Убью, студент!

– Вот-вот! – обрадовался тип, как рыбак, у которого клюнуло. – И к журналистике Ваша душа не лежит. Не хотите Вы писать подобно Вашим друзьям-поэтам о какой-нибудь передовой доярке или о том, сколько гаек за смену выточил токарь N. Ведь так?

– Так, – вздохнул Леонид и удрученно опустил голову.

– Вот я и говорю: зря Вы учились.

– Нет, не зря! – Соломин заволновался, и речь его полилась почти вдохновенно. – Я прочитал там немало книг, я увидел интеллигентных профессоров и доцентов, я встретил творческих друзей, я там женился, наконец!.. – И не зная, что бы еще добавить, вдруг выкрикнул: – Студенчество – лучшая пора жизни!

– Не имей 100 рублей! – подыграл бес.

– Ну, и пусть, – продолжал Лёня, – пусть я навсегда останусь рабочим. Маму только жалко: она так надеялась, что я «выйду в люди». Но я все равно не брошу писать. Устроюсь дворником или сторожем, чтобы больше свободного времени оставалось. Сейчас многие так делают…

– Да, есть такое поветрие среди непризнанных гениев, – ехидно заметил гость. – Видно, далек их скорбный труд от интересов государства и народа… А женился ты зачем, эгоист проклятый!? – вдруг гневно закричал он. – Встать, когда старший по званию с тобой разговаривает!

Увидев на месте гостя полковника Щукина, Леонид машинально вскочил с кровати, но тут же снова сел и взволнованно произнес:

– Не орите на меня! У меня нервы слабые. Я могу и в морду дать.

– Ну-ну, уж и обиделся, – примирительно сказал тип, приняв прежнее обличье. – Я пошутил… Но все-таки ответь мне, зачем ты женился?

– Как зачем? Я люблю Нину… И потом, все женятся.

Товарищ пересел на койку, обнял Соломина за плечо и заговорил с ним, как отец с сыном.

– Но ты же знаешь: семья – это ответственность. А ответственность сторожа или дворника простирается на рублей 70-80. Не маловато ли?

– Маловато, – согласился Лёня.

– Нет, я всё понимаю. С одной стороны, в жизни хочется чего-нибудь высокого, например, стихов. С другой стороны, поэзия – это как алкоголь: трудно остановиться. Да я и не предлагаю бросить. Я вот только не знаю, можно ли сочетать приятное с полезным, служить одновременно семье и музе. А ты знаешь?

– Нет, – вздохнул поэт.

– Ну, хорошо, хорошо. А о чем хоть пишешь-то? Небось, всё о морях. И не только по верху плаваешь, но и в глубину уже погрузился. (Всё, черт, пронюхал! – подумал Лёня). Коралловые рифы – какое красивое словосочетание! Так и просится на бумагу… – гость встал и, прохаживаясь, резко сменил игривый тон на менторский. – Однако хочу предостеречь: под водой, как и на суше, водятся акулы! Помните, в рассказе красного графа Алексея Толстого «Голубые города» говорится: жизнь, говорится, недолюбливает мечтателей и грезеров. Она их тычет кулаком в бок: будя дремать-то. Она их мордой – и в дерьмо.

Помолчав, товарищ продолжил:

– Надеетесь, что когда-нибудь Вас признают и опубликуют?

Лёня скромно потупил очи.

– Ну, а как нет? Что тогда? Все равно будете марать бумагу? (Поэт кивнул.) А зачем, зачем?

– Для души! – гордо сказал Соломин. – Вам, логикам, это не понять.

– Почему ты назвал меня логиком? – удивился гость.

– Где-то читал, что логика – это адское изобретение.

– Ишь, какие мы грамотные!.. А хочешь, я приоткрою тебе будущее – твоё и твоей великой страны?

– Нет! – испугался Лёня.

– Да не бойся. Я так, слегка, как в тумане. Общие, так сказать, очертания… В этом году умрет твой отец и Брежнев.

Леонид вздрогнул, бес захохотал.

