Короли садов Мамоны

– Я его знал? Нет, я его не знал, но я знаю, что он был наш, рабочий человек, и поступать так с нашим братом может только последний негодяй.

Он склонил голову, качнул ею два-три раза и проронил ещё:

– Что можно с такой сволочью сделать! Наказать надо, примерно наказать, чтоб знала, как обращаться с нашим братом.

Тут они заговорили все разом. Мысль им показалась настолько заманчивой и плодотворной, что они осушили еще по стакану, чтобы не дать ей засохнуть на корню. Планы мести один за другим рождались в их, разгорячённых сорокоградусным допингом и ужасной трагедией, головах. Живописуемые Андреем, раз от разу во всё более мрачных и трагических красках эпизоды, не могли не найти отклика в душах потрясенных слушателей. Апофеозом рассказа стала сцена предсмертной агонии несчастной жертвы Зинкиного произвола.

– Я смотрю в его глаза и вижу в них: «Не дай мне помереть», а сделать ничего не могу…

Голос Андрея дрогнул, глаза его влажно заблестели. Отвернувшись, он молча уткнулся в кусок горбуши. На скулах Бориса Палыча ходили желваки, как будто разгулявшиеся валы во время шторма на море. Дмитрий же, опустил голову долу и закрыл глаза, но было видно, как его губы что-то шепчут, нервно подергивая влажным усом.

– Ну, что, братан, примем успокоительную в помин души новопреставленного?

Дмитрий, не поднимая головы, выставил вперёд руку с поднятым вверх указательным пальцем, как бы отстраняя им от себя все суетное и малозначимое для наступившего момента. Мгновение он пребывал ещё в такой позе, затем медленно поднял голову и сказал севшим от напряжения голосом:

– Слушайте… – и, закрыв глаза, стал говорить, коротко выдыхая каждое слово:

Не надо ждать…

Не надо плакать….

Не умирать, а жить спеши!

Светя из тягостного мрака

Огнём мерцающим души…

Мы все уйдём,

Пыля дорогой

Разбитых вдребезги надежд…

Оставив на земле остатки

Своих истрёпанных одежд.

Молчи, мой брат…

Молчи, мой друг…

Всё упокоится в земле!

В мой смертный час слезами горя

Отметьтесь на моём челе…

Накал неподдельной страсти, с которым Дмитрий донёс до своих слушателей только что рождённые строчки, был невероятен по мощи воздействия на двух эмоционально закалённых мужчин. Они плакали. Слёзы катились по щекам склоненной головы Бориса Палыча. Но он их не замечал, только горящие глаза пожирали лицо Дмитрия, жадно внимая каждому его слову. Андрей сидел вполоборота ко всем и чувствовал, как слёзы постепенно растворяют подступивший к горлу комок.

Дмитрий умолк. Некоторое время мужчины сидели молча. Постепенно оцепенение спадало и вот, кашлянув, украдкой сбрасывая рукавом запоздалую слезу, они зашевелились, приходя в себя. Дмитрий оглядел сидевших перед ним Андрея и Бориса Палыча и спросил с хитрой усмешкой:

– Что друзья, сомлели малость? Наливайте, я бесплатно не работаю!

– Да-да, конечно, – сказал растроганный Борис Палыч. – Какие стихи и прямо по поводу! Надо же! Ты что, учишь их, что ли?

– Ну ты сказал! Стихи учат девочки-писюхи, а я их сочиняю по случаю.

– Заливаешь, не может быть! Прямо вот так сейчас и сочинил?

– Ну, мужик, ты же слышал сам! Не веришь, спроси братана.

Закончив наполнять стаканы, Андрей ответил на немой вопрос Бориса Палыча:

– Точно, точно! Знаешь, как у Пушкина в «Египетских ночах» импровизатор работал. Так этот «жук» ему не уступит ни в чём.

Он знал эту способность брата к мгновенному выплеску стихотворной тирады, или пространному монологу, сродни героям шекспировских трагедий, порождаемых нетривиальностью момента. Иногда это было красиво, чаще умно и толково, в иные разы случалось слушать философские откровения. Беда была в том, что эти откровения всё вместе удавалось соединить редко. Не имея при себе пишущих принадлежностей, Андрей злился и негодовал, по поводу внезапных братниных поэтических озарений. И ещё была одна странность в творчестве Дмитрия. Ему никогда не удавалось выжать из себя ни строчки, мало-мальски подобных тем, что он был способен сочинить после двух-трёх стаканов алкогольного напитка…

Через час, предприняв ещё одну вылазку, чтобы пополнить запасы «огненной воды», вся троица была уже под изрядным градусом. Не забывая, однако, цели своей встречи, собрав остатки трезвой воли, они усиленно обсуждали, чтобы такое предпринять в отношении наказания злой узурпаторши Зинки. Горячась и перебивая друг друга, они выдвигали версию за версией. Их не смущало, что иные варианты прямо фонтанировали несуразностью или откровенным авантюризмом.

