергея сдавило дыхание. Ему показалось, что руки солдата схватили его за грудь и трясут так, будто он, Мельников, тоже виноват в том, что сказал помкомвзвода. «Нет, я не предатель», – прошептали его ссохшиеся губы. Он до боли сжал пальцы в кулаки и вышел вперед, заслонив собой старшего сержанта.

– Мы не будем зарывать оружие, – послышался его порывистый голос. – Не будем расползаться по норам. Надо сражаться.

Притихшие было люди вдруг ожили, зашевелились:

– Правильно!.. Пробиваться!..

– Я митинга не открывал! – крикнул помкомвзвода, злобно заиграв желваками скул. – Прошу не забывать, что сейчас я хозяин взвода. Один я имею право решать и приказывать.

Мельников перебил его:

– Ты трус и предатель!

Лицо помкомвзвода налилось кровью, он схватился за автомат, но сержанты стиснули ему руки.

– Сдай оружие! – приказал Мельников и сам выхватил автомат у него из рук. Немного успокоившись, он оглядел присутствующих и сказал негромко, но твердо: – Будем пробиваться, товарищи!

С наступлением темноты взвод двинулся вперед. Новый командир повел его через топкое лесное болото, рассчитывая на то, что противник здесь меньше всего ожидает удара. Солдаты шли медленно, то погружаясь по пояс в гнилую воду, то путаясь в цепком кустарнике, словно в колючей проволоке. Шли всю ночь, не делая привалов и не зажигая цигарок.

Перед рассветом солдаты выбрались из глухой топи и бесшумно, как привидения, ринулись на вражеские окопы. Побросав пулеметы, ящики с патронными лентами, ошарашенные гитлеровцы разбежались. Только потом, когда взвод Мельникова, захватив брошенное врагом оружие и боеприпасы, вырвался в степь, позади несмело заработали вражеские пулеметы. Но стрельба велась наугад: трассирующие пули чертили предрассветную мглу во всех направлениях.

Взвод уходил все дальше и дальше. На следующий день ему удалось разгромить вражескую колонну из пятнадцати автомашин с продовольствием. Потом, уже в сумерках, солдаты внезапно атаковали штаб какой-то мотоциклетной части, расположившейся на ночевку в крайних домиках полусожженной деревни. Подобрались они к домикам бесшумно, в упор открыли огонь по машинам и часовым. Охваченные паникой, гитлеровцы бросились в огороды, расползлись по канавам. Подорвав гранатами несколько машин, советские воины скрылись в лесу.

Так, обходя крупные населенные пункты, внезапно нападая на мелкие группы и колонны противника, Мельников прошел со своим взводом более ста километров и недалеко от Смоленска соединился с подразделениями одной из пехотных дивизий, обороняющих город.

А через неделю после выхода из окружения он был контужен. Два с половиной месяца томился Сергей в госпитальных палатах. До тошноты надоели ему белые халаты. Бывало, выйдет в сад, отыщет в заборе щель, прильнет к ней глазом и смотрит на людей, идущих по улице.

Контузия постепенно проходила. Дольше всего беспокоила Сергея поврежденная перепонка правого уха. Но к тому времени, когда из госпиталя Мельникова направили в пехотное училище, он был уже вполне здоров, и медицинская комиссия написала в его карточке заключение: «Годен к строевой службе».

Из училища Сергей вышел младшим лейтенантом. И куда бы потом ни бросала его война: под Курск, на Днепр, в каких бы горячих схватках он ни участвовал, мысли о первых месяцах боев не выходили из головы. Оказавшись после войны в академии на учебе, он решил даже написать статью для военного журнала о действиях взвода в окружении. Более месяца сидел по вечерам в читальном зале библиотеки за маленьким столиком. Написал, отнес в редакцию.

В тот же день, когда вышел журнал со статьей, Мельникова пригласил к себе генерал, начальник академии.

– Прочитал, – сказал он деловым тоном, положив ладонь на открытую страницу журнала. – Статья интересная и полезная. Но знаете? – Генерал задвигался в кресле и озадаченно вздохнул. – Скажу откровенно. Слишком узко решаете тему. Мне кажется, что у вас хватило бы знаний, опыта и умения выйти за рамки взвода, шире разработать проблему боевых действий в условиях окружения. Как считаете?

