Тайны серебряного века

Все трое «полководцев» остались внакладе. Каждый мнил себя главным спасителем России. Получилась затея по известной басне Крылова «Лебедь, рак и щука». Каждый тянул политическое одеяло на себя.

Части армий, подконтрольных Колчаку в Сибири, проводили жесточайшие карательные операции против большевиков и им сочувствующим из числа местного населения через казни.

Красные партизанские отряды не давали покоя колчаковцам.

А вот что касается крестьянства Сибири, оно не желало воевать. Не хотело идти ни в Красную, ни в Белую армии. Избегая мобилизаций, местные жители бежали в леса, организуя «зеленые» шайки. В ответ белые сжигали дома и целые села, вешали и расстреливали местных жителей.

Так, в Кустанае в апреле 1919 года белые за один день расстреляли около 700 человек. Усмирителям восстания Колчак адресовал такой приказ:

«От лица службы благодарю генерал-майора Волкова и всех господ офицеров, солдат и казаков, принимавших участие при подавлении восстания. Наиболее отличившихся представить к наградам».

Под напором красных Колчаку пришлось отступать в так называемом Втором Ледяном походе. После отбытия правительства и адмирала в Омске начался бардак под названием «эвакуация». В душе у каждого белогвардейца тяжело ворочался ком вины за содеянное. Надо было спасать свои жизни, превращенные кровавыми рубками в шкуры. В этом можно было без натяжек винить и красных. В гражданских сшибках правых не бывает, как не бывает победителей. Поэтому сознание каждого кричало: «Спасайся, кто и как может!»

По воспоминаниям очевидцев и с красной и с белой стороны, зрелище было неприятное до гнусности. Начальники, большие и малые, пеклись за сохранность награбленного барахла. Его пытались всеми силами загрузить в вагоны, – а они ведь не резиновые, – и переправить на восток. На Транссибирской магистрали эшелоны с награбленным барахлом и его новыми хозяевами то и дело застревали в пробках, образуя многокилометровые стальные тромбы. Железнодорожники-стрелочники за взятки пропускали нужные составы, имея свой гешефт от стремления начальства быстрее улизнуть от «красной заразы».

А рокадными большаками, тропами, кюветами, параллельно чугунке топали в том же направлении армейские пешие колонны, составленные из отрядов, рот, батальонов и разрозненных частей. На них часто нападали и красноармейцы, и сибирские партизаны, и шайки бандитов.

Помощник Колчака по снабжению Д. Филантьев вспоминал:

«Численность войск никому известна не была, наугад ее принимали в 60 тысяч человек. На самом деле едва ли было и 30 тысяч, по крайней мере. До Забайкалья дошло только 12 тысяч, да столько же примерно осталось добровольно под Красноярском, итого около 25 тысяч, которых, однако, отнюдь нельзя было назвать «солдатами».

Мужики, ехавшие на санях по два-три человека, хотя и имели при себе винтовки, но пользоваться ими готовы были не вылезая из саней. Покинуть сани никто не хотел ни при каких обстоятельствах. Каждый знал, что сойдешь – дожидаться не станут и бросят на произвол. Такова была психология «едущих». Я испытал ее на себе: ночью подо мной свалилась лошадь и придавила меня в сугроб; мимо проехали сотни саней с солдатами, и ни один на крики о помощи не отозвался, а некоторые отвечали – «нам не до тебя». Полчаса бился, пока удалось выбраться из-под лошади, а затем поднять и ее. Орудий не было вовсе, пулеметов тоже, за исключением двух-трех, сохранившихся у воткинцев.

Из Красноярска, для преграждения нашего пути, была выслана полурота пехоты с пулеметами, которая заняла высоты к северо-западу от города верстах в трех от него. На противоположном плато собралось несколько тысяч саней с сидящей на них нашей «армией». Тут же верхом Каппель и с ним несколько всадников.

Прогнать красноармейскую полуроту можно было обходом влево и ударом в лоб. Однако ни один солдат из саней выходить не пожелал. Тогда посылается рота офицерской школы, она открывает огонь вне действительности выстрела, красные, конечно, из-под такого огня не уходят и тоже продолжают палить в воздух. «Противники» замирают друг против друга до темноты, и ночью все, кто хотел, свободно прошли в обход Красноярска и даже через самый город».

На совещании с начальниками колонн генерал-лейтенант В. О. Каппель предупредил их, что в дальнейшем целесообразно обходить города.

– Владимир Оскарович, я уверен, там впереди сейчас нет краснопузых, они у нас за спиной – преследуют. Обходить – это значит петлять и терять время, – обратился один штабс-капитан.

– Нет, Петр Иванович, – он знал этого офицера еще с германского фронта, – вы глубоко ошибаетесь. Красноармейцев может и не быть, а партизан и недовольного нами народа

полно. Оружие у сибиряков всегда было. В минуты нерешительности действуй быстро и старайся сделать первый шаг, хотя и лишний. Осторожность – хорошая вещь, но даже черепаха не сделает ни одного шага, если не высунет голову из панциря. Данные нашей разведки требуют от меня выполнения всеми моего приказа, – мудро ответил штабс-капитану опытный военачальник…

Несколько слов о судьбе этого генерала. Владимир Оскарович Каппель – участник Первой мировой войны. В декабре 1919 года назначен главнокомандующим Восточным фронтом. Под его командованием войска совершили исторический Сибирский ледяной поход. После тяжелых поражений, потери Урала, Омска, Томска, Новониколаевска, Иркутска, Красноярска и многих других городов и районов, отступая в Забайкалье, во время перехода по льду через реку Канн – приток Енисея – отморозил ноги, перенес в полевых условиях их частичную ампутацию. Через несколько дней заболел воспалением легких. Последним приказом от 21 января 1920 года передал командование генерал-лейтенанту С. Н. Войцеховскому. Умер от ран и болезней 25 января 1920 года в деревне Верхнеозерская в районе Верхнеудинска. Похоронен в Иверской церкви города Харбина в Китае. Установленный на его могиле памятник снесен в 1955 году по требованию советских властей.

Потом была череда предательств – чехословацкого корпуса, союзников. Там, где есть большие деньги, там не может быть дружбы. (Имеется в виду часть золотого запаса России – 505 тонн, которые в 40 вагонах перевозил Колчак.)

Когда 27 декабря 1919 года штабной поезд и поезд с золотом прибыл на станцию Нижнеудинск, представители Антанты знали, что теперь Колчак без армии – гол как сокол, и приказали отказаться от прав Верховного правителя России и передать эшелон с золотым запасом под охрану чехословацкому корпусу.

В Нижнеудинске 4 января 1920 года адмирал подписал свой последний указ, в котором объявлял о передаче полномочий «Верховной Всероссийской Власти» А. И. Деникину, а «вся полнота военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины» предоставлялась генерал-лейтенанту Г. М. Семенову.

Чехословаки 15 января передали Колчака эсеровскому политцентру, а те спустя несколько дней – большевикам.

С 21 января по 6 февраля 1920 года велись допросы адмирала Чрезвычайной следственной комиссией. Перед расстрелом Колчак обратился к сотруднику ВЧК С. Г. Чудновскому:

– Я прошу сообщить моей жене, которая живет в Париже, что я благословляю своего сына.

– Сообщу, – буркнул Чудновский.

В ночь с 6 на 7 февраля адмирал и глава правительства В. Н. Пепеляев были расстреляны без суда по постановлению Иркутского ВРК большевиков после прямого указания Ленина.

* * *

Однажды при встрече в Совете ветеранов военной контрразведки мой сослуживец по Львову и начальник особого отдела КГБ СССР по ПрикВО генерал-майор Николай Кириллович Мозгов рассказал о женщине – старшем оперуполномоченном на Балтике Федосье Федосьевне Борисовой.

Кстати, Балтфлоту Мозгов посвятил нелегкий кусок своей службы в годы войны. Потом он подарил сослуживцу по Прикарпатью книгу «Чекисты Балтики», где публиковались его воспоминания «Тревожные дни на Ханко». В этой книге упоминалось и имя Борисовой. Ей была посвящена отдельная статья Елены Серебровской «Женщина с наганом».

Говоря о деятельности, географии службы и ее характере, Мозгов назвал сотрудницу военной контрразведки «женщина-метеор» из-за того, что объездила по службе почти весь Союз.

