Псевдоним «Харго»

Политрук обернулся, бойцы цепью растянулись по полю. Пристрелявшись, немецкая артиллерия накрыла редкую цепь наступающих волной взрывов.

Именно в этот момент взрыв швырнул его наземь. «Ну, вот и всё! Глупо как!..» – пронеслось в сознании младшего политрука, и тело стало невесомым…

Джабраилов медленно приходил в сознание, ночная прохлада приводила его в чувство. Он открыл глаза, и увидел небо, и звёзды на тёмном небе. «Сейчас ночь? Что со мной, где я?..» – Ахмед попытался перевернуться на бок и наткнулся на чьё-то тело, с трудом перевернулся. Даже в темноте он увидел, на него смотрели застывшие глаза капитана Нестерова. Тело ротного наполовину свесилось в воронку от взрыва.

«Значит, нас накрыло одним взрывом!» – мелькнуло в голове политрука.

В руке капитана был зажат пистолет ТТ: Ахмед попытался дотянуться до него, но резкая боль пронзила всё тело и он снова потерял сознание…

3.

Сколько прошло времени, Джабраилов не знал. Наверное, целая вечность! Монотонный стук колёс возвращал его в этот мир. Он открыл глаза, кругом было темно, от запаха пота, крови и человеческих испражнений было трудно дышать. Ахмед осмотрелся и с ужасом осознал, что находится в вагоне движущегося поезда. Со всех сторон он был сжат человеческими телами и только спиной чувствовал прохладу деревянных досок вагона. Ужасный запах исходил от потных и грязных человеческих тел. Ахмед с трудом развернулся к стене вагона и стал жадно вдыхать свежий воздух, который проникал в вагон через небольшие щели.

В голове роились мысли: как он сюда попал, сколько времени находится здесь и куда их везут? Пришло понимание, что он в плену. Вот только как попал в плен, Ахмед вспомнить не мог. От всего этого голова раскалывалась!

Прошло двое суток. Всё это время Ахмед периодически впадал в бессознательное состояние. В очередной раз он пришёл в сознание, когда поезд резко затормозил. Эшелон останавливался, послышался скрип колёс и ещё через минуту состав замер.

Лязг и скрежет открываемых дверей вагона окончательно вернули Ахмеда в сознание. Рядом, привалившись к его плечу, сидел молодой солдат. На немецком языке послышалась команда «На выход!..», залаяли авчарки.

И едва Ахмед попытался встать, как тело молодого красноармейца завалилось набок. Только теперь он понял, что тот был мёртв. С трудом поднялся, шатаясь и опираясь о стену вагона, медленно двинулся к выходу, рядом, как призраки, двигались военнопленные красноармейцы. Неожиданно его за рукав тронул один из них.

– Товарищ младший политрук, это я, Иван Самойлов! Вы как?

Действительно, это был боец второго взвода Самойлов. Сейчас Джабраилов обрадовался встрече, хоть кто-то из своих рядом. Он спросил:

– Иван, как я сюда попал?

– Вы без сознания были, когда Вас на поле нашли! Хотели пристрелить, но мы с Артюхиным Вас подняли и понесли!

– И он здесь, Артюхин? – спросил политрук.

Самойлов на минуту запнулся, потом махнул рукой в угол вагона.

– Там он, уже не встанет!

До Джабраилова дошёл смысл сказанного, но он всё равно посмотрел в угол выгона и мысленно поблагодарил солдата за своё спасение. «Меня спас, а сам здесь останется. Может, этих сил, что на меня потратил, и не хватило ему, чтобы выжить сейчас! Тебе спасибо Артюхин! Теперь и за тебя воевать буду, обязательно буду!..»

Рядом стоял пожилой солдат, он посмотрел на кубики в петлицах офицера и тихо проговорил:

– Вы бы, товарищ младший политрук, сняли свои кубари! Немец евреев, коммунистов и офицеров расстреливает сразу, с вашим братом разбираться не будет!

«Погибнуть я ещё успею, но не здесь!» – решил политрук и направился в угол вагона, где лежал Артюхин: «Что ж, солдат, ещё раз спасёшь меня!»

Он с трудом стянул с мёртвого Артюхина гимнастёрку и переоделся. Выходил из вагона в числе последних, перед прыжком на землю обернулся, в вагоне на полу лежало не менее двадцати тел умерших красноармейцев. «Целый взвод лежит! Молодые все!..» – вздохнул Ахмед. « Но переживать и сожалеть будешь потом, а сейчас тебе, младший политрук Джабраилов, нужно выжить, просто выжить!..»

В действительность его вернул окрик охранника. Выпрыгнул из вагона неудачно, ногу пронзила острая боль, ко всему получил ещё и удар прикладом в спину, и этот удар напомнил ему, что ни с кем здесь возиться не будут: проще нажать на курок, нежели объяснять, что делать!

Рядом оказался Самойлов и поддержал своего командира, так, опираясь на плечо Ивана, и побрёл Джабраилов в колонне таких же истощённых, измученных, но не сломленных русских солдат. В глазах многих солдат это видел, желание воевать! Но видел и пустые глаза. Безволие, опусташённость и страх!..

Мысль о побеге не покидала Ахмеда с тех пор, как только он открыл глаза и понял, где находится. Понимал, что не один он так думает, и сейчас упрямо шёл вперёд.

