Карточные фокусы

Перед началом трюка исполнитель помещает на краповую сторону колоды четыре карты одного значения (например, четырех дам), а поверх их кладет три любые карты.

1. Развернув верхние семь карт в веер, волшебник предлагает зрителю выбрать одну из них и запомнить ее. При этом он подводит к пальцам зрителя ту область веера, где расположены четыре карты одного значения, понуждая зрителя выбрать какую-то из этих карт.

Рис. 25

2. Пока зритель смотрит на извлеченную им карту, запоминая ее, чародей сворачивает веер, подсовывая кончик левого мизинца под нижнюю карту этого веера, и, накрыв колоду сверху правой ладонью (рис.25), уносит в карман 6 карт, прежде составлявшие веер.

3. Исполнитель разворачивает в веер всю колоду, а зритель вдвигает свою карту в любое место этого веера, после чего фокусник сворачивает веер и отдает колоду зрителю для тасовки.

4. Когда зритель возвратит волшебнику перетасованную колоду, чародей расстилает ее в карточную полосу на столе лицом вверх, отыскивает взглядом карту известного ему значения (в нашем случае – даму) и любым «магическим» способом указывает на нее зрителю – например, проводит над полосой неким маятником (скажем, кольцом, подвешенным на нити) и останавливает маятник над дамой, «почувствовав» исходящие от дамы "вибрации".

Фокус второй

Рис. 26 Зритель перетасовывает колоду и отдает ее исполнителю.

1. Волшебник двумя руками разворачивает колоду в широкий веер (рис.26а) и предлагает зрителю указать пальцем на крап любой из карт.

2. Правой рукой чародей поднимает часть веера, в которой левой картой является карта зрителя, поворачивает эту часть лицом к зрителю (рис.26б) и просит запомнить карту, указанную зрителем. Данная карта является лицевой картой поднятого веера.

3. Затем исполнитель опускает поднятый веер на прежнее место в общем веере, просовывая кончик правого указательного (или правого среднего) пальца между картой зрителя и другими картами бывшего поднятого веера (рис.26в).

4. Сворачивая общий веер в колоду, фокусник сближает руки. При этом правый указательный (или правый средний) палец, нажимая на крап карты зрителя, сначала сгибает ее (рис.26 г), а затем переворачивает лицом вверх (рис.26д). В результате сворачивания карта зрителя оказывается нижней в колоде и перевернутой по отношению к другим картам.

5. Волшебник предлагает зрителю снять колоду, после чего помещает ее лицом на стол и выстилает ее в полосу. Карты в полосе развернуты крапом вверх, кроме одной – карты зрителя.

Настало время подвести итог.

Как видим, постулаты зрелищности не подвели. Действуя в условиях, предназначенных вовсе не для них, они тем не менее и здесь доказали свою работоспособность. Результат весьма обнадеживающий. Явный признак того, что суть этих постулатов не исчерпывается единственно приведенными рекомендациями по механизмам визуальных чудес, а затрагивает куда более обширный круг карточных иллюзий, ибо отвечает некоторым глубинным психологическим канонам зрелищного восприятия. Таков общий вывод.

Имеется, однако, и вывод частный. Отражающий престидижитаторскую экспансию. Ведь это очевидно – чем дальше приходилось отходить от плодотворного оптимума (случай двух ключевых карт), тем настойчивее заявляла о себе необходимость использовать в трюковом решении ловкость рук. И такое – для принципа ключевой карты, одного из самых пассивных по отношению к пальцевому быстродействию! Что же говорить о прочих фокусных методах? Иными словами, творческий кросс, проведенный под эгидой постулатов зрелищности по задворкам престидижитации, в результате вышел на хитрую пальцевую динамику с неизбежностью почти роковой. Стоит ли довериться такому обстоятельству, принять и следовать ему в дальнейшем? Считаю, что стоит. И принимаю, так как не хочу закисать в безвольных карточных раскладках и перестановках. А потому – буду следовать.

Комментарий

Обратите внимание на рисунок 26а. Так раздвинуть колоду – это надо быть волшебником.

3

Единственный путь для Сальери стать Моцартом пролегает вовсе не через продуманную симфонию, а через случайный этюд. Заурядный фокусник Ноэль Мартэн оказался на пьедестале исключительности благодаря всего лишь одному престидижитаторскому приему – пальмированию.

Пальмирование, происходящее от английского «palm» ("ладонь"), сводится к незаметному для зрителей изъятию карты из колоды с последующим (также незаметным) удержанием этой карты в ладони. Высокий и худощавый Ноэль Мартэн был словно рожден для этого действия. Неторопливый и стремительный одновременно, он являлся необычайно коварным с исполнительской точки зрения чародеем – зрители никак не могли уловить, в какой же момент их карта оказывалась в руке Ноэля. "Лучший в мире похититель карт" – вот как его называли коллеги.

