Немой набат. 2018-2020

– Поняла-поняла, мне повторюшки в натугу. Подлевский он и есть Подлевский. «Чёрный квадрат» – что так, что вверх ногами. Яблоко от яблони… Вдобавок, мы не знаем, что ему известно, – сделала ударение на слове «что», подразумевая давнюю трагическую историю с квартирой Богодуховых. – Знает ли о том окаянстве?

Аркадий, задержавшись за столом, пока не ушли все гости, попросил у Веры ещё чаю и ждал, когда женщины унесут на кухню грязную посуду. Когда остались втроём, обратился к Катерине:

– Очень рад, Екатерина Дмитриевна, знакомству с вами.

– Маму зовут Катерина, по паспорту, – поправила Вера.

– Красивое имя, необычное. Я думал, просто сокращение… Кстати, Вера, а как «Барышников»? Идём? Что бы кто ни говорил, а Серебрянников ныне назначен культовой фигурой. Как у Евтушенко: «Пришли иные времена, взошли иные имена».

Предварительное намерение именно сегодня намекнуть Аркадию о разрыве по ходу застолья сложилось у Веры в твёрдое решение, которое теперь было связано не только с их нестыковками, но опиралось на какое-то другое неясное чувство, к Аркадию отношения не имевшее, но мешавшее общению с ним. Зная себя, Вера понимала: ей предстоит бессонная ночь с обдумыванием и осмыслением того, что случилось сегодня. И в этих ночных мыслях для Аркадия с его лайфхаками, как в Инете называют житейские хитрости, не найдётся места. От слова совсем. Она готова была прямо сейчас дать ему понять, что между ними всё кончено. Она продумывала подходящую фразу во время застольных дебатов, потому и попросила его немного задержаться. Но что-то непонятное и внезапное, не из глубин характера, – а словно откуда-то свыше! – вдруг остановило её. Сознание слишком быстро превращало этого случайного Донцова в необходимость. Мысли путались. В голове некстати мелькнула давняя, со студенческих лет сбивавшая с толку загадка: «Почему Брехт считал Дон Кихота и Швейка духовными родственниками?» И неожиданно для себя ответила:

– Конечно, идём! Это же очень интересно.

Глава 12

В Вильнюс Дмитрий Соснин прилетел вечерним рейсом. На такси добрался до отеля «Амбертон», где заказал номер, наскоро перекусил в ресторане и завалился спать. Устал.

Намереваясь перебраться в Литву, он изучил Вильнюс по интернет-картам, но не определился, где снять квартиру, – в центре, на арене главных публичных событий, или в квартале Ужупис, мекке местной богемы, маленьком Парижике. Выбор рассчитывал сделать на месте. Но – завтра. Сейчас – спать!

Усталость не связана с суетой уходящего дня – она копилась исподволь. Уже давно его мучила бессонница, неотступно думал о переезде, перебирая варианты. И только здесь, в четырёхзвёздном «Амбертоне», отключился от терзавших его дум, погрузившись в обвальный сон.

Проснулся Соснин бодрым, готовым к бурной деятельности по обустройству на новом месте жительства. Выглянув из окна и оценив достоинства Старого города, понял, что Ужупис, по-русски просто Заречье, – прекрасен для отдыха, однако селиться ему следует здесь, близ башни Гедемина. Киевский Крещатик многому научил.

Киев ему рекомендовали незадолго до Майдана, и он видел, в том числе из окна съёмной квартиры на Крещатике, как украинская заметня полыхнула кровью, смертями и сменой власти. Со временем прижился, обзавёлся множеством связей, вошёл в курс текущих дел, готовя политические обзоры, и по старой памяти начал фэйсбучить. Но после первого серьёзного блога из Москвы позвонил Тэд Кронфильд и пробросом, как бы между прочим, сказал:

– Кстати, у меня впечатление, что в Киеве тебе уже нечего делать.

Соснин понял намёк, ибо давно привык к такой форме указаний. Вдобавок это «кстати»… Самое важное они почему-то говорят именно кстати, видимо, так их учат, считая, что такой оборот речи скрывает подспудную суть разговора. С того момента Дмитрий стал размышлять о переезде. Разумеется, лучше бы вернуться домой, в московскую квартирку с окном на небольшой обновлённый парк. Но Тэд не упомянул о Москве. Да и что Соснину делать в столице? Речь шла только об отъезде из Киева. В итоге Дмитрий смотался в Престольную и, как не раз бывало, откушал с Тэдом в итальянском кафе на Старом Арбате.

Он долго рассказывал о постмайданных событиях, разбавлял речь шутками о киевской колбасе развратных размеров и кренделях с похоронный венок. Но Тэд слушал лениво. Он держался классической тактики: вести переговоры так, словно вы слегка выпили и никуда не спешите. В какой-то момент Соснин скомандовал себе: «Брейк! Надо переключать канал».

Этот долговязый сухопарый американец-экспат обладал странной особенностью: он вслушивался только в то, что касалось его в данный момент, и пропускал мимо ушей всё, что не относилось к текущим делам. И когда Дмитрий умолк, Кронфельд сказал кратко:

– В Киеве тебе делать нечего. А начнёшь активничать по журналистской линии, существует опасность… Как у вас говорят? Да, опасность спалиться, кажется, так. Привлечёшь внимание майданными настроениями.

Соснин густо покраснел, поняв намёк Тэда, но оценил его деликатность: Кронфельд не напомнил об ошибке давних дней.

Через паузу ответил:

– Да-а, в Киеве нельзя в стороне от событий. Я подумываю временно перебраться в Прибалтику.

Это было ходатайство, просьба о разрешении, и Тэд, потягивавший капучино, кивнул головой.

Дмитрий выбрал Вильнюс.

Утром, не щадя отельных запасов шведского стола, он позавтракал, превзойдя легендарный аппетит принца Уэльского, затем по знакомой партитуре подошёл к ресепшен, положил на стойку пять евро. Обратился к портье:

– Хочу снять квартирку. Гаупт – в центре, на проспекте Гедеминаса.

Портье, постного вида, средних лет, сухощавый, с козлиной бородкой и до отлива выбеленной перекисью гладкой причёской, оценил немецкое «гаупт» и передвинул рекламный буклет, накрыв купюру. Спросил:

– На какой срок?

– На полгода, а там видно будет.

Брови у портье многозначительно приподнялись, и он на тугом русском, с акцентом сказал:

– Если подойдёте через полчаса, думаю, дам вам помощь.

И верно, через полчаса после приятного секса с портье, получив адрес квартиры, Соснин уже стоял перед добротной дверью с накладными украшениями под орех, на втором этаже старого дома. Хозяйка показала квартиру – похоже, часть большого помещения на весь этаж, – и Соснину понравилось. Привлекла и старая канапешка с высоким изголовьем, обитая красным бархатом, – напротив телевизора. Ему захотелось немедля лечь на неё. И когда через час он вселился сюда, то сразу скинул обувь и с наслаждением растянулся на канапе.

Мысли окончательно успокоились, обращаясь к себе, произнёс:

– Вот я и залёг на дно. Неплохое местечко для паузы. Комфортабельное дно.

Перебравшись из майданного мочилова в прибалтийский мирняк, он подумал о «спящих» террористах, которых страшится Европа. Где-то вот так же залегли на дно люди, ждущие приказа взрывать. Но они вечно боятся разоблачений, их ищут. А Соснину опасаться нечего – он просто ушёл в тень. И мысль о том, что его берегут, не позволяя «спалиться» в Киеве, тешила самолюбие, напоминая о сопричастности к грядущим событиям мирового масштаба.

Окрылённый мечтаниями, он не сомневался, что жизнь сделана. Эту формулу Дмитрий услышал от первого начальника Вадима Горохова, секретаря городской газеты, который взял Дмитрия в штат. Громыхала перестройка, местные газетчики, перетряхнув свои духовные активы, не чтя отцов и не щадя дедов, переходя грань приличия, с ржачным стёбом, даже с глумом по делу и без дела громили неприкасаемую прежде партийную власть. В далёкий сибирский город начали звонить из Европы, из-за океана, подбадривая смелых журналистов. Вадим, хорошо владевший английским, весело потирал руки:

– Заметили, заметили! Говорят: маленькая газетёнка, да удаленькая. Димка, ещё чуть-чуть – и жизнь сделана!

С тех пор прошло немало бурных лет. Торопыга Горохов после крушения коммунизма принялся неумеренно пользоваться благами новой жизни, в разгар сибирской зимы укатил в Арабские Эмираты, но из-за крутого климатического перепада его хватил инфаркт – прямо в море, и он утонул. Соснин искренне считал: на его долю выпало то, что предназначалось Вадиму. Но ничего не поделаешь – судьба!

Соснину жаловаться на судьбу не приходилось. Он родился в секретном городе Томск-7 с нестандартным атомным реактором для оборонных нужд, готовился к инженерной карьере. Но взошла заря перестройки, и Дмитрий учуял запах перемен: как в остановленном реакторе, у власти началась остывающая фаза, на местном сленге – осенний режим. Стало ясно: он не вправе запираться в закрытом городе с грифом носителя гостайны.

В семье разыгралась драма. Но сын был непреклонен, поступив на журфак. Он не чувствовал в себе мощных творческих сил, однако жизнь свела его с молодым журналистом Вадимом Гороховым, который тоже не славился талантом, а делал карьеру как организатор газетного дела – готовил вёрстку. Вплоть до своей нелепой гибели он опекал Дмитрия.

После трагедии ответсекретарём назначили вчерашнего студента Соснина. По его инициативе редакция приняла участите в конкурсе оформления печатных изданий, который затеяла какая-то американская фирма. Из-за океана названивали всё чаще, и переговоры вёл Соснин, срочно подтянувший английский частными уроками. В те времена электронная почта ещё не вошла в моду, а между Массачусетом и Томском разница почти двенадцать часов. Дмитрию в ожидании звонка приходилось являться в редакцию задолго до начала рабочего дня. Зато он был в одиночестве и мог болтать на отвлечённые темы – о настроениях людей, их отношении к власти.

Телефонные знакомства быстро упрочились. В них начал угадываться лёгкий ман. И однажды Соснину сообщили суперскую новость: их газетка – призёр медийного американского конкурса.

Призовую грамоту прислали в роскошном цветастом конверте, с вручением главному редактору. Авторитет Соснина, усилиями которого удалось придать газете современный вид, вырос до небес. Но то были сущие пустяки в сравнении с новым потрясающим известием.

Неким ранним утром – Соснин продолжал приходить в редакцию затемно, интуитивно чувствуя, что новые американские друзья его не забудут, – ему позвонили и сказали:

– В Чикаго открывается вакансия на обучение специалиста по газетному делу. – В душе Соснина прыгнул зайчик. – Если есть желание, могли бы похлопотать о тебе.

Выслушав горячие благодарности, на том конце провода спросили:

– Кто формальный учредитель газеты?

Соснин поспешно крикнул:

– Газета официально стала независимой!

– Тогда всё о’кей. Через неделю вышлем анкеты.

Соснин был на седьмом небе от счастья – абитура в Америке! Эта мысль сверлила мозг, он не ходил, а летал по улицам. Однако ничего не сказал коллегам – сглазят, свинью подсунут. И когда пришёл пакет с документами, равнодушно объяснил редактору: