понимаю, что ехать и не с чем
было мне до поры… А теперь?
За смирение паче гордыни,
за лицо без личин и гримас
отлучён я печатью доныне
от широких читательских масс.
Неприметный для лести и мести,
хоть и робок, но честен мой труд.
Отчего же душа не на месте,
будто еду к живому на суд?
Хозяин
1
Свойский лад астафьевского дома.
Печь-голландка. Шкаф. Половики.
Всё, что бедность берегла от слома.
Жили так и наши старики.
Садик за окном жарой измаян.
Видишь эти блики тут и там?
Кажется, мгновенье – и хозяин
выступит из света к нам, гостям.
Впрямь ли он оставил кров домашний?
Где его душа, в каких мирах?
Зябкому суглинку Манской пашни,
верится, достался только прах.
2
Тихий дол, где с дочерью Ириной
погребли его, всё реже тих.
Тщетно он просил перед кончиной
не топтаться на могилах их.
Не прочтя «Последнего поклона»,
здесь картинно никнут головой
и особо важная персона,
и лакей, неважно чей, но свой.
Чтут его! Хоть это сердце – ими ж
сбито с ритма и теперь мертво,
снова золотят свой блёклый имидж
безотказным именем его.
«Низкие» истины
Модель в портрете ищет сходство,
пока портрет модели льстит.
В ней могут быть черты уродства,
но их смягчать велит нам стыд.
«Красиво» лучше, чем «похоже»:
разгладь рубцы, добавь румян…
«Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…»
Мы эти пушкинские строки
за откровение сочли,
забыв другие – о пророке,
судье неправедной земли.
И Блок с учителем согласен:
«Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен».
…А если в нём «случаен» ты?
И за твоей баржою волны
смыкает Обь глухой порой?
Но «без меня народ неполный»
твердит платоновский герой.
И пишет в сумрачной Овсянке
солдат, чурающийся лжи,
как шли на смертный бой подранки —
сынишки ссыльных с той баржи.
В могиле братской с палачами
своих отцов и матерей
глядят нездешними очами
на явь, не ставшую добрей…
За все не благостные лица,
за каждый злой и грубый штрих
не след художнику стыдиться —
пусть мир стыдится, видя их.
Красноярск – Овсянка – Москва
Июнь – сентябрь 2004
Каллас
Этим светом прагматичным
от Америки до Рима
леди с профилем античным
как никто боготворима.
Ей толпа рукоплескала