Родом она была с Украины.

Родилась в образованной и большой семье, в которой было восемь детей. Отец – Федосий Третьяченко был учителем в большом селе Старая Буда Киевской области. В конце двадцатых годов на Украине жилось не сладко. И люди срывались с родной земли и отправлялись за счастьем в Сибирь и на Дальний Восток. Уехала осваивать алтайские земли и семья учителя. Любимой дочери Федосье было всего десять лет.

Это было время свирепствования на Алтае остатков белогвардейских банд колчаковцев. Они расправлялись с учителями, военными, коммунистами и вообще сторонниками советской власти.

Вот как вспоминала наша героиня тот период:

– Банда Шишкина налетела днем откуда-то из лесу, оставляя за собою кровь, трупы, слезы, наводя ужас на местных жителей. Бандиты были из Волочаевского района.

Черная слава бежала впереди них. Бандиты прошли рядом с селом Егорьевка, в котором учительствовал отец.

Первым бандиты схватили локтевского судью Василия Муромцева. Привязали за ноги к хвосту коня и погнали. Бился живой человек о дорогу, об ухабы да камни. В кровавое месиво превратилось его лицо. В таком виде он и принял смерть мученика. И братьев его убили эти звери. А секретарю райкома комсомола Павлу Локтеву голову шашкой срубили. Откуда такая ненависть лютая бывает у людей? Наверное, оттого, что они превращаются в такие моменты в звероподобные существа.

Отец в тот период в Змеиногорске оказался. Совещание там проходило учителей и директоров школ. Все учителя да заведующие школами собрались. Бандиты откуда-то прознали об этом. Налетели, ворвались в здание, арестовали педагогов и заперли в тюрьму. Расправа готовилась чуть позднее. Но нашлись смелые люди. Из Рубцовки на конях поскакали в Усть-Каменогорск, где красные стояли. Успели предупредить, – красноармейцы разгромили банду. Заключенных освободили. Так отец остался живым, но от стресса стало сердце болеть, и в 1931 году его не стало.

И вот тут-то Феня остановилась на человеческой подлости. Она вспомнила, что за две недели до нападения банды приезжал к ним инспектор школ. Принимал его отец дома – накормил, напоил. Говорили о школьных делах. Отец партийным был, инспектор знал это. А оказалось, что этот человечишка с бандитами заодно. И совещание-то учительское собрано было по его указанию. А может, он сам и был этим Шишкиным.

– Когда наши освободили арестованных, – рассказывала Борисова, – отец вспомнил, как «инспектор» на коне прискакал с бандой. За одной лошадью труп локтевского судьи, весь в крови, волочится, а «инспектор» гарцует на своем коне да показывает, кого из учителей брать. Увидев отца, пообещал ему: «Вечером расстреляем».

Сегодня мы, по вине партийного руководства СССР лишенные Большой Родины, которую предали и разломали, часто от перекрасившихся под либералов-рыночников и их последователей слышим, что Советам власть досталась легко, – она, мол, валялась на дороге. Глупость все это. Слишком прост и слеп тот человек, который думает, что Советская власть нам даром досталась, вроде подарка новогоднего. Нет, за нее жизнями плачено.

* * *

Помнятся из далеких теперь школьных лет частушки про Колчака:

Мундир английский,
Погон французский,
Табак японский,
Правитель омский…

Пели их и в Гражданскую войну. Его, вчерашнего любимца России, покорителя Арктики и героя Севастополя, теперь ненавидели не только «красные», но и «белые» в России. Его предали все – союзники, собственная армия, правительство, даже личная охрана. Верными оставались лишь две женщины, потому что обе любили его, каждая по-своему.

Да, только две женщины отмечены в судьбе Колчака.

Жена – Софья Федоровна Колчак (Омирова) (1876–1956), выпускница Смольного института благородных девиц, круглая сирота, скромная, знавшая пять иностранных языков, подарившая мужу трех детей: двух дочерей, умерших в детстве и сына Ростислава. Жила с мужем – искателем острова-призрака, земли Санникова, потерявшим полрта зубов от цинги в экспедициях, а теперь начальником дивизии – в Гатчине, затем в Либаве.