Немой набат. 2018-2020

Подумал: «Снова уехал от Подлевского». Но опять явилась простая мысль: нет, не уехал, для него я символизирую идеалы, которые противоречат его жизненным установкам, он ненавидит меня именно в этой ипостаси. А борьба за будущую власть выходит на финишную прямую, и он ментально готов любой ценой нанести мне непоправимый ущерб, напрочь выбить из игры. И выплеснул свои настроения, когда выследил Веру с Яриком… Нет, скорее всего, это получилось случайно, ситуация в Поворотихе подвернулась волею судеб. Но какое это имеет значение? В любом случае, как теперь говорят, ничего личного. Угроза поджога – тоже символ нарастающего накала политических страстей. В капле воды отражается весь мир…

Но едва разобрался с Подлевским, потревожила другая мысль, хотя уже не первого ряда. Что это за пьяница, который проболтался Деду о поджоге? Его откровенность непонятна сама по себе, а уж про Подлевского… Именно упоминание этой фамилии превращает пьяный бред в абсолютно достоверную инфу. Нет, тут что-то не так. Это больше похоже на предупреждение. Но кто мог знать о заговоре Подлевского и кому выгодно предупредить его, Донцова? Этот вопрос Виктор тоже был не в состоянии обдумать даже предположительно, однако утвердился во мнении, что в этом мире существуют тайные силы, противостоящие Подлевскому.

Впрочем, уже на пустынных полуночных московских улицах, подъезжая к дому, он дополнил свой вывод: а может быть, этим силам выгодно подловить Подлевского, скомпрометировать его на грязных делах? Понятно, здесь тоже ничего личного.

Машину Донцов оставил у подъезда, благо есть резидентное разрешение, а поднявшись в квартиру, наставил будильник на девять часов и завалился спать.

Он твёрдо знал, с чего начнёт утро, чем завтра займётся в Поворотихе и когда эвакуирует оттуда Веру с Яриком…

У самой Поворотихи Донцов сбросил скорость до двадцати километров и принялся внимательно осматривать обочины. Углядев что-то, прибавил газу и уже через три минуты подъехал к дому Богодуховых. Вера, как всегда, была счастлива, он, как всегда, поднял Ярика на вытянутые руки, и жизнь покатилась по привычному руслу: Антонина прежде всего усадила его за обеденный стол.

Виктор строго держался своего графика. Утром сделал важный звонок. Потом достал с широких антресолей два больших чемодана. Из одного вытряхнул в угол прихожей кучу ношеной обуви – из моды вышла, а выбросить жалко. Из другого аккуратно вытащил кипы свежего постельного белья – богодуховское приданое, и сложил его на диване в своём кабинете. Бросив пустые чемоданы в багажник, заскочил в магазин за сидением безопасности для Ярика, а по пути в Поворотиху, хотя и пришлось дать солидный крюк, решил ещё один важный вопрос, не терпящий отлагательства. Здесь, в Поворотихе, ему предстоял серьёзный разговор с женой, который, впрочем, не слишком беспокоил Донцова. Гораздо более сложным представлялось ему объяснение с Дедом.

После обеда они с Верой удобно устроились на табуретных подушках в маленькой самодельной садовой беседке, и Виктор, ласково попросив жену не перебивать его вопросами, а задать их, когда он закончит свой «доклад», пересказал всё, что узнал от Деда. Вера в волнении часто перекладывала Ярика с руки на руку, но держалась стойко, на что и рассчитывал Донцов. Выслушав мужа без паники, испуганных «ахов» и немых слёз, она со спокойствием, которое давалось ей нелегко, сказала:

– Витюша, мне понятно всё, кроме одного. Почему мы с Яриком всё ещё здесь?

Разумеется, Виктор ждал этого вопроса, который вчера вечером терзал его самого. Сегодня, на трассе, только и думал о том, как лучше ответить Вере. И пришёл к выводу, что после «удара обухом», каким стало для неё ужасное известие, нельзя сразу разъяснять негожесть срочного бегства из Поворотихи. Она переживает такой же стресс, какой потряс его, и не сможет «врубиться» в психологию Подлевского.

