Процесс

Несложный расчет позволяет утверждать (согласно анализу американского футуролога Э. Тоффлера), что человек сменил с момента своего появления на Земле 800 собственных поколений. Их умственное развитие можно обозначить кривой, идущей сначала немного вверх, а потом резко взмывающей. За прошедшие сто – сто пятьдесят лет (в исторических масштабах это мгновенно!) произошла огромная подвижка в познании и покорении окружающего нас мира. Найден ключ к раскрытию системы мироздания (теория относительности). К людям пришло электричество, радио и телевидение. Создан двигатель внутреннего сгорания (автомобиль, трактор, первые самолеты). Создана электронная система мышления и информации (компьютеры, интернет). Изобретена мобильная беспроводная связь. Началось овладение генной инженерией (клонирование). Освобождена энергия атомного ядра. Люди проникли в космос (посадка исследовательских аппаратов на Луну, Марс и спутник Урана). И многое другое. Ускорение развития – 2 к 800 или 1 к 400.

Человек, с нарастающей скоростью проникновения его сознания в мир становился все более умственно удовлетворенным. Его открытия – не самоцель, а движение к еще ненайденной глобальной истине. Прогрессирующее удовольствие, как известно, доводит до оргазма. Что тогда делать человечеству – отвалиться в изнеможении? Это будет возврат к началу, в данном случае – к историческому прошлому, и одновременно это будет рождение нового человека, который продолжит свое развитие. Наш юмор