Украденная святыня

Петр Матвеевич был белобрыс, сухощав, бородат. На широком лице голубели по-ребячески распахнутые глаза, из пшеничных зарослей торчал крупный, свёрнутый набок нос. Родился и вырос он в тайге, в староверческой семье. С детства отличался порывистостью, неусидчивостью, мечтал посмотреть белый свет. Служил на востоке моряком, ходил на торговых судах, попал в кораблекрушение. Выжил кое-как, осел на берегу, устроился на рыбную базу механиком автомастерских.

О прошлой жизни вспоминать не любил, хотя постоянно носил выцветший, перештопанный полосатый тельник. В бурные времена перестройки, уже на суше, ему пришлось два месяца отсидеть в заключении. Однажды весной командировался он в крупный портовый город, где на площади попал в бушующую митинговую толпу. Помятого, ничего не соображающего зеваку притиснуло к памятнику Ленину. Трое мужчин разъярённо стаскивали с постамента упирающуюся женщину с красным бантом на груди. Её горький отчаянный взгляд резанул сердце моряка. Пётр оторвал двух молодчиков, но получил сокрушительный удар палкой в лицо. Сплевывая сгустки крови, нащупал он в кармане свинчатку, бросился к ним и… очнулся на больничной койке. Там и узнал об окончании истории. Одного громилу чудом вытащили с того света, другой стал заикаться, а третьего найти не смогли. В камере, пока шло дознание, измусолил Пётр кем-то забытую потрёпанную книжицу писателя Даля – без начала и конца. Почти наизусть выучил сказку-притчу о журавле, который сидел в поле и думал о том, чтобы хозяйством обзавестись, гнездо свить да хозяюшку добыть. Прочитал и затосковал о доме; вскоре и вернулся в тайгу.

Теперь ему было под шестьдесят.

Лежащего без сознания парня они подобрали в Нечистом ущелье дней десять назад. В то утро, добыв трёх куропаток, он возвращался к избушке, как вдруг Чара сорвалась с места и огромными прыжками помчалась вперёд. «Гости», – решил охотник. Так и есть: навстречу меж сосен, легко скользя по валежнику, бежала Дарья, знахаркина внучка. Ветерок плескал её длинные золотистые волосы, белое платьице развевалось парусом, по худеньким ножкам хлопал полотняный мешочек. Она мчалась так стремительно, что, казалось, опережала даже слова, которые выкрикивала на ходу.

– Стой, стой! – поймал охотник девочку, пролетевшую было мимо. – Стой! Да что случилось-то? С бабой Таней что?

– Там, там! – округлив огромные синие глаза, нетерпеливо подскакивала на месте Даша, отталкивая прыгающую же волчицу. – В ущелье лежит. Там. Быстрее…

– Да кто там!?

– Человек. Весь побитый, раненный. Не дышал. Я пошептала, сейчас дышит. Его в дом надо. Скорей! Бежим!

– Стой! Не Олег ли случайно?

Девочка отрицательно мотнула головой, рванулась вперёд и, оглядывась на ходу, скрылась из глаз. Чара метнулась следом, но остановилась, дожидаясь хозяина. Пётр Матвеевич очень любил Дашу. Его поражали необыкновенные способности девочки. Она напоминала свою бабку, Татьяну, в молодости. Тогда они с друзьями-подростками стайкой ходили за хуторской красавицей и украдкой подсматривали за её чудесными приёмами лечения.

Однако то были детские впечатления. Седого же, немало повидавшего охотника удивить было непросто, – девочка изумила. Однажды Пётр Матвеевич шёл мимо Змеиной поляны и услышал громкое шипение. Подкравшись ближе, раздвинул кусты и обомлел. С десяток крупных пятнистых змей кружили вокруг Дашиных хрупких ножек, а она, поводя узкими ладошками в воздухе, шипела вместе с ними, извивалась, и в этом магическом танце трудно было разобрать: где змеи, а где ноги…

Но девочка не росла лесной затворницей. Несколько лет назад охотник отвёз её в райцентр, где она записалась в школу и две зимы прожила у двоюродной сестры бабы Тани. Именно тогда появилась у Петра Матвеевича страсть. Зашли они с Дашей в книжный магазин за учебниками, и увидел он толстую книгу «Пословицы русского народа» В.И. Даля, того самого, написавшего сказку о журавле. Ёкнуло в душе охотника, осторожно перевернул обложку. Так и застыл перед полкой, шевеля губами. Но уж очень дорого стоила книга, и он ещё долго оглядывался на магазин, провожая девочку к дому.

А следующей весной притихшая, необычайно серьёзная Дарья зашла к нему в избу и протянула красочный пакет. «Это тебе, дедушка, от нас с бабой Таней», – будничным голосом произнесла она, но её огромные глаза торжествующе сияли. Когда он дрожащими руками взял в руки желанную книгу, она подскочила к нему, расцеловала в заросшие щеки и умчалась, сопровождаемая радостно прыгающей Чарой.

С тех пор Даша не жила в городе, – не приспособилась, хотя и ездила туда два раза в год сдавать экзамены. В лесу же девочка знала каждую травинку, и каждая былинка знала её. Поэтому Пётр Матвеевич совсем не удивился тому, что «побитый» человек попался именно ей.

Вот и ущелье. Глубокое и каменистое, поросшее по склонам многоцветьем, оно издавна считалось нечистым местом. Солнечные лучи почти не освещали его дна, устланного костями то ли людей, то ли животных. Недолго гостивший у охотника молодой парень Олег однажды прикатил оттуда бронзовый котёл с массивными вертикальными ручками – для банной, мол, воды. Но Пётр Матвеевич убрал посудину вглубь загона, укрыл сенной трухой: из ущелья же, мало ли что… Хранится котёл до сих пор, а Олега уже нет – повадился ходить в глухие чащи и топи, да сгинул. Остались от него лишь книжка и стопка исписанной бумаги…

Охотник осторожно спустился по едва заметной тропинке, вьющейся между сумрачных скал, и перешёл ручей. Девочка была внизу, на крохотной каменной площадке, возле неподвижного человека.

– Дышит? – он приложил пальцы к горлу, стараясь уловить биение. Перед ним лежал совсем ещё молодой парнишка. На перепачканном кровью и грязью лице застыл страдальческий оскал, одежда была разодрана в клочья, голова и тело кровоточили, кулаки сжимали засохшую траву.

Даша протянула тонкие ладошки к его голове:

– Холод от него.

Пётр Матвеевич взглянул вверх. Высоко над ними, вдоль каменной гряды, свисали корневища деревьев, которые уже не умещались на склоне, сползали вниз, загораживая свет. Тянуло промозглой сыростью. Охотник вспомнил о маленьком самолёте, кружившем над тайгой. Обычно он прилетал во время пожаров, но в лесу палёным не пахло. «Может, его искали?». Он оглянулся. Волчица наблюдала за девочкой, которая что-то шептала, легко проводя ладонями по голове незнакомца.

«Да-а-а… Совсем ещё мальчик. Собираемся жить с локоть, а живём с ноготь». Вздохнув, он полез за ножом. Неподалеку росли невысокие берёзки, пора было мастерить волокушу.

– Деда Пётр, – вдруг низким голосом проговорила девочка, – отойди от нас. И Чару уведи.

Охотник пристально взглянул на неё, подозвал волчицу и отошёл к краю площадки. Даша постояла с зажмуренными глазами, сняла с плеч полотняную сумку, достала туесок со снадобьем, маленькие ножницы, иконку с изображением Девы Марии, берестяную фляжку с водой. Извлекла из мешочка золотой обруч с вкраплёнными драгоценными камнями, золотое ожерелье и два сверкающих золотых браслета. Тоненькая гибкая фигурка выпрямилась, и Пётр Матвеевич окаменел. Перед ним стояла прекрасная юная девушка: золотые украшения сияли, жёлтые пушистые волосы разметались по стану, огромные синие глаза засветились такой силой, что, казалось, солнце снизошло в тёмное ущелье, и камни заблистали радужными красками.

– Дарья, ты что? – прошептал изумлённый охотник.

А девушка между тем вливала снадобье в полураскрытые губы незнакомца, и щёлкала ножницами над ним, и приговаривала нараспев, склонившись над чашей с водой.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

Стану я, благословясь, пойду, перекрестясь,

Из дверей в двери, из ворот в вороты, во чисто поле.

В чистом поле стоит церковь. В этой церкви стоит престол,

За престолом сидит Матушка Пресвятая Богородица…

Она приговаривала всё быстрей и быстрей; ножницы, стрекоча, стремительно порхали вокруг бесчувственного тела. Петра Матвеевича словно обволокло туманом. Всё затихло; в пустоте раздавался только напористый страстный заговор.

…Так сгрызай и скусывай  с его головы,

С мозгу, с горла, с лица, с рук, с ног, с нутра,

С белого легка, чёрного печени, с ретивого сердца,

Со всего тела белого щипоты, ломоты, скорби, болезни…

Пётр Матвеевич вспоминал потом, что назад он двигался, едва волоча ноги, будто тащил на волокуше громоздкую тушу медведя, а не худенького паренька. Причем деревья как бы расступились перед ними, открывая ровный путь домой. Даже Чара, и та, необычайно присмиревшая, шла рядом, а не бежала стороной. Позже он решил, что Дашино колдовство коснулось и волчицы.

Почти десять суток пробыла девочка в избушке охотника, лишь слетала, как ветерок, к своей бабке-знахарке да к Фролу за снадобьем и мазями, и снова села у изголовья парня. Пётр Матвеевич тем временем съездил в деревню за продуктами, где узнал об аварии вертолёта и о пропавшем человеке. И даже захватил местную газетку с сообщением.

Вернулся вчера днём, а вечером Даша известила его о выздоровлении больного, окинула незнакомца долгим взглядом и ушла домой.

Глава 8

Но настанет пробужденье,

Новым чувством вспыхнет взгляд,

«Возрожденье! Возрожденье!» –

Струны сердца зазвенят.

(К.Д. Бальмонт).

Огромная змея пристально смотрела холодными глазами. Пахнув лесным ароматом, она громко заблеяла, скользнула за кочку и пропала в болоте… Открыв глаза, Антон разглядел светлеющее окно. Блеяние раздавалось оттуда – нетерпеливое, раздражительное.

Тусклый свет освещал огромный букет пёстрых полевых цветов. Широкая чаша на деревянном столе казалась изображённой на холсте разноцветной полянкой. В углу стояла кровать, на бревенчатой стене висели два ружья, сумки и календарь, пол устилала шкура животного. Сам он лежал на большой печи, в длинных, до колен, трусах. Ступню левой ноги стягивала повязка.

Опустив закружившуюся голову на подушку, Антон напряжённо прислушался к звукам. Перед глазами мелькнули обрывки картин: курган, Сакелава, стрельба, вертолёт, болото… «Почему болото? Где я?», – вяло подумал он. Осторожно сполз на пол, проковылял к распахнутой двери и оторопел – на крыльце лежала огромная чёрная собака с немигающими жёлтыми зрачками.

– Не бойся, парень, не бойся, она не кусается. – От низенького жердяного строения с кувшином в руках вразвалку шёл бородатый старик в старенькой тельняшке. – Волчица эта, кличут Чара… А ты зайди в дом, зайди. Сейчас завтракать будем. Без соли, без хлеба худая беседа.

Антон прислонился к двери.

– Где я?