Мельников задумался. Чувство радости, вызванное вниманием начальника, вдруг сменилось неясным огорчением. Но не надолго. Генерал посмотрел ему в лицо и улыбнулся.

– Что?.. Сурово критикую?

– Да нет, – рассеянно ответил Мельников. – Я просто хочу понять, разобраться…

– Правильно, – оживился генерал. – Я верю, что вы поймете меня и попытаетесь подготовить работу более широкого плана о действиях подразделений в сложных условиях войны. Может, даже книгу.

Мельников удивленно вскинул голову.

– Да-да, книгу! – Генерал поднял кверху палец. – А вы что, перепугались? Смелость, батенька, города берет. А у вас есть все данные, чтобы писать: и манера изложения, и умение делать выводы… Словом, подумайте. Потребуется совет – заходите. Только смелей беритесь. Это главное. И еще вот что. – Он взял журнал и протянул его собеседнику. – Здесь я сделал кое-какие пометки. Может, пригодятся…

Уходя от генерала, Сергей подумал: «А что, если и в самом деле замахнуться на книгу?» Но учеба становилась напряженнее, все меньше и меньше оставалось свободного времени. Взялся за книгу Мельников через несколько лет после окончания академии, на полуострове Дальнем. Только план книги складывался теперь иной: происходящие в мире события заставили внести в него серьезные изменения. Сергей не мог писать, не думая о нависающей опасности. Он каждый день спрашивал себя: «Какой будет война, если не удастся предотвратить ее и добиться разоружения? Какие изменения внесет она в действия войск?» После изучения нового оружия и долгих размышлений он написал в тетради заголовок: «Мелкие подразделения в современных условиях». Первую часть книги об опыте Великой Отечественной войны Мельникову удалось написать за полгода. Работа над второй частью о предполагаемых действиях в условиях современного боя затянулась. Многие известные тактические положения пришлось пересматривать, осмысливать заново. Теперь уже нельзя было ни в наступлении, ни в обороне строить боевые порядки войск с прежней плотностью. Требовалось подумать о рассредоточении бойцов и оружия, об усилении их маневренности. Возник вопрос о ликвидации разрывов, которые могут образоваться в бою при атомных ударах. «А что произойдет с артиллерией?» Этому вопросу Мельников посвятил целый раздел рукописи. Неоднократные учения убедили его, что для прорыва вражеских позиций в современных условиях уже не требуется такая масса артиллерии, как это было в Отечественной войне. Сейчас прорывы можно обеспечивать лишь несколькими мощными подвижными ракетно-ядерными установками. Еще и еще возникали вопросы. Все их надо было хорошо изучить, проверить на учениях. А тут вдруг батальон перевели на строительство оборонительных объектов, серьезно заболел сын. Возникла проблема смены резкого сырого климата на сухой, умеренный. Начались новые хлопоты.

Теперь Мельников с нетерпением ожидал, когда наконец приедет на его место офицер-инженер, а он получит назначение в новую часть и там продолжит работу над книгой.

3

Полторы недели прошло после того, как Мельников проводил семью. Получил две телеграммы: одну из Владивостока, в которой Наташа шутливо сообщила, что «водный рубеж форсирован удачно», другую – с какой-то неизвестной станции Кедровой в три слова: «Продолжаем путь Москву».

Привыкший к семье, к шуму детей, Мельников никак не мог свыкнуться с угнетающей тишиной, которая царила теперь в доме. По вечерам он садился за стол, придвигал к себе три самодельные, сшитые из плотной линованной бумаги с толстыми зелеными обложками тетради. На каждой обложке выделялся белый квадратик приклеенной бумаги и четкая надпись: «Записки командира батальона». Первая и вторая тетради были уже исписаны полностью, а третья только начата.

Медленно перелистывая страницы, подполковник внимательно вчитывался в каждую строчку, вносил поправки, вписывал новые формулировки, подкреплял их фактами. Каждую боевую ситуацию непременно заново разыгрывал на карте или просто на листе бумаги.

Но даже в эти минуты в голову настойчиво лезли воспоминания.

Оторвавшись от рукописи, Мельников начинал ходить по комнате. Вот и сейчас, взглянув на мраморный чернильный прибор со статуэткой, изображающей одетого в медвежью шубу охотника, он живо представил первую поездку Наташи к больному.