Love-Love

И, выделив минутку для наслаждений душевной мукой, Тар-Тарыч огорошивает коллегу царским сообщением:

– Знаете ли вы, что в нынешнее лето на режиссерском курсе некому сидеть в приемной комиссии?

Тар-Тарыч говорит с расстановкой, как у себя в деканате, а Корешкова приподнимает легкий хмель:

– Что за мор на люди! Мастера убоялись радиотрепа о неблаговидности поборов? Или не находят общего языка с родителями?

– Козлов-Отпущенский, известный антисемит, устроился на форум «Дети Израиля». Конотопская ведьма шабашит где-то на Ай-Петри или Карадаге…

– Фу, профессор! Вы пользуетесь прозвищами!

– С вашей подачи, коллега. Студенты, даже абитуриенты признательны вам за столь тонкие определения типов.

И тут самое судьбоносное:

– А не посидеть ли вам на трех турах?

Корешков уже видел себя сорвавшимся с места и мчащимся в актовый зал. Однако воспитание и потомственная лень придерживают:

– Я мало знаком с кухней… советы, протоколы, пикировка с членами комиссии, слезы не попавших в списки на следующий тур, претензии родственничков, звонки свыше…

– Вы слишком себя оберегаете, Лав-Лав. Видимо, чтобы потом одним рывком – и подвиг. Может, потому ваша диссертация залежалась в альма-матери, а?

…Подковерные средства массовой информации совершенней державных. В тот же вечер ровным счетом на пятой ступеньке собственного подъезда дорогу Лавру Лавровичу перекрыл высокий, молочно-седой и благообразный подстарок:

– Живу тут неделю, а с вами не познакомился. Виноват. Полковник в отставке Леонтий Алексеевич Сойка.

Фамилия птичья, но тоже, видать, за три года сидения в среднем штурманском училище и семнадцать лет нелетания благодарная родина обеспечила товарища жильем и пенсией, в четыре раза выше зарплаты преподавателя.

Голос не командирский, скорее, астматический и отеческий:

– Вы из Университета культуры. Член приемной комиссии.

– Вы так осведомлены?

За спиной возникает молодой, грудной и девичий голосок:

– А мы читаем все, что теперь пишут на стенах. Рекомендуюсь: дочь, Тома.

Рядом вырастает готическое и прозрачное чудо, именно то, что Корешкову двоилось на ступеньках подъезда.

– Не откажите, зайдемте к нам в семнадцатую. На минутку… – сипит отец.

Да, пруха! На Корешкова спрос. Второй раз на дню угощение приваливает.

– Такому конвою повинуюсь, – говорит, впиваясь глазами в девушку и отыскивая данные для применения своей профессии. Кормиться, так не зря!

В семнадцатой квартире – новое потрясение: встречает точная копия Томы: и рост, и черточки лица, до последней, и блузка, и бриджи.

– Вы не первый тушуетесь, – говорит отец с уловкой в голосе. – Это мои близняшки. Та, что в карман не лезет за словом, Тамара. А которая скромная – Таня, по-домашнему Тася. В Киеве у меня еще одна живет…

– Надеюсь, не тройняшка? – пускается во все тяжкие гость.

– О, нет. Намного-много старше. – И широчайший жест. – Прошу к столу!

Ничего себе минутное сидение! Стол ломится яствами. Только теперь увязывается ехидная реплика супруги: «Вокруг нас все люди живут! Вот новый перебрался, так не режиссер, а заведующий хозяйством вокзального ресторана». Не сбежать ли? Но поздно: красавицы уселись напротив, рюмка наполнена коньячком, пьется само собой, как продолжение подвальчика. А хозяин обеими руками держит быка за рога:

– Как-то необычно, две сестрички одновременно поступают на курс. Но повелось, Тася за Томой. Нет, нет, никаких послаблений. Только прослушать их репертуар. Что там надо? Стихотворение, басня, проза, сценка?..

– Да, но времени уже нет, – вяло брыкается Корешков.

– Неделя. Три-четыре занятия. Знаете, тут важно обжить девочек человеку оттуда. Ну, подтянуть, потребовать. Мы будем признательны.

– Ради Бога! Ради Бога! Я пока в отпуске…

– Ну вот и ладненько.

Лавром Лавровичем и здесь правят. Наемный рабочий, остарбайтер в собственном доме. Эта вжившаяся уступчивость!..

– Я в комиссии. Налагаются дополнительные…

– А кто узнает? Мы снимем отстраненную квартирку на девятом этаже для занятий, тридцать пятую, у серба…

Это теперь называется отстраненная квартирка. Ну, брат, повело! Залпом принимается вторая рюмка и созревает желание – отказать!

…Назавтра Корешков застает себя в тридцать пятой квартирке, время с двенадцати до пятнадцати. Видимо, у проституток сиеста на дому, кладут примочки и отплевываются. Сутенер же не позволяет площади простаивать и сдает ее под иную культуру.

Обстановка будуарная: квадратное ложе, лиловый торшер, специфическая утварь. Простыни пропитаны потом десятка предшественниц. А нужен простор, помост, режиссерский столик.

– Сегодня займемся Тасей, – привычно командует Тома. И объясняет: – Я ведущая, потому что родилась на пятнадцать минут раньше.

«Младшая» обреченно встает на площадку.

– Она у нас еще в подростковом возрасте. Репертуар тинэйджера, но совкового. Покажись на люди, солнышко! – И Тома садится рядом с репетитором.

– А у меня портфель в руке с огромной двойкой в дневнике… – Лицо девушки и впрямь окутано детским горем, а рука оттянута ношей. – С тяжелой двойкой в дневнике. А все шагают налегке. А все шагают тут и там, и просто так, и по домам. А возле дома номер «два» стоит автобус – номер «два»… и пароход издалека дал почему-то два гудка. И ноги тащутся едва… и ноги тащутся – е-два! И наклонилась голова, как голова у цифры «два»…

Корешков зажигается, правит акценты, просит повторить. Еще и еще. Потом читается басня. На этом истекают три часа урока. Успевается только подышать одним воздухом с прелестными созданиями, даже маленько влюбиться. И забывается хоть что-нибудь узнать о Томе.

Второе занятие не лучше. В третье, когда уже категорически заявлена была очередь «старшей», та не пришла. Повторили репертуар Таси. А эта, кроме текста, кажется, не произнесла ничего от себя. Подумалось, все ли в порядке с ее головкой, такой милой, ну просто от Боттичелли?!

И тут событие! Звонок в дверь. Тамара?

Еще не отворилась вся створка, как короткая швабра с размаху ложится на вспотевший лоб репетитора.

– Ага? Уже в тридцать пятой?! Я говорила тебе, что ты потаскун, а ты мне не верил! – В распахнутой двери подпрыгивает Галина Адамовна.

За спиной Корешкова визжит Тася. В глубине и снизу кто-то бежит по ступеням.