Перстень царя Ивана

– Конечно, помню! И что?

– Бомелька тогда в государеву опочивальню кубок с серебряной водой поставил, мол, от простуды лечит. (Серебряной водой в средние века называли ртуть. Прим. авт.) А себе не поставил, нет, не поставил! Ключника Григория Тынова я подговорил проверить, он и подтвердил, а потом еще и привел меня к Бомельке, пока тот в своем подвале колдовал, и показал, чтобы я сам убедился, что нету у него серебряной воды, нету!

– И что? —заинтересовано спросил Малюта.

– Да, что, что! Собрался я духом и в удобный момент рассказал всё государю, – Борис вздохнул и замолчал, словно не зная стоит ли продолжать дальше.

– Да говори же, не тяни кота за хвост! – повысил голос Малюта.

– Проверил государь, не поленился, и убедился, точно – нет серебряной воды у Бомельки, значит, у царя в изголовье ложа есть, а у лекаря нет. Призвал государь к себе Бомелиуса и мягко, почти ласково, спросил: – Как же так, Бомелиус? Ты ведь тоже болеешь, даром что лекарь, а вон нос красный, мне серебряную воду ты поставил, а себе нет?

– Ну? – нетерпеливо подтолкнул Малюта.

– Выкрутился, подлец! Сказал, что серебряная вода вещь дорогая и редкая, мало ее оказалось, и потому, мол, всё тебе —государю – и отдали на излечение.

Потом по приказу царя ключник Тынов обыскал всё, но серебряной воды кроме той, что была в царской опочивальне, больше нигде не нашел. Выкрутился Бомелиус!

– Тем и закончилось? —разочарованно спросил Малюта.

– Для Бомельки – да, тем и закончилось. А мне, мне, государь пожаловал венецианскую парсуну за рвение в службе царёвой, а хребет мой тут же, не отвлекаясь, без милости попотчевал царским посохом, мол, мог бы и сам разобраться и не отвлекать царя по мелочи от дел государевых.

Малюта рассмеялся: – Ха-ха-ха! Да, государю служить – не мед с брагой пить. Обидно, поди, за хребтину?

– Нет, не обидно. Больно, но не обидно. Я же вижу сколько у государя забот: с Ливонским орденом война нескончаемая, на юге надо постоянно отбиваться от Девлет Гирея. Ну, там, слава Богу, Миша Воротынский и Никита Юрьев как следует взялись за дело и государя радуют. Не дают поганому Гирею по выражению государя «искрадывать русскую украйну разбойными набегами». Людей дельных находят, пашенные заимки, зверопромысловые угодья и градки крепостные где надо ставят и так постепенно продвигаются на юг.

Но мало таких людей, сетует государь, мало! Больше тех, кто за спинами других прячется, да родословными своими бессмысленно кичится, мол, не по чину мне служить ни в земщине, ни в опричнине, ни в войске, мне, дескать, держава по чину и скипетр. Иные еще хуже! Вон Андрей Курбский! Государь ему как брату доверял, войско и казну вверил, так нет же – сбежал! Мало того – сбежал, на службу нанялся к ворогам! Сучьим панам теперь служит.

Оттого и недоверчив государь, и подозрителен!

А Каменный Пояс? Хан Кучум там безобразничает сверх всякой меры! На строгановские заводы зарится, государевых людей да черемисов наших полонит басурманин!

Великая мысль есть у государя! Казань и Астрахань – это первый шаг!

Второй -ступить за Каменный Пояс, крепкой ногой ступить, обосноваться там прочно и навсегда обезопасить Русь с востока!

А север? Намерен государь город-порт поставить на поморском Русском Севере, чтобы аглицкие и наши, когда будут, торговые суда не ходили промеж датчан, норвегов, шведов, немчинов, полячишек и балтов, от которых никогда не знаешь какой пакости ждать, а шли Северным прямым путем!

Так что нет, Малюта, не обидно мне, не обидно! Наоборот, благодарен я батюшке, он как отец хоть и через боль, но ума мне дал! – заключил Борис.

Малюта внимательно выслушал, одобрительно похлопал Бориса по плечу: – Хорошо и ладно ты сказал. Но ты, это, Борис, давай к твоему разумению поближе.

– Да, к разумению. Так вот, уже почти три года Бомелька при царе, а результат где? Нету результата, нету! И, верно, не один я так думаю! И потому, я разумею, придумал Бомелька перстень.

– Что за перстень еще? Причем здесь перстень? – удивился Малюта.

– А-а! Чудесный перстень! Он вроде как и тело лечит, и голову правит! Белого металла, с печаткой желтого камня и черным крестом. Так его Бомелиус расписал и описал. От фрязинов и немчинов вроде как перстень к нам попал.

