Псевдоним «Харго»

– Думаю, да, он сам уже несколько раз со мной об этом разговаривал, он и сам боится предательства!

– Вот именно, он сам к тебе подошёл! – возразил Гиви.

– Но кому-то здесь можно верить!? – эмоционально возразил Мамедов.

– Пока ты можешь верить только нам! – спокойно ответил Рустам.

Конечно, здесь, во Франции, лагерь охранялся не так, как Дахау, там единственный путь выхода на свободу был через печную трубу. Здесь же администрацией лагеря пленные воспринимались как будущие союзники германской армии. Тем не менее, СД и гестапо небезуспешно выявляли среди пленных тех, кто использовал пересылку в лагерь как способ выжить или совершить побег. В этой работе были задействованы и провокаторы, чего опасался Джабраилов. Как старший по званию в их группе он воспринимался остальными членами как командир. Он и отвечал за их безопасность.

К чему может привести доверчивость одного из них, говорить не нужно было, и это тоже все понимали.

Ещё через неделю Али сообщил, что есть возможность с помощью его нового знакомого, Акопяна, который был близок к администрации лагеря, устроить несколько человек в команду, которую выведут на работы в город. Он же сообщил также, что конвой будет состоять всего из двух охранников. А это шанс оказаться на свободе. Так что Али должен назвать тех, кто может быть включён в эту команду.

Джабраилов понимал, что это шанс, которого он долго ждал, но если это западня, то их ждёт показательная казнь на плацу лагеря. Вечером в бараке они обсудили предложение их неизвестного доброжелателя.

Правда, сам Ахмед принял решение ничего не предпринимать во время первого выхода на работы, нужно осмотреться, всё предусмотреть. Что-то внутри его сдерживало от активных действий, но об этом он своим друзьям ничего не сказал.

– Что ж, скажи своему Акопяну, что мы согласны на работы в городе! Пусть скажет, когда? – сказал Мамедову Джабраилов.

Действительно, через два дня на утреннем построении их четверых зачислили в группу на работы в город, на разборку старого строения.

Особое нетерпение проявляли братья Георгадзе. Вечером в бараке, перед тем как улечься спать, они о чём-то тихо шептались. Утром, видя приподнятое настроение Рустама и Гиви, и опасаясь, что они совершат опрометчивый поступок, Джабраилов предупредил их:

– Только без самодеятельности! Надо всё внимательно обдумать и проверить. Без моей команды никто ничего не делает!

После построения и проверки группу из семи человек направили на работы в город. Их конвоировали всего два охранника, и вели они себя очень спокойно. У Ахмеда возникло ощущение, что их как будто провоцируют.

Прибыв на место, приступили к работе. На окраине городка они разбирали старое здание небольшого завода. Отдельно складировали дерево, камни, кирпич, куски металла. Охрана вела себя беспечно, один из конвоиров удобно расположился у огромного валуна и отдыхал, второй устроился на самом камне и изредка осматривался вокруг.

К полудню привезли обед из лагеря. Разобрав миски с похлёбкой, каждый из пленных устраивался, как и где ему было удобно. Братья Георгадзе расположились в отдалении у самых развалин, так чтобы охранники не могли их видеть. Ахмед не сразу обратил на это внимание, и только когда они незаметно скрылись среди камней, он понял, что они совершают. Мамедов дёрнул Джабраилова за рукав.

– Бежим и мы? – прошептал он.

Но Ахмед увидел, как конвоиры как будто только и ждали действий пленных, они вскочили с места.

– Нет! Мы остаёмся на месте! Погибнуть ещё успеешь! – остановил товарища Джабраилов, – говорил же, без команды ничего не делать! Пропали братья!

В этот момент один из конвоиров поднёс к губам свисток и воздух огласил пронзительный звук, за ним раздался выстрел. Невдалеке раздался вой сирены, а вскоре за беглецами бросилась погоня с овчарками.

– Они что, ждали этого? – прошептал Мамедов и без сил опустился на землю.

– Думаю, что да! – подтвердил догадку Мамедова Ахмед.

Вдалеке, за развалинами, послышались автоматные очереди. Через некоторое время к зданию, где работали остальные пленные, подъехал грузовик. Задний борт автомобиля был опущен, в кузове лежало тело одного из братьев Георгадзе, Гиви. Избитый и связанный Рустам сидел рядом с ним и молча покачивался из стороны в сторону.

Ахмед пытался поймать глаза Рустама, но тот прошёлся пустым, отрешённым взглядом по их лицам, как будто не замечая и не узнавая их. Ахмед понимал, что уже ничем не сможет помочь Рустаму. Глупо всё получилось, смерть всегда приходит глупо!..

Рустама Георгадзе повесили на лагерной площади на следующий день. Мамедова и Джабраилова ждала та же участь, но на допросах они упрямо твердили, что не знали о намерениях бежавших. Совершить побег они не пытались, ведь добровольно сюда прибыли и желают надеть форму доблестного вермахта, чтобы доказать свою преданность великому Рейху.

Следователям из гестапо так и не удалось установить, что эти двое были сообщниками бежавших.

После двух дней допросов их повели на расстрел. Али и Ахмед уже простились друг с другом и жизнью. Расстрельная команда подняла оружие, унтер взмахнул рукой и раздался залп… но пули высекли искры в кирпичной стене выше их голов. Вздрогнув, Мамедов медленно стал оседать, а Ахмед опёрся спиной о стену и не мог сдвинуться с места. Нервы сдали!

Арестантов ещё десять суток продержали в карцере, особенно жестоко обходились с Мамедовым. Именно он был на подозрении к причастности побегу заключённых Георгадзе. Али мужественно держался, это был единственный шанс уцелеть. Ничего не добившись от него, после истязаний и допросов, вместо очередного расстрела их отправили в другие лагеря. Так Ахмадия Джабраилов попал в лагерь в Монтобане, городе, расположенном на юге Франции. На его руке был обозначен лагерный номер 4167.

4.

На новом месте Джабраилова взяло под негласный надзор гестапо и лагерная администрация, как человека, склонного к побегу. Сам Ахмед стал более осторожным – следующий арест приведёт его к виселице. И он вёл себя тихо, старался ни с кем не контактировать, избегал всяких разговоров с собратьями по несчастью. Этим даже заслужил репутацию замкнутого, нелюдимого человека, что его, собственно, и устраивало. Но вот мысли совершить побег не оставил и терпеливо ждал случая. Надо сказать, что условия содержания узников в Монтобане были не самые худшие, и Джабраилов был уверен, что судьба предоставит ему такой шанс. Надо набраться терпения и ждать!..

Узники лагеря работали в каменоломне рядом с лагерем, место работы усиленно охранялось. Ахмед внимательно и осторожно осматривался, но слабых мест в системе охраны найти не мог. Немецкий порядок и аккуратность не давали малейшей лазейки, которую мог бы использовать беглец.

А вот условия работы были тяжёлые, физические силы медленно покидали узников. Этому способствовали жара, плохое питание, болезни, отсутствие питьевой воды.

Однажды, после работы, когда колона узников медленно текла через ворота лагеря, на входе измождённых людей встречал помощник начальника лагеря унтерштурмфюрер Цимерман. Из колонны были вызваны шесть человек, которые обязаны были явиться к начальнику лагеря. В числе названных оказался и номер 4167.

Пока шестёрка медленно брела к административному бараку, Джабраилов рассмотрел своих соседей. Он обратил внимание, что все они азербайджанцы, значит, именно азербайджанцев и вызвал начальник лагеря.

В сопровождении Цимермана все шестеро вошли в кабинет начальника лагеря. Они одновременно сняли головные уборы и по очереди назвали свои номера.

Начальник лагеря оберштурмфюрер Вилли Хартман закончил писать и, подняв тяжёлый взгляд, сверлил им каждого из присутствующих. Наконец, он уставился на Джабраилова. Подбирая слова, обратился к нему:

– Разве ты азербайджанец?

Какие аргументы и доказательства мог предъявить Ахмед? Но, выдержав тяжёлый взгляд Хартмана, спокойно ответил:

– Я азербайджанец! У Вас есть мои документы!

–Ты больше похож на русского! Только по документам ты… – он замолчал, эта кавказская национальность в произношении с трудом ему давалась.

Оберштурмфюрер поднялся из-за стола, подошёл вплотную к шеренге узников и ещё раз пронзил взглядом каждого из них. Потом, медленно растягивая слова, стал говорить:

– Немецкое командование оказывает вам честь служить в азербайджанском легионе, который сейчас формируется в Тулузе. С завтрашнего дня вы остаётесь работать в лагере и будете ждать отправки в Тулузу. Кто из вас не желает воевать за Великую Германию? – Хартман уставился на Джабраилова.

Стоявший первым справа в шеренге высокий кавказец бойко с готовностью выпалил:

– Господин оберштурмфюрер, мы готовы воевать за свою Родину и Великий Рейх! – и он вытянулся в струнку.

Этот эмоциональный порыв переключил внимание Хартмана на говорившего. Начальник лагеря подошёл к нему и оценивающим взглядом окинул его фигуру.

– Похвально! – он уставился в глаза стоявшего перед ним узника.

Тот с готовностью выпалил:

– Номер 1845!

– Похвально, номер 1845! – повторил Хартман, потом медленно, растягивая слова, произнёс, – но служить вы будете Великому Рейху, и только! Вы меня поняли номер 1845?

– Так точно, господин оберштурмфюрер! – с готовностью выпалил будущий солдат азербайджанского легиона.