И заслуженно – фланируя между столиками этаким длинным складным жирафом, раскручивая один трюк на одном столике, второй трюк на другом, Мартэн хищно вглядывался в посетителей, каким-то непостижимым чутьем улавливая колебания зрительского внимания. Вот волна подозрительности на подъеме, и он – сама услужливость и открытость. А вот придирчивость аудитории ослабевает – и карта уже покоится в отходящей в сторону кисти престидижитатора. Естественно, что потом эта карта могла оказаться бог знает где – и в цилиндре только что вошедшего господина, и внутри меню, изучаемого за соседним столиком, или даже за корсажем весел" хохочущей дамы. Собратья по жанру не раз и не два заглядывали в тот парижский ресторанчик, надеясь уловить и перенять дьявольскую хитрость, которую, как они полагали, использовал Ноэль Мартэн. А уходили обескураженными и разочарованными – ничего, кроме известной классики, в жестах Мартэна не наблюдалось.

Классическое исполнение пальмирования предполагает следующую последовательность действий.

1. Колода, расположенная лицом вниз, лежит поперек левой ладони, обращенной вверх – левый большой палец находится над колодой, прилегающей длинным близким ребром к основанию этого пальца, а остальные четыре левых пальца охватывают колоду со стороны дальнего длинного ребра (рис.27а). Карта зрителя, подлежащая пальмированию, располагается наверху колоды.

2. Правая рука подводится к колоде сверху и накрывает ее вдоль – правый большой палец накладывается на короткое ближнее ребро, а остальные четыре правых пальца помещаются на дальнее короткое ребро (рис.27б).

3. Левый большой палец под прикрытием правой кисти сдвигает вправо верхнюю карту (рис.27в).

4. Левый средний палец, упираясь кончиком в лицевого сторону выдвинутой карты, нажимает на нее снизу вверх, в результате чего эта карта вдавливается в ладонь правой руки (рис.27 г).

5. Правая рука, обращенная ладонью вниз, отводится в сторону, удерживая в своей ладони пальмированную карту (рис.27д).

Ноэль Мартэн никому не раскрывал тайны своего необыкновенного пальмирования – скорее всего, такой загадки и не существовало. Просто его широкая ладонь скрывала от любопытных взоров все фокусные движения. Даже в том случае, когда он неожиданно решался на демонстрацию своего коронного трюка.

Неторопливым жестом он поднимал колоду, выполнял ее снятие и – часть карт падала на стол. Словно бы случайно.

– Ничего, я могу показать фокус и с половиной колоды, – произносил Мартен и вновь снимал карточный пакет, удерживая его в воздухе. Кисти чародея плавно проворачивались, пальцы перемещались по карточным ребрам, и опять крупная пачка шлепалась на поверхность стола.

Так повторялось много раз. Наконец, в его руках оставалась одна-единственная карта – зрители прекрасно это видели. Ноэль распрямлял пальцы, и последняя карта, кружась, опускалась, присоединяясь к лежащим на столе.

А в его парящих в пространстве кистях неожиданно оказывалась еще одна карта. Потом еще одна. И еще. И еще – целая серия непонятно откуда появляющихся карт.

Современники, отдавая должное его великолепному искусству пальмирования, всегда подчеркивали:

– Да, это – непревзойденный маэстро одного приема. Только одного. Все прочее – шаблонно, на уровне заурядной серийности. Даже обидно. Он способен на большее и отчего-то не продвигается ни на шаг. Лентяй или глупец? Но ах, как было бы великолепно соединить руки этого мсье Мар-тэна с темпераментом господина Роллье!

Рис. 27

Жан-Луи Роллье демонстрировал карточные трюки в другом ресторанчике на том же бульваре Тампль, слывшим, как известно, излюбленным местом пребывания заезжих балаганов.

Итак, Париж. Начало XIX века.

Экипажи, фонари, тротуары.

Цилиндры, длинные юбки, зонты.

Сирень.

И кругленький, упитанный господин Роллье. Он показывает фокусы.

Карточный застольный чародей обязан быть импровизатором. Жан-Луи ни секунды не оставался в неподвижности – он беспрерывно сыпал остротами, спорил о политике правительства, рассуждал о ценах на уголь, пирожные и сюртуки. Обсудив в течение пяти секунд эти насущнейшие проблемы, он вдруг прыжком оборачивался вокруг собственной оси, чтобы приступить к выполнению следующего карточного чуда уже на другом столике. Вместе с ним, захлестываясь вокруг талии, крутилась сумочка на длинном тонком ремне – из нее Роллье доставал пальмированные им карты зрителей. Впрочем, не только карты. Принцип пальмирования наш герой понимал значительно шире. Жан-Луи извлекал из недр сумочки также и вещи зрителей – карманные часы, портсигары, курительные трубки, кожаные кошельки.

– Пальмировать так пальмировать! – объяснял он собратьям-иллюзионистам свою разносторонность. – В конце концов пальминг относится, господа, к ладони, а не к тому, что в ней содержится!

– Его трюки зависят от того, что он прочитал сегодня утром или, в крайнем случае, вчера вечером, – комментировали завсегдатаи его мини-представлений.

Дело в том, что маленький и юркий Жан-Луи Роллье прежде был адвокатом. Получив юридическое образование, он проработал в конторе несколько лет и выяснил, что педантичное и скрупулезное копание в бумагах клиентов – занятие отнюдь не для его динамичной натуры. Проиграв из-за собственной невнимательности несколько процессов, он вдруг решил стать клоуном – тем более, что его кумир, клоун Маленький Мимиль по прозвищу Рекордье, выступавший в одном из балаганов все на том же бульваре Тампль и весьма напоминавший его самого своим внешним видом, раньше был журналистом. "Вот моя судьба!" – решил Роллье, впервые увидев Маленького Мимиля и узнав о его прошлой профессии. А потом, ступив на путь комика и ознакомившись не столько с розами, сколько с шипами профессии публичного насмешника, энергично засомневался в своих клоунских способностях. Не поверил в свое умение шутить и насмешничать так, как это мог Рекордье. И свернул на дорогу чудопроизводства, рассудив, что подшучивать над окружающими можно и под сенью волшебства – утвердиться в такой мысли ему очень помогла книга, написанная Робер-Удэном. Роллье сохранил манеру Мимиля. Однако и адвокат выветрился из него не полностью – приучившийся с утра просматривать парижскую прессу, Жан-Луи не смог отделаться от этой привычки, но обратил ее себе на пользу; темами его застольных бесед-перестрелок с ресторанными посетителями были как раз последние газетные публикации. В которые он умело вплетал карточные трюки. Отработав ту или иную тему, Ролпье начисто забывал о ней, и это отнюдь не являлось трагедией, ибо через какие-нибудь 10 часов он вновь набрасывался на газеты, вкачивая в себя очередную порцию информации. За чем следовали новые его пулеметные диспуты с аудиторией, внутри которых фонтанировали обновленные карточные чудеса. Разумеется, опытный глаз профессионала моментально выявлял несвежесть приемов, используемых Роллье, но тот умело их комбинировал, видоизменяя трюки согласно обсуждаемой тематике, и публика была весьма довольна такой активностью Жана-Луи, простодушно полагая, будто видит первую демонстрацию трюка, рожденного сегодня утром. Тем более, что Роллье обладал, казалось, неисчерпаемой энергетикой.

Его живость граничила с подвижностью дикого зверя, заточенного в клетку. Он вечно что-то или доставал из карманов или убирал в них. Поэтому для пальмирования (в его необъятном понимании) никакой супертехники не требовалось – все решал нескончаемый поток телодвижений. Уследить за его руками было делом совершенно невозможным – даже для него самого. Что сначала сыграло с ним злую шутку, а затем превратилось в хорошо отрепетированный трюк.

Однажды кидая на стол карту, он пролетающими пальцами задел стоящий бокал с шампанским, и игристая жидкость плеснулась из качнувшегося стеклянного сосуда прямо на грудь дамы, которая как раз наклонилась, чтобы рассмотреть свершающееся чудо поподробнее. Естественно, она не только рассмотрела, но и ощутила все детали этой части фокуса. После чего, дико вскрикнув ("От удивления" – объяснял потом Роллье), вскочила, а ее кавалер, доселе казавшийся весьма флегматичной персоной, вскинулся на стуле, распрямился и влепил свой кулак в челюсть бывшего адвоката. Падая, образованный юрист успел осознать, что быстрые движения не являются исключительно его прерогативой, а по истечении постельного периода, успокоившись и войдя в прежний оптимистичный настрой, решил придать этому подарку судьбы характер безобидного трюкового шока.

Он стал опрокидывать бокалы сознательно. Винные брызги никогда больше не попадали на одежду посетителей, ибо косой удар по бокалу был отработан Роллье на многих репетициях. И эффект стал удивлять своим постоянством – дамы, не осведомленные о подготовительной работе, пружинисто взвивались вверх с потрясающей стереотипностью. Но, естественно, чуть-чуть запаздывая относительно взметывающейся из прозрачного сосуда пузырьковой жидкости. А Роллье наоборот, уже опережал возможную активность близ сидящего кавалера:

– Прошу извинить меня, но карта, выбранная мадемуазель, находится на стуле, с которого она изволила приподняться. Взгляните на сиденье и убедитесь! Что до разлитого шампанского, это – не проблема! Алле-оп!