– А дальше… ох… дальше начнется комедия. Место генсека станет, как заколдованное. Не успеет на него сесть очередной претендент, как – вжик! – и он уже в лучшем мире. Три года подряд учреждения будут вывешивать траурные флаги, и по стране прокатятся концерты печальной музыки. Оставшись без головы, испугается страна. Политбюро, наученное горьким опытом, выберет самого здорового и молодого своего члена. На этот раз голова уцелеет, но заболеет тело. И сляжет державное тело в постель, и через какие-нибудь 6 лет прикажет долго жить, распавшись на части. Вместо одного социалистического союза окажется много капстран. Да-да! Россия пойдет путем загнивающего капитализма. С чем боролись, на то и напоролись, ха-ха!

В комнате потемнело; за окном грянул гром, хотя на дворе февраль стоял.

– Идеал равенства и братства заменит свобода действий. Самые ушлые, ловкие, сильные начнут действовать в свою пользу. И разбогатеют так, что испытают умственное затруднение: куда бы еще потратить деньги? Другие же граждане будут рыться в мусорных баках… Комсомольцы, спортсмены и бандиты станут на одно лицо – узколобое лицо гоблина.

Соломину стало страшно, а гость говорил всё вдохновенней, торжественно, как пророк.

– И приидет царство гоблина. Хотя они назовут это демократией, а себя господами. Господа – ха-ха! – с нулевой культурой. И ты почувствуешь классовую ненависть. А ты думал, что классов нет, что их выдумали два немецких бородача-еврея? Классы есть. Правда, не в виде рабочих, крестьян и буржуев, а в образе людей и гоблинов, которые различаются по духовному признаку. И враги народа – это не идеологическая химера хитроумного Сталина. Ты увидишь их, точнее, их политику, льющуюся, прежде всего, с телеэкранов, откуда хлынет такая пошлость и бесвкусица, что в комнате станет нечем дышать.

Лёня в самом деле стал задыхаться и тихо сказал: «Изыди от меня, сатана»! А бес, как будто ничего не услышав, продолжал:

– Теперешний обыватель возмечтал о колбасе, с которой сейчас перебои. Будет ему колбаса. Но уж ничего, кажется, кроме колбасы, не будет. Ни божества, ни вдохновения. Всё завертится вокруг материального, телесного. И станет кушать обыватель свою колбаску, укрепив окно и вход квартиры железными решеткой и дверью из опасения грабежа со стороны не разбогатевших еще гоблинов. И не останется у него друзей, помимо собаки и кошки. Ибо человек человеку при капитализме есть лю, что по-французски значит волк.

Изыди от меня, сатана!

– Ха-ха-ха! А ты превратишься в классического мизантропа – желчного, худого, сутулого, с болотного цвета лицом… Но хочу тебя порадовать: ты напишешь-таки ряд замечательных вещиц, облитых горечью и злостью, поскольку материала вокруг будет предостаточно. Так что в рай не спеши. О чем там писать? Как небожители занимаются любимым трудом и делают друг другу комплименты? Скукота! То ли дело здесь, где ежесекундно разгораются страсти! Правда, часто на пустом месте… Помнишь фразу Мао Цзе Дуна «чем хуже, тем лучше»? Она словно обращена к художникам. Мао Цзе Дун обратился с ней ко всему китайскому народу; значит, все китайцы – люди искусства.

Пока гость отвлекся на свою безупречную логику, Леонид решил перейти в наступление и на ты.

– А как тебя зовут? – вдруг спросил он.

– Рудик, – немного растерялся товарищ.

– Скажи, Рудик, почему ты словно недоволен тем будущим адом, который ты тут нарисовал? Ведь это твоё хозяйство, твоя стихия.

– Скучно с гоблинами, – признался бес, – грубы они и примитивны. А я ангел, хоть и падший. Признаюсь тебе, что мой долг – вытеснять таких, как ты, достаточно тонких и не слишком погрязших в грехе, из этого мира, но я хочу, чтобы ты остался. С тобой по крайней мере поговорить можно.

– Я польщен, – сказал Лёня.

Гость снова подсел к нему и попытался обнять, но Лёня отодвинулся.

Ты мне не снишься, я тебе тоже,

и ничего мы сделать не можем.

Словно чужие стали друг другу,

и между нами – белая вьюга. –

пропело исчадие и спросило: «Кстати, что тебе снится чаще всего»?

– Будто я студент, – сказал эксстудент, – завтра экзамен, а я не готов. Или будто мне, вроде, выдали диплом, ан нет: еще предстоит пройти 5-ый курс.