Говорила мама…

Выходим из лифта – нас поджидает моя жёнка.

Только – всякий кочет кукарекать хочет – разогнался я ей что-то сказать, она снова пропала.

Как на человека спрос – так он сразу пропадает!

Цену набивает?

Тут я во зле и проснулся.

И в следующий миг не забыл слегка обрадоваться, что жена у меня только во сне пропадает.

Вошла мама.

– Ма! А когда я родился? Утром? Вечером? Ночью?

Мама обиделась:

– И всё ото я должна помнить?

Она не помнила ни дня, ни года моего рождения.

– Ма, а когда я маленький был, Вы мне игрушки покупали?

Мама махнула на меня рукой как на двинутого.

– Яки там игрушки? Из твоих игрушек я помню тилько три. Кирпичина, ржавый обод с выброшенной кадушки и тунговая коляска. Кирпичина була тебе машиною. С кирпичиной ты один носился по куче песка на пятом районе и выл. Так тяжеле ехала машина. С ржавым ободом летал по дорогам, подталкивал ладошкой. А коляска… Сначала я сама тебе её робыла. На коротку палочку насаживаешь посередке меленькое, с голубиное яйцо, тунговое яблочко. По бокам от этого яблочка сажаешь на ту же палочку крупные тунговые яблоки. Это колёса. В маленькое яблочко втыкаешь палку. Коляска готова! И с воем мотался ты с той коляской как оглашенный… Вот и все игрушки. Ничего покупного… Нам живуха яка уродилась? Охушки була и жизь… Колы ж ты, мечталось, похужаешь?.. Нищета крутила нами, как худым мешком. Хлиба по кусочку давали. Тонэсэнькому, як листик. Всё прожито, всё забыто… И вос-поминать престрашно…

На велосипеде я с карточкой сына утащился мимо кладбища на бугор.

Было солнечно.

Я один. Со мной лишь неунывающий весельчак ветер.

Горизонт, который я объехал в поисках шиповника для сына, лежал подковкой.

Чернели убранные поля…

Какие-то пронзительные дали…

Молча смотрел я вокруг, и всё виденное лилось в стих про маленького Гришу.

Без тебя

Почернели грустные поля.
В печали дали синие.
Пало лето. Не поднять
Восторга в смехе трав.
Ветры рвут тепло,
И замывается оно дождями.
До весны, сыновец, далеко,
А зима уж целится снежками.

Я на маминой территории.

За сарайчиком.

В огородчике.

Мама любит здесь побыть в одиночестве.

Она и сейчас сидит на перевёрнутом ржавом жбане, покрытом какой-то дерюжкой. Собирает последнее тепло.

Я подсаживаюсь к ней. Не за горками конец ноября, – грустно улыбается мама. – Земля вжэ на покое… Зима, как говорят стари люды, с коня слезае, встае на ноги, кует седые морозы, стелет по рекам-озерам ледяные мосты, сыплет из одного рукава снег, а из другого – иней… Всэ щэ впереди… А пока тепляк щэ, славь Бога, трошки держится, ушедшему лету вследки растерянно кланяется, – в печали качает мама головой. – Всякэ тепло кончаеться… Запасаюсь тёплышком на зиму… Всёжки сентябрь – дверь в дожди, в холода. Журавли сбираются на болотине уговор держать – яким путём-дорогою на тёплые воды лететь… Ветер разом колыхнёт… Аж жарко! То холодно, то парко… Бачишь, як ворон против ветра кричить? Край! Край! Край тепла! Дождь будэ… Волосья у меня свалялось, як валенок. Надо сёгодни помыть голову…

Гриша идёт на низ. Там центр села. Магазины.

Он крикнул:

– Ма! Бегу в лавку сорить деньгами. Что брать?

– Бери побольшь та подешевше! – смеётся мама.

Мама долго молчит. Потом тихо роняет:

– Дней у меня, сынок, остаеться всё меньче… Як хороше, шо ты приихав… Хочь надывлюсь на тэбэ. А вот уедешь… Ну… Когда Гриша в доме, ще ничо… А як уйдэ на завод, одной сидеть скушно. И стены, Толенька, боляче кусаються…

– Ма… А мне сегодня пятьдесят шесть. Что бы Вы мне пожелали?

– Та шо ж я тоби, сынок-золотко, возжелаю? Ты Грише скажи. Он казак при грамоте. Лучше шо придумае пожелать.

– Да не Гриша мне нужен. Вы! Я хочу, чтоб Вы сказали.

– Ну шо?.. Я всэ забула, як барашка… Тут помню… тут не помню… Даже вчерашний день потеряла… Не помню, шо учора делала… Кибитка, – стучит себя ногтем по виску, – не варит. Тилько отбывае фокус… Ну… Счастья… Здоровья… Здоровье – это наше всё! А без здоровья всё – ничто. И дай Бог тоби жить туда надальшенько.

Ни торжественной ружейной пальбы по случаю моего 56-летия, ни стрельбы из бутылок с шампанским, ни глухого перепоя, ни просто примитивного буревестника.[90 - Буревестник – выпивка.] Ничего…

Никто из наших и не заикнулся про мой день.

И я ни на кого не в обиде.

У нас просто не принято отмечать чьи-то дни рождения.

И тянется это издалека.

Растёт из вечной нищеты.

10 сентября 1994. Суббота.