В маленькой электрощитовой стоял плотный басовитый, вперемежку с азартными выкриками, гул голосов. Со стороны постороннему человеку могло показаться, что он присутствует на старом добром партийном собрании. Только с таким накалом страстей можно обсуждать, какому из членов партийного актива достанется в текущем месяце отличная трёхкомнатная квартира. Больные, свившиеся в три кольца у окошек регистратуры, живо обсуждали бурное течение беседы нашей троицы. Каморка, где пребывали в данный момент наши заговорщики, располагалась в пяти метрах от означенной толпы людей. Находились в очереди и такие, что ставили на интерес, кого из собравшихся в соседней комнате лишат слова и попросят удалиться за слишком эмоциональное поведение в присутственном месте.

Тем временем собравшийся кворум пришёл к плодотворной идее, что неплохо бы было, ограничить возможность действий бессердечной узурпаторши. «Бойкот, только бойкот, – вот что нужно, чтобы она почувствовала всю низость своего поступка!». Мысль, высказанная Борисом Палычем, была принята единодушно под одобрительный рёв братьев. И вот, в тот самый момент, когда друзья, воодушевлённые своей находчивостью, дружно сдвинули бокалы в ознаменование принятой программы, дверь электрощитовой внезапно сотряслась от громовых ударов. Хилый крючок, призванный охранять конфиденциальность встречи, сорвался, и на пороге возникла Зина Ивановна. Глаза её сверкали, праведный гнев окрасил её маленькое лицо густой красной литолью:

– Так, пьянствуете?! Нет, вы только посмотрите, – громогласно обратилась она к стоявшей сзади Ливадии Васильевне и прочей посетительской аудитории, битком заполнявшей коридор. – Они здесь пьянствуют! Ор стоит аж до шестого этажа, а работы непочатый край! Андрей Васильевич, идите с Ливадией Васильевной в подвал и закончите разборку вещей по кладовым. Борис Палыч, вы, как инвалид, идите домой и заберите своего приятеля! Посторонним здесь находиться категорически нельзя. И чтобы это было в последний раз! А то докладную Тамаре Витальевне подам и вас лишат премии, если чего похуже не будет.

Андрей понял, что надо спасать положение и широко улыбаясь, примирительно сказал:

– Зина Ивановна, это мой брат заскочил. День рождения у него сегодня, круглая дата! Может, уважите, присядете с нами?

– Некогда мне с вами рассиживать, – скроила Зина Ивановна официальную гримасу. – Убирайте всё со стола и уносите отсюда.

– Будет сделано, как в аптеке, – подал голос Борис Палыч, – Андрей, ты иди, а я всё уберу. Мы будем там, у меня во дворе. Не задерживайся, уже шестой час.

Андрей с Ливадией Васильевной вышел во двор. Отпирая дверь в подвал, он чувствовал на себе её внимательный взгляд. Не оборачиваясь, он прошёл внутрь и остановился, озирая огромные груды беспорядочно сваленного оборудования и мебели.

– Ливадия Васильевна, слушайте, неужели мы будем сейчас ковыряться во всём этом? Я жутко устал и, честно, руки не поднимаются.

На лице Ливадии отразилась целая гамма чувств. Среди всех прочих, Андрею почудилось её разочарование таким оборотом дела. Она, постояв немного, как бы размышляя, сказала:

– Зина Ивановна как клещ, вцепится – не отпустит. Ладно, иди, я придумаю что-нибудь. Вообще-то ты с ней будь поосторожнее, она может устроить подлянку только так, и мигнуть не успеешь. Проверено.

– Спасибо. Учту. А завтра я приду пораньше и поработаю в счет сегодняшнего.

– Хорошо. Только не увлекайся сегодня водочкой, а то завтра из тебя будет ещё тот работничек. Ты и сейчас уже под хорошим градусом.

– Да нет, – слабо возразил Андрей, – просто устал сегодня как собака. Ну, я пойду.

До дома Бориса Палыча было ходу минуты три. За это время Андрей успел перебрать изрядное количество мыслей по поводу обнаруженного интереса к своей персоне со стороны Ливадии. Не будь этого интереса, не случилось бы нынешнего казуса в электрощитовой. Не иначе, как Ливадия надоумила завхозиху вломиться к Борису Палычу. Наверняка она слышала телефонный разговор Андрея с братом. Сама бы она не посмела врываться к электрику. Зина Ивановна, имея обширные полномочия, это сделала не задумываясь. Теперь ему припомнились многозначительные взгляды Ливадии.