К боли в ноге добавились резь в животе и чувство жажды и голода. Он не помнил и не знал, когда в последний раз ел и пил. Если что-то и выдавали пленным в дороге, то в это время он лежал без сознания и сейчас страдал от голода и жажды.

Несколько часов на жаре колонна пленных медленно продвигалась средь городских развалин. Они прибыли в пересыльный лагерь на окраине города, ещё на вокзале Ахмед обратил внимание на вокзальную вывеску «Львив», которая валялась недалеко от железнодорожных путей.

Лагерь представлял собой огороженный колючей проволокой пустырь, по углам квадрата располагались вышки с пулемётами, а по периметру ограждения передвигались патрули с собаками.

Самойлов с Джабраиловым расположились недалеко от проволочного ограждения прямо на земле. Ахмед не терял надежды ночью проскользнуть за ограждение и бежать. Ближе к вечеру к самому ограждению подъехал грузовик и трое немецких солдат стали бросать за проволоку пленным прошлогодние свеклу, морковь, картошку и куски чёрствого хлеба.

Несколько кусков хлеба и овощей упало рядом с Ахмедом и Иваном. Самойлов сориентировался быстро, он схватил хлеб и две свеклы и быстро спрятал за пазуху. Что-то успел подобрать и Ахмед. Пленные солдаты, как по команде, бросились собирать съестные припасы.

Началась давка. Солдаты на грузовике подзадоривали голодных людей:

– Рус, Иван, кушать!.. Кушать!..

Обезумевшие от голода люди представляли собой страшную и жалкую картину. Они остервенело и жестоко дрались за каждый кусок хлеба, за каждую картофелину. Немецкие солдаты с удовольствием и интересом наблюдали за этим побоищем, один из них фотографировал и причмокивал языком:

– Корошо, корошо!.. Ещё, вот так!..

Второй брезгливо поморщился:

– Ганс, неужели тебе нравятся эти животные? – и он презрительно сплюнул. – Их нужно расстреливать, а не кормить! Это же варвары!

– Так их завтра и отправят в Дахау, там они все будут уничтожены! – равнодушно ответил фотограф, не отрываясь от своего занятия.

У проволочного ограждения собралась группа немецких солдат, они с любопытством наблюдали за этим голодным сражением русских. Хоть какое-то развлечение! Слышались подбадривающие возгласы и смех.

Ночью было прохладно, потому, прижавшись друг к другу, Иван и Ахмед спали урывками. О побеге сейчас нечего и думать: они едва стояли на ногах. Даже если бы им и удалось оказаться за колючей проволокой, далеко они не ушли бы – сил совсем не было, да и овчарки их быстро бы догнали. Надо ждать подходящего случая и возможности, да и с людьми осторожно знакомиться – лучше устроить массовый побег! Хоть у кого-то был бы шанс вырваться на свободу!

Через два дня прибыла новая партия пленных, и на следующее утро всех, действительно, погнали на вокзал. Значит, в самом деле, их отправляли в Дахау…

Концлагерь Дахау действительно был фабрикой смерти. Крематорий лагеря работал без выходных и круглосуточно. Бессменно работала и расстрельная команда. Каждый день в лагерь прибывала новая команда пленных. Это был конвейер смерти. Джабраилов чувствовал, как он неумолимо приближается к тому моменту, когда и его погонят в крематорий. Просто так ждать смерти Ахмед не мог, и он выбирал момент совершить побег. Лучше уж рискнуть, нежели вот так безропотно и бессмысленно сгореть в печи.

Но в начале августа Джабраилова в числе армян, азербайджанцев, грузин, осетин, дагестанцев и других уроженцев Кавказа отправили во Францию в пересыльный лагерь в городке Родез. Там немецкое командование формировало кавказские легионы. Многие втайне надеялись использовать эту возможность для побега и выжить. Джабраилову удалось убедить лагерную администрацию в том, что он азербайджанец, хотя внешне он более походил на славянина, нежели на кавказца. Кто-то из пленных подтвердил, что это правда. К этому времени его товарищ красноармеец Самойлов умер, эта же участь ждала и Ахмеда, потому он и решил действовать.

Всех кавказцев перевели в отдельный блок и через несколько дней отправили во Францию. Само перемещение в этот блок давало шанс выжить. «Это моя путёвка на свободу!» – решил Джабраилов.

С первого дня в лагере в Родезе Ахмед начал готовиться к побегу. Одному это совершить было трудно, и он осторожно стал подбирать себе напарников. Учитывая его славянскую внешность, на контакт с ним шли неохотно и относились к нему с подозрением.

Здесь он с удивлением обнаружил, что многие прибыли сюда с искренним желанием воевать против Советов и коммунистов. Это заставило его быть ещё более осторожным.

Тем не менее, уже через месяц нахождения в лагере он сблизился с Али Мамедовым и братьями Георгадзе, Рустамом и Гиви. Осторожно прощупывая один одного, они, наконец, убедились и поняли, что могут доверять друг другу.

Однажды вечером, лёжа на нарах в бараке, Мамедов сообщил, что у него появился знакомый, который ищет сообщников для побега.

– А ты уверен, что можешь ему доверять? – спросил у Али Джабраилов.

Али задумался, а потом уверенно проговорил: