(Галопом по этажам жизни)
Автобиография
Проснётся день красы моей,
Зарёй украшен свет.
Я вижу горы – небеса.
А Родины здесь нет.
Заноет сердце, загрустит.
Не быть, не жить мне в том…
Не быть, не жить мне в том краю,
В котором зарождён.
А быть и жить мне в том краю,
В котором осуждён…
Отцовский двор спокинул я,
Травой он зарощён.
Травой густою, муравой,
Да горьким-горьким полынном
Родной двор зарощён.
Народная казачья песня
За что судили тех, у кого не было улик?
За их отсутствие.
Мих. Генин
Своя земля не мёртвым тяжела.
Она – живая тяжела живущим.
Григорий Поженян
Калачеевская ночь
В пятницу семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто пятого года померла моя мама. Пелагия Михайловна Санжаровская.
В девичестве Долженкова.
На похоронах меня поразили своей поэтичностью причитания-плачи её родной сестры Нюры.
Тётя посулилась списать на бумажку свои слова.
Да не списала.
Ждал-пождал я с полгода и, так и не дождавшись обещанного, сам поехал к тёте Нюре Кравцовой за Воронеж, в степной, в сомлелый на солнцепёке городишко Калач.
А под боком у Калача жила Новая Криуша. Отцово родовое гнездо. Столица нашей семьи.
Полсела – Санжаровские!
Чудно как-то…
Я похож на них, они похожи на меня. Доброта тоскует в лицах…
Ещё в молодые дни я всё рвался хоть разок съездить в Новую Криушу. Да мама отговаривала.
И только в Криуше я понял, почему она это делала.
Мой дед по отцу Андрей Дмитриевич, упрямистый казачара, в десятом колене выскочивший из вольных казачьих кровей, не вписался в «Красную дурь», как навеличивали криушане свой колхоз «Красная заря».
– Не пойду и всё. Ну хучь режьте!
Его не стали резать. Объявили кулаком.
На "суде" тройки только спросили:
– Богу веруешь? – Да.
– Хорошо. Три года тебе. Иди.
И весь минутный "суд".
"Троечники" были нелюбопытные. На каждого в вопросе пришлось меньше чем по одному слову. И каждому хотелось внести свою посильную лепту в выработку срока. Каждый великодушно отстегнул за каждое неполное своё слово по одному году.
И поднесли втроём все три года одному деду.
На размышление.
И чтоб не мешали ни домашние, ни соседи, добыли-таки не то что тёпленькое – от горячих сердец оторвали с кровью горячее местечко в уральском концлагере.
Вернулся.
Сызнова в Криуше клинки подбивают: