Ночевала тучка золотая. Солдат и мальчик

– А пальто… где? – спросил Колька.

– И шапка? – добавил Сашка. – И эти… ботинки?

– Ах, вы вон о чем! – простодушно удивился Илья. – Ха! Они далеко… Их уже не догонишь!

– Как… не догонишь? – спросил Колька и посмотрел на Сашку, и оба уставились на Илью, который между тем продолжал им улыбаться. Но улыбка стерлась, он озабоченно спросил:

– Вы же мне подарили эти… тряпочки? Я вас вчера правильно понял?

– Подарили? – переспросил Колька, округляя глаза.

– Мы? Подарили? – повторил за ним Сашка.

Оба вытаращились на Илью, будто впервые его видели.

– А вы что? И не помните? Как дарили?

Но Илья и сам увидел, как братья ошарашены.

Встал, подлил им чая. Отломил по куску чурека. Сел, покачал удрученно головой:

– Ха! Вы даете… Ну, может быть, мне напомнить, а? – И так как братья продолжали молчать, он рассказал про вчерашнее, как стал он торговаться, предлагал на выбор картошку, кукурузу или деньги, а Сашка попросил сала. А когда порешили, что даст он им шматок сала да ведро картошки, тот же Сашка вдруг заявил: да бери задарма! Мы завтра снова принесем! Илья, конечно, наотрез отказывался, но тут и Колька присоединился к брату и стал наседать, уговаривать Илью в честь их крепкой дружбы взять это дурацкое барахло и унести, чтобы с глаз долой. А им вроде ничего не стоит снова покурочить этот складик. Где они, как Сашка объяснял, лишь замок в задвижке провернули…

Братья выслушали Илью, уставясь в пол. Они даже друг на друга не смотрели. Ничего такого они вспомнить не могли. Но если Илья про задвижку знает… Тогда… Лихо это они по пьянке добро свое профукали!

Илья предложил еще чайку согреть, но братья заторопились домой.

– Ха! Понимаю! Времечко не ждет! Не ждет! – оживился Илья и встал. И братья встали. – Можете на меня как всегда… Как на своего, – говорил он, выходя вслед за ребятами во двор. – Если свистнете, готов соответствовать! А подарка не возьму больше, так и знайте! Задвижечку отодвигайте, одежу несите, но… За наличные! Ну! По петушкам?

Колька и Сашка неуверенно кивали. Были они подавлены. Торговали – веселились, подсчитали – прослезились!

У самой калитки Колька со вздохом оглянулся и, не глядя Илье в глаза, спросил, голос его прозвучал жалобно:

– Но… Может, нам сала немного… Мы бы взяли.

Сашка промолчал. Он даже отвернулся, чтобы не видеть Колькиного унижения.

Илья уж совсем собрался уходить. Удивился. Переспросил:

– Сала? Вам… Сала? – И сделал паузу, рассматривая в упор братьев. – Так вы, живоглоты, вчерась его подобрали, у меня только голая тряпица с солью осталась!

Братья удрученно молчали. Про сало, кроме того кусочка, что совал им на закус сам Илья, они тоже не помнили.

– С кормежкой вы тово… Вы за четверых хаваете-то! – Илья вздохнул, как неприятно было ему отказывать своим лучшим друзьям. Вдруг он оживился: – Ха! Постой-ка! Посмотрю, а вдруг…

Щедрость из него так и перла. И щедрость, и широта душевная. Не мог он отпустить лучших друзей с пустыми руками!

Он скрылся в доме, вернулся, неся в руках небольшой, с пол-ладони, кусочек сала. Тут же отыскал лопушок, завернул в него. Помедлил, поколебался, сразу видать – последнее отдавал. От сердца отрывал, как говорят!

Он так и сказал, протягивая:

– Ладно уж, в честь дружбы… Сам как-нибудь проживу.

Братья вразнобой сказали: «Спасибо». И пошли.

Илья смотрел им вслед. Вдруг крикнул:

– Эй, живоглоты!

Кузьмёныши оглянулись. Он молча на них смотрел, будто колебался, сказать или не сказать, но вдруг крикнул негромко:

– Тикали б вы отсюда! Правду говорю! Бегите! Что есть мочи бегите!

13

В колонию не пошли.

Если даже директор, как говорили, что-то там привез и наварят горячей бурды, им все равно не хватит. Опоздали. Еще кому-то подарочек. Правда, не такой жирный.

Только скрылась деревня, свернули они с проселка, покрытого мягкой, горячей пылью, в поле, а за ним, вдоль кустиков, речка Сунжа бежит. Тут по-над берегом, среди зарослей колючей ежевики и дикой маслины с мелкими серебристыми листьями – птицы на нее, как заметил Сашка, никогда не садились, – прилегли на траву.

Говорить не хотелось.

Колька первый нескоро произнес:

– Голова трещит! А у тебя?

Сашка угрюмо отмалчивался.

– И трещит, и гудит… Паровоз, а не голова! Больше пить никогда не буду… Я и не думал, что это так…

Он не договорил, спустился с берега к воде, стал зачерпывать воду руками и плескать на лицо. Потом, сложив руки ковшичком, напился и, прихватив сколько можно воды, хоть капало сквозь пальцы, принес к Сашке и вылил ему на лицо. Плеснул – Сашка даже не отвернулся, а может, и не заметил.

– Ты знаешь, что такое собачник? – спросил он, не открывая глаз. Капли блестели у него на носу, на лбу и стекали по вискам.

– Что? – без любопытства спросил Колька. – Собачник? – Он сообразил, что в умной башке Сашки что-то заваривалось важное. – Нет, не знаю.

– Ящик… Железный такой ящик, – продолжал Сашка ровно, глаз не открывая. Может, он сон свой рассказывал. – Снизу вагона его подвешивают… Это когда мы на одной станции стояли, я в соседнем поезде углядел… А Зверек флажками ткнул и говорит: собачник, мол, до войны или когда там… собак, говорит, в таких ящиках возили. А сейчас и людям впору ездить.

– Ловок твой Зверек! – Колька вздохнул.

– Вместе ворон ловили, – сказал Сашка и открыл глаза. – Так вот, я тогда залез, примерился… И правда, ехать можно.

Колька понял.

– Значит, пора? – спросил, глядя на Сашку. – А колония?

– Попробовали же!