Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
Анатолий Борисович Максимов
Советский век
Во время учебы в военно-морском училище герой книги становится участником контрразведывательной операции против шпионов в городе на Неве. Придя в органы госбезопасности, служит на Северном флоте с теми же задачами. А разведывательная стезя направляет его работу на добывание секретной информации военно-стратегического и геополитического характера, а так же сведений по новейшим западным технологиям в сфере авиации, космоса, электроники и химии.
Автор книги – Анатолий Борисович Максимов окончил Ленинградское военно-морское командно-инженерное училище. Служил на Северном флоте в Особом отделе (военная контрразведка). Затем – в десятом отделе Первого главного управления (ПГУ) КГБ – внешняя разведка. Его первая загранкомандировк – в Англию, вторая – в Японию.
Анатолий Максимов
Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
© Максимов А. Б., 2022
© ООО «Издательство Родина», 2022
От автора
Время неумолимо высвечивает одну особенность человеческого характера – память. Она стучится в сердце и бередит душу своим радостным и тревожным напоминанием, обостряясь с каждым годом.
А ближе к восьмидесяти бросает человека в объятия «стола-бумаги-пера». И тогда человек-гражданин-профессионал-патриот мучительно и стремительно торопится погрузиться в ушедший мир событий и окружавших его людей.
Судьба распорядилась так, что автор оказался вовлеченным в события с начала сороковых годов с их военным детством, в пятидесятые – на флотской службе и в военной контрразведке, в шестидесятые и семидесятые – в работу на «разведывательном поле», а в восьмидесятые – в работу в «кузнице кадров разведки».
И везде – встречи, встречи, встречи… В Союзе и за рубежом – на трех континентах и в десятке стран. И в Европе, и за океаном силы были отданы научно-технической разведке, противостоянию западным спецслужбам, а в Союзе – акциям тайного влияния в интересах Отечества.
«Запальным устройством» к решительным шагам к появлению рукописи послужил «призыв» моего любимого писателя-гуманиста Константина Паустовского из его замечательного труда «Повесть о жизни». Это двухтомное издание стало молчаливым укором с шестьдесят шестого года. А лет пятнадцать назад из этого труда перед столом появился небольшой плакат с изречением писателя:
«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно
действительности, я хочу написать вторую свою
биографию, которую можно назвать вымышленной…»
Эти строки становились еще большим упреком и привели к накоплению рукописно-печатных воспоминаний, а затем – отдельной папочки. А потом, когда эту сладкую муку уже не было сил терпеть, на столе пристроилось большое досье с завязками. И все под одним названием: «Судьба выбора разведчика».
Только года два назад все это «богатство памяти» начало переходить в компьютер и оформляться в виде двенадцати рукописей. И совсем недавно, в начале 2015 года, рукописи превратились в три книги – с изложением реальных фактов по содержанию и художественные по форме.
Каждая из книг может существовать самостоятельно, хотя и объединена событиями из жизни ветерана флота, контрразведки и разведки. И все пятьдесят лет служения Отечеству укладываются в три главных ипостаси. Это – «Тайная жизнь разведчика» (против запретных санкций Запада); «Тревожная судьба разведчика» (тайные события на двух континентах); «Ветеранский долг разведчика» (тайны праведных дел).
Итак, книга первая с началом с середины пятидесятых годов – флот на Балтике, контрразведка на Севере, первые шаги в разведке, на Японских островах, с позиции Внешторга, британский друг.
Глава 1
«Друг» из Моссада и ЦРУ (1956–1959: Ленинград, Балтийск, Тбилиси, Североморск)
На потолке появилось радужное пятнышко. «От чего бы это? – подумалось мне. – Где-то стекло преломляет солнечный луч…» И еще полностью не проснувшись, я резко повернулся на бок. Боль в руке мгновенно дала о себе знать, напомнив о вчерашнем дне и сегодняшней беспокойной ночи.
Боль пульсировала и с каждым ударом чуть-чуть утихала. Оглядел палату: светлая комната на одного залита солнцем, весенним солнцем города на Неве; белая тумбочка и графин на ней с водой – это от него радужный зайчик; около двери вешалка с моей темно-синей робой.
Судя по солнцу, сейчас время подбирается к двенадцати. Звонки перерывов в санчасть не доносятся – она занимает нижний этаж правого крыла огромного здания нашего училища.
«Значит – отдохну… – проникла мне в голову радостная мысль, но ее выгнала другая: – А рука? Будет ли она в порядке? Хотя пуля и прошла насквозь?.. Ну и влип ты в историю, Максим! В тебя уже стреляют, впрочем, уже второй раз… – то ли с гордостью, то ли с иронией подумал я. – Второй раз? Постой, постой, парень, в третий…»
Первый раз это было в сорок четвертом году. Мне тогда было десять лет… Северная тайга манила и привлекала нас, детей военных лет, предоставленных самим себе. В летнее, не дождливое время опушки леса становились нашим пристанищем на многие дни. От таежной тишины мы испытывали умиротворение. На опушках леса мы играли в войну, подсмотренную в очередном кинофильме.
Играя, я как-то углубился далеко в лес, где наткнулся на небольшое озерцо с кувшинками в воде. Быстро разулся, оставил сандалии на кочке и стал бродить по мелководью, собирая цветы.
Всплеск рядом с собой я услышал раньше, чем звук от выстрела. От неожиданности присел в воду и осмотрелся: вдалеке виднелась сторожевая вышка, над которой поднимался дымок, видимо от выстрела. Снова выстрел – я его видел, – и пуля впилась в березу рядом, мягко чмокнув в набухшую от весенней влаги кору.
Не разбирая дороги, я понесся назад к ребятам. Они стояли на опушке и прислушивались к стрельбе. Увидев меня, закричали:
– Максим, по тебе, что ли, стреляли?
– Кажется, по мне… – неуверенно ответил я, переводя дух и смотря на свои босые ноги. – Сандалии у меня там остались…
Да, сандалии остались на болотной кочке возле злополучного озерца с кувшинками. После долгих размышлений мы решили идти за сандалиями в сумерках полярного дня. Прячась, мы проделали это путешествие, но сандалии не нашли – на болоте все кочки одинаковы.
В том далеком сорок четвертом стрелял вохровец, хотя мы знали, что вышки обычно бывали пустыми. Из разговоров отца с мамой я позднее понял, что вышки, поставленные еще в середине тридцатых годов вокруг зоны ГУЛАГа в Ухте, северном городке нефтяников уральского Приполярья, иногда использовались по назначению для просматривания границ лагеря, если кто-либо бежал из зоны.
Это первый раз, а второй – в прошлом году. Тогда наш взвод-класс после окончания третьего курса артиллерийского факультета высшего военно-морского училища в сентябре проходил практику на побережье Финского залива на военно-разрядной базе Балтийского флота. Опаздывая из увольнения, я решил сократить путь и пошел напрямик кромкой воды. Но берег – это пограничная зона, и я напоролся на патруль, пытался бежать, был обстрелян. Как сейчас помню перекошенное гневом лицо старлея, который тряс меня и возбужденно повторял: «Я мог тебя убить…» Ту злополучную ночь я коротал на гарнизонной гауптвахте.
Итак, три обстрела – и только одно попадание. Да, но было не до смеха. Неожиданно в голове пронеслось: «Стрелял Борька… Конечно, Борька из Быково… Да что я? Бред какой-то… Борька? Гузкин?» Но эта мысль уже властно завладела мной.
В военно-морском училище
Почти четыре года назад я приехал из Москвы в уникальное с точки зрения военной и инженерной подготовки училище. Учились мы по академической программе, так как из нас готовили новое поколение морских офицеров – училище было командно-инженерное.
Здесь перед моими глазами прошла история мировой и русской истории военно-морского флота: от Соломинского сражения в древности, сражений парусного флота на Черном море и Балтике – до морских операций в годы Великой Отечественной войны на театре военных действий советских военно-морских сил и наших союзников по антигитлеровской коалиции в Северном море, Атлантическом и Тихом океанах.
Разбирали удачные операции английского флота против пиратских набегов фашистских рейдеров в Атлантике и скорбели над участью американской морской базы в Перл-Харборе – месте трагедии, которая привела к взрыву патриотизма американского народа и началу войны против Японии, союзника гитлеровской Германии. Нападая на США, Япония уже не решилась на войну на два фронта – японская военщина на Советский Союз так и не напала, несмотря на требования Германии.
* * *
Противостояние великих держав только начиналось, и мысли о роли Америки и союзников, которые отвлекали военные силы «оси Берлин – Рим – Токио» от Восточного фронта, тогда не имели хождения в среде военных историков нашего училища. Фултонская речь Черчилля положила начало «холодной войне», и для нас, будущих профессиональных военных моряков, Америка и ее союзники по НАТО ассоциировались с главным противником на море, в воздухе и на земных полях сражений.
Училище потрясло мое воображение не только хорошо организованной системой обучения с мощными средствами наглядности в лабораториях, где стрельбы проводились в реалиях морского простора. Меня привлекли книги – библиотека, в которой были собраны, кроме художественной литературы, тома энциклопедий и справочников. Из простой школьной библиотеки я попал в замечательную Книжную Страну. Там я впервые познакомился с Большой советской энциклопедией, второе издание которой только что начало выходить. Многие часы и дни провел я в уютных стенах читального зала, пролистав пятьдесят томов этой удивительной кладовой знаний.
Мне там нравилось все: и порядок, какой может быть только на флоте, и непривычные для гражданского уха команды и термины из морской службы и быта, и строгая дисциплина, не допускающая малейших отклонений от регламента и уставных положений. И на этом фоне – мои наставники, боевые офицеры военно-морского флота, каждый из которых был живой историей сражений прошедшей войны с фашистами. Службу я любил и ею не тяготился.
Я, как, впрочем, и многие мои товарищи, воспринимал дисциплину военного без усилий, сердцем понимая ее предназначение. И если у меня и случались срывы, то они не носили серьезного, злостного характера, а больше проистекали из-за преследовавших меня несобранностей гражданской жизни. Я испытывал радостное чувство от совместного движения в строю, а песня, которой пленился с раннего детства, заставляла меня ликовать. Мне был близок герой писателя Куприна из замечательной повести «Поединок». Казалось бы, другое время, другая военная среда, другие обычаи, но духовно я был близок к этому герою, которого уважал за восторженное отношение к окружающему миру.
Позднее, в конце шестидесятых годов, на ЭКСПО-67 в Канаде я посмотрел американский фильм фирмы «Кодак», который носил поэтическое название «Быть живым…». Фильм о природе, ее живом мире. Этот фильм, сам по себе не такой уж шедевр документального искусства, всколыхнул во мне целую бурю чувств и воспоминаний: далекие украинские степи из глубокого детства, морозный северный городок, вековые сосны Подмосковья, аэроклуб, училище и многое другое. Хорошо жить. Хорошо творить в силу своих возможностей, быть товарищем, сыном, мужем, отцом… Это желание быть полезным особенно усилилось после почти месячного исследования в канадском госпитале, когда я ожидал самого худшего… Лежа на больничной койке, я остро ощутил тоску по Родине, столь обездоленной по сравнению с отлично налаженной жизнью сытого западного полушария с Канадой и Америкой.
* * *
Училище я любил. Любил его писаные и неписаные законы, правила, обычаи, традиции. Последних было еще мало – училище было только что создано. Я понимал, что жизнь и учеба в училище – это новое, неизведанное и захватывающе интересное обилием знаний. Главное, я понимал, что эта жизнь в стенах училища и пребывание в городе мирового культурно-исторического значения помогали мне, еще недавнему школьнику с замашками анархиста, в короткий срок стать самостоятельным юношей, будущее которого виделось вполне определенно. Впереди была служба в офицерском звании на кораблях военно-морского флота, а может быть – в научно-исследовательских центрах вооружения ВМС.
За годы пребывания в училище я проходил практику на линейном корабле, крейсерах и эсминцах разных флотов. На флагмане Балтийского флота линкоре «Октябрьская революция» я стажировался в артиллерийской боевой части и ходил на нем в его последний поход в Таллин. Тогда флагман, ветеран еще времен русского флота, провел свои последние стрельбы главным калибром двенадцатидюймовой артиллерии. Через год корабля не стало: его разрезали на металлолом. Спущенный на воду в преддверии Первой мировой войны, он прослужил сорок лет и отдал свой металл на строительство новых, более совершенных кораблей.
Анатолий Борисович Максимов
Советский век
Во время учебы в военно-морском училище герой книги становится участником контрразведывательной операции против шпионов в городе на Неве. Придя в органы госбезопасности, служит на Северном флоте с теми же задачами. А разведывательная стезя направляет его работу на добывание секретной информации военно-стратегического и геополитического характера, а так же сведений по новейшим западным технологиям в сфере авиации, космоса, электроники и химии.
Автор книги – Анатолий Борисович Максимов окончил Ленинградское военно-морское командно-инженерное училище. Служил на Северном флоте в Особом отделе (военная контрразведка). Затем – в десятом отделе Первого главного управления (ПГУ) КГБ – внешняя разведка. Его первая загранкомандировк – в Англию, вторая – в Японию.
Анатолий Максимов
Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
© Максимов А. Б., 2022
© ООО «Издательство Родина», 2022
От автора
Время неумолимо высвечивает одну особенность человеческого характера – память. Она стучится в сердце и бередит душу своим радостным и тревожным напоминанием, обостряясь с каждым годом.
А ближе к восьмидесяти бросает человека в объятия «стола-бумаги-пера». И тогда человек-гражданин-профессионал-патриот мучительно и стремительно торопится погрузиться в ушедший мир событий и окружавших его людей.
Судьба распорядилась так, что автор оказался вовлеченным в события с начала сороковых годов с их военным детством, в пятидесятые – на флотской службе и в военной контрразведке, в шестидесятые и семидесятые – в работу на «разведывательном поле», а в восьмидесятые – в работу в «кузнице кадров разведки».
И везде – встречи, встречи, встречи… В Союзе и за рубежом – на трех континентах и в десятке стран. И в Европе, и за океаном силы были отданы научно-технической разведке, противостоянию западным спецслужбам, а в Союзе – акциям тайного влияния в интересах Отечества.
«Запальным устройством» к решительным шагам к появлению рукописи послужил «призыв» моего любимого писателя-гуманиста Константина Паустовского из его замечательного труда «Повесть о жизни». Это двухтомное издание стало молчаливым укором с шестьдесят шестого года. А лет пятнадцать назад из этого труда перед столом появился небольшой плакат с изречением писателя:
«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно
действительности, я хочу написать вторую свою
биографию, которую можно назвать вымышленной…»
Эти строки становились еще большим упреком и привели к накоплению рукописно-печатных воспоминаний, а затем – отдельной папочки. А потом, когда эту сладкую муку уже не было сил терпеть, на столе пристроилось большое досье с завязками. И все под одним названием: «Судьба выбора разведчика».
Только года два назад все это «богатство памяти» начало переходить в компьютер и оформляться в виде двенадцати рукописей. И совсем недавно, в начале 2015 года, рукописи превратились в три книги – с изложением реальных фактов по содержанию и художественные по форме.
Каждая из книг может существовать самостоятельно, хотя и объединена событиями из жизни ветерана флота, контрразведки и разведки. И все пятьдесят лет служения Отечеству укладываются в три главных ипостаси. Это – «Тайная жизнь разведчика» (против запретных санкций Запада); «Тревожная судьба разведчика» (тайные события на двух континентах); «Ветеранский долг разведчика» (тайны праведных дел).
Итак, книга первая с началом с середины пятидесятых годов – флот на Балтике, контрразведка на Севере, первые шаги в разведке, на Японских островах, с позиции Внешторга, британский друг.
Глава 1
«Друг» из Моссада и ЦРУ (1956–1959: Ленинград, Балтийск, Тбилиси, Североморск)
На потолке появилось радужное пятнышко. «От чего бы это? – подумалось мне. – Где-то стекло преломляет солнечный луч…» И еще полностью не проснувшись, я резко повернулся на бок. Боль в руке мгновенно дала о себе знать, напомнив о вчерашнем дне и сегодняшней беспокойной ночи.
Боль пульсировала и с каждым ударом чуть-чуть утихала. Оглядел палату: светлая комната на одного залита солнцем, весенним солнцем города на Неве; белая тумбочка и графин на ней с водой – это от него радужный зайчик; около двери вешалка с моей темно-синей робой.
Судя по солнцу, сейчас время подбирается к двенадцати. Звонки перерывов в санчасть не доносятся – она занимает нижний этаж правого крыла огромного здания нашего училища.
«Значит – отдохну… – проникла мне в голову радостная мысль, но ее выгнала другая: – А рука? Будет ли она в порядке? Хотя пуля и прошла насквозь?.. Ну и влип ты в историю, Максим! В тебя уже стреляют, впрочем, уже второй раз… – то ли с гордостью, то ли с иронией подумал я. – Второй раз? Постой, постой, парень, в третий…»
Первый раз это было в сорок четвертом году. Мне тогда было десять лет… Северная тайга манила и привлекала нас, детей военных лет, предоставленных самим себе. В летнее, не дождливое время опушки леса становились нашим пристанищем на многие дни. От таежной тишины мы испытывали умиротворение. На опушках леса мы играли в войну, подсмотренную в очередном кинофильме.
Играя, я как-то углубился далеко в лес, где наткнулся на небольшое озерцо с кувшинками в воде. Быстро разулся, оставил сандалии на кочке и стал бродить по мелководью, собирая цветы.
Всплеск рядом с собой я услышал раньше, чем звук от выстрела. От неожиданности присел в воду и осмотрелся: вдалеке виднелась сторожевая вышка, над которой поднимался дымок, видимо от выстрела. Снова выстрел – я его видел, – и пуля впилась в березу рядом, мягко чмокнув в набухшую от весенней влаги кору.
Не разбирая дороги, я понесся назад к ребятам. Они стояли на опушке и прислушивались к стрельбе. Увидев меня, закричали:
– Максим, по тебе, что ли, стреляли?
– Кажется, по мне… – неуверенно ответил я, переводя дух и смотря на свои босые ноги. – Сандалии у меня там остались…
Да, сандалии остались на болотной кочке возле злополучного озерца с кувшинками. После долгих размышлений мы решили идти за сандалиями в сумерках полярного дня. Прячась, мы проделали это путешествие, но сандалии не нашли – на болоте все кочки одинаковы.
В том далеком сорок четвертом стрелял вохровец, хотя мы знали, что вышки обычно бывали пустыми. Из разговоров отца с мамой я позднее понял, что вышки, поставленные еще в середине тридцатых годов вокруг зоны ГУЛАГа в Ухте, северном городке нефтяников уральского Приполярья, иногда использовались по назначению для просматривания границ лагеря, если кто-либо бежал из зоны.
Это первый раз, а второй – в прошлом году. Тогда наш взвод-класс после окончания третьего курса артиллерийского факультета высшего военно-морского училища в сентябре проходил практику на побережье Финского залива на военно-разрядной базе Балтийского флота. Опаздывая из увольнения, я решил сократить путь и пошел напрямик кромкой воды. Но берег – это пограничная зона, и я напоролся на патруль, пытался бежать, был обстрелян. Как сейчас помню перекошенное гневом лицо старлея, который тряс меня и возбужденно повторял: «Я мог тебя убить…» Ту злополучную ночь я коротал на гарнизонной гауптвахте.
Итак, три обстрела – и только одно попадание. Да, но было не до смеха. Неожиданно в голове пронеслось: «Стрелял Борька… Конечно, Борька из Быково… Да что я? Бред какой-то… Борька? Гузкин?» Но эта мысль уже властно завладела мной.
В военно-морском училище
Почти четыре года назад я приехал из Москвы в уникальное с точки зрения военной и инженерной подготовки училище. Учились мы по академической программе, так как из нас готовили новое поколение морских офицеров – училище было командно-инженерное.
Здесь перед моими глазами прошла история мировой и русской истории военно-морского флота: от Соломинского сражения в древности, сражений парусного флота на Черном море и Балтике – до морских операций в годы Великой Отечественной войны на театре военных действий советских военно-морских сил и наших союзников по антигитлеровской коалиции в Северном море, Атлантическом и Тихом океанах.
Разбирали удачные операции английского флота против пиратских набегов фашистских рейдеров в Атлантике и скорбели над участью американской морской базы в Перл-Харборе – месте трагедии, которая привела к взрыву патриотизма американского народа и началу войны против Японии, союзника гитлеровской Германии. Нападая на США, Япония уже не решилась на войну на два фронта – японская военщина на Советский Союз так и не напала, несмотря на требования Германии.
* * *
Противостояние великих держав только начиналось, и мысли о роли Америки и союзников, которые отвлекали военные силы «оси Берлин – Рим – Токио» от Восточного фронта, тогда не имели хождения в среде военных историков нашего училища. Фултонская речь Черчилля положила начало «холодной войне», и для нас, будущих профессиональных военных моряков, Америка и ее союзники по НАТО ассоциировались с главным противником на море, в воздухе и на земных полях сражений.
Училище потрясло мое воображение не только хорошо организованной системой обучения с мощными средствами наглядности в лабораториях, где стрельбы проводились в реалиях морского простора. Меня привлекли книги – библиотека, в которой были собраны, кроме художественной литературы, тома энциклопедий и справочников. Из простой школьной библиотеки я попал в замечательную Книжную Страну. Там я впервые познакомился с Большой советской энциклопедией, второе издание которой только что начало выходить. Многие часы и дни провел я в уютных стенах читального зала, пролистав пятьдесят томов этой удивительной кладовой знаний.
Мне там нравилось все: и порядок, какой может быть только на флоте, и непривычные для гражданского уха команды и термины из морской службы и быта, и строгая дисциплина, не допускающая малейших отклонений от регламента и уставных положений. И на этом фоне – мои наставники, боевые офицеры военно-морского флота, каждый из которых был живой историей сражений прошедшей войны с фашистами. Службу я любил и ею не тяготился.
Я, как, впрочем, и многие мои товарищи, воспринимал дисциплину военного без усилий, сердцем понимая ее предназначение. И если у меня и случались срывы, то они не носили серьезного, злостного характера, а больше проистекали из-за преследовавших меня несобранностей гражданской жизни. Я испытывал радостное чувство от совместного движения в строю, а песня, которой пленился с раннего детства, заставляла меня ликовать. Мне был близок герой писателя Куприна из замечательной повести «Поединок». Казалось бы, другое время, другая военная среда, другие обычаи, но духовно я был близок к этому герою, которого уважал за восторженное отношение к окружающему миру.
Позднее, в конце шестидесятых годов, на ЭКСПО-67 в Канаде я посмотрел американский фильм фирмы «Кодак», который носил поэтическое название «Быть живым…». Фильм о природе, ее живом мире. Этот фильм, сам по себе не такой уж шедевр документального искусства, всколыхнул во мне целую бурю чувств и воспоминаний: далекие украинские степи из глубокого детства, морозный северный городок, вековые сосны Подмосковья, аэроклуб, училище и многое другое. Хорошо жить. Хорошо творить в силу своих возможностей, быть товарищем, сыном, мужем, отцом… Это желание быть полезным особенно усилилось после почти месячного исследования в канадском госпитале, когда я ожидал самого худшего… Лежа на больничной койке, я остро ощутил тоску по Родине, столь обездоленной по сравнению с отлично налаженной жизнью сытого западного полушария с Канадой и Америкой.
* * *
Училище я любил. Любил его писаные и неписаные законы, правила, обычаи, традиции. Последних было еще мало – училище было только что создано. Я понимал, что жизнь и учеба в училище – это новое, неизведанное и захватывающе интересное обилием знаний. Главное, я понимал, что эта жизнь в стенах училища и пребывание в городе мирового культурно-исторического значения помогали мне, еще недавнему школьнику с замашками анархиста, в короткий срок стать самостоятельным юношей, будущее которого виделось вполне определенно. Впереди была служба в офицерском звании на кораблях военно-морского флота, а может быть – в научно-исследовательских центрах вооружения ВМС.
За годы пребывания в училище я проходил практику на линейном корабле, крейсерах и эсминцах разных флотов. На флагмане Балтийского флота линкоре «Октябрьская революция» я стажировался в артиллерийской боевой части и ходил на нем в его последний поход в Таллин. Тогда флагман, ветеран еще времен русского флота, провел свои последние стрельбы главным калибром двенадцатидюймовой артиллерии. Через год корабля не стало: его разрезали на металлолом. Спущенный на воду в преддверии Первой мировой войны, он прослужил сорок лет и отдал свой металл на строительство новых, более совершенных кораблей.