– И государь поверил ему? – изумился Малюта.

– Да, поверил! Скажу тебе больше: при мне и Бомелиусе однажды государь в задумчивости сказал: – Да, припоминаю, говорила мне мамка, что дед мой с этим перстнем долгую жизнь прожил и не болел, а отец мой, как только вернул перстень немчинам, так хворать стал и вскоре помер.

– Допустим! Но откуда Бомелька мог узнать про перстень?

– Говорит от кардинала фрязинского, коего когда-то врачевал в Риме, но я думаю врет. Скорее всего что-то разнюхал у наших из Посольского приказа, уж больно крепко он там дружит с некоторыми. Дядька мой Дмитрий из Посольского приказа сказывал, что некоторых подъчих Бомелька на Кузнецкий мост водит и там разными серебряными штучками от местных мастеров одаривает и ублажает, а иных в торговых рядах крепким монастырским пивом опаивает и по ходу разные истории выведывает и тем забавляется. А там – в приказе – сто-олько историй! —Борис воодушевился, его глаза загорелись. Малюта с удивлением смотрел на Бориса, а тот продолжил: – Вот послушай какие есть истории: и про трубу Александра Невского, коей он в апреле, представляешь, в апреле заманил рыцарей на лед Чудского озера да и утопил их там; и про пропавший золотой ратный пояс Дмитрия Донского, который Софья – прабабка государя – чудом разыскала и вернула сыну, и про кинжал князя Василия, которым ослепляли его врагов и которым потом был ослеплен он сам, отчего и получил прозвище Тёмный, и про победный Честный крест Андрея Боголюбского, и про меч Пересвета..,

– Погодь, погодь, – перебил его Малюта, – так, значит, по-твоему разумению, Бомелий среди этих сказок и разведал у посольских про этот перстень чудотворный?

– Ну да, он им особливо интересовался, – подтвердил Борис, – а другие истории, я думаю, так – для отвода глаз.

– Ага! А потом, – продолжил Малюта, – значит, переложился Бомелиус от бесполезных зелий к этому целебному перстню, так что ли?

– Нет, не совсем так, так слишком просто. Бомелий, я думаю, преподносит государю дело так, что его зелья целебны, но действуют медленно, но есть секрет как усилить снадобья и открыть новые, а для этого нужен перстень. И дело за малым – всего-то нужно добыть его, то бишь вернуть утраченное, вернуть своё. СВОЁ! Понимаешь, Малюта, какой это манок для государя?

– Понимаю! Ага, ага! Думаю, запал на это батюшка наш Иван Васильевич! Да-а. А песня эта долгая! Война! И чёрт знает где искать его, этот перстень, и как добыть! И это время – его, Бомельки, время! Пока суд да дело, он как сыр в масле будет кататься. Хитер, сукин сын Бомелька, хитер!

– Еще как! И хитер, и умен! Когда он только появился при дворе великого государя, я по молодости и душевной простоте своей поделился с ним некоторыми своими наблюдениями. Какими? Ну вот, к примеру, если государь идет к первой заутрени легко и посох свой царский несет на весу и не опирается на него, значит, это светлое утро, значит, государь хорошо спал, чувствует себя хорошо и добро настроен. Если же посох в правой руке, государь через шаг опирается на него и голова наклонена вправо, значит, и состояние государя, и настроение, скажем так, не очень, а если посох в левой руке, государь идет медленно и опирается на него, а локоть правой руки прижат к боку, значит, государь страдает печенью, наполнен желчью и лучше на глаза ему лишний раз не попадаться. Ну и всякое другое, к примеру, наклон головы, как почесывает нос, как держит посох, когда сидит и так далее.

– Ух ты! Так, так и что? – недоуменно спросил Малюта.

– А то! Выслушал Бомелька и впечатлился. Долго думал, ходил и бормотал под нос что-то вроде «когницио ад мотус, когницио ад мотус». Спросил я у него, мол, что он там бормочет? Отмахнулся! Сказал, что это по-латыни вроде как познание через движение. В общем подхватил мою методу Бомелька и, надо отдать ему должное, довел до совершенства. Не раз потом он своими догадками государя удивлял. А мне впору провалиться от злости и каждый раз так хочется садануть его чем-нибудь тяжелым, когда я слышу, как он говорит: «Феликий госсюдарь, вижу у тебья фот здес больит». Тьфу! – Борис в сердцах плюнул, помолчал, подождал пока улыбка сойдет с лица Малюты и спросил: – Ну, и что делать будем?