– На это есть очень веские причины, о которых скажу позже. Но поверь, я всё обдумал до мельчайших деталей. Вещи – ни твои, ни Ярика – не пакуй, приготовь только подгузники и прочие принадлежности. Жизнь идёт своим чередом. О дальнейших шагах буду говорить по ходу дела.

– Но как здесь оказался Подлевский?

– Загадка, ответ на которую может дать только время, я теряюсь в предположениях. Либо он намеренно тебя выследил, либо в Поворотихе у него появились какие-то деловые интересы, связанные с прокладкой газопровода. Сейчас это не имеет значения, мы оказались перед страшной угрозой и думать надо только о том, как противостоять покушению.

– А когда едем?

– Станет ясно к вечеру.

Она немного подумала, потом невесело улыбнулась:

– Витюша, ты командир. Я в тебя верю и готова исполнять твои команды. – Строго, неулыбчиво добавила: – Не подведу.

Донцов обнял, крепко расцеловал жену.

– Родная моя, я в тебе ни капли не сомневался. Настоящая боевая подруга! Вместе мы несокрушимы… А сейчас мне предстоит трудный разговор с Дедом. Помолись за нас и жди меня здесь.

По-свойски подхватив старого Богодухова под руку, увлёк его на завалинку, как называли в семье скамейку над оврагом.

– Наконец-то, – бурчал Дед, пока они топали к задней калитке. – Я извёлся. Ночь не спал, думал, думал да ничего не придумал. Ты мне скажи: тот пьянчуга пургу нёс или правду сболтнул? Говорил ведь, что и ему куш обломится. Может, просто сказочник? Меж них такие бывают.

Донцов усадил Деда на скамейку, глядя в глаза, встал перед ним, как когда-то стоял над ним и глядел на него Синягин, и чётко, отделяя слово от слова, сказал:

– Он говорил правду.

Дед вздрогнул, словно получил током, нахмурился донельзя.

Но взял себя в руки, озабоченно, хотя со смятением, спросил:

– И что делать?

– Дед, ты знаешь, что с братом Сергеем случилось?

– Ну.

– Но не знаешь, кто загнал его насмерть.

– Кто?

– Подлевский.

– П-подлевский? – Он даже стал заикаться. – Подлая фамилия. Та пьянь её и назвал. Неужто с поджогом тот самый?

– Тот давно помер. Сын его.

– Сын?

Они долго сидели молча. Виктор понимал, что старик мучительно переваривает страшную весть, пытается увязать далёкое прошлое с настоящим. Беззвучно шевелил губами, но по ним без труда можно было прочесть: «Подлевский, Подлевский…» Наконец, хрипло повторил:

– И что делать?

Донцов приступил к своей заготовке:

– Ты же понимаешь, их цель не дом спалить, а Веру с Яриком сжечь.

Старик перебил сразу:

– А чего ты ночью их не увёз? Тянуть нельзя, грузи и сегодня же в Москву.

– Нельзя, Дед.

– Как нельзя? Отчего?

– Эта зараза просто так не лечится. Я в город не зря гонял, всё разузнал, составил план действий.

– Каких ещё действий?

– Придётся держать оборону от супостата. Давай договоримся так: будем делать, как я скажу.

Дед снова надолго замолчал, а Донцов снова не тревожил его, понимая, какого накала внутренняя борьба идёт в душе этого человека. Ясно, его гложет естественная житейская мысль: умотался бы сейчас Власыч с семьёй в Москву, – и зачем Подлевскому поджог? Но и сомнения одолевают: ужасная угроза нависла над женой и сыном Власыча, а он их не увозит. Видать, не всё так просто.

В третий раз спросил:

– И что надо делать?

Ключевым было слово «надо». Через него Дед дал понять о своём решении.

Виктору почему-то вспомнилась одна из вечерних неформальных посиделок в комитете Госдумы, когда обсуждали менталитет возрастных политиков: более осторожны, осмотрительны, однако же терять им по-крупному нечего, а потому в трудных ситуациях могут отважиться на серьёзные решения. Не все эту точку зрения поддерживали, ссылаясь на конкретные примеры, и всё же есть в ней своя сермяжная правда. Но разве только политиков касаются возрастные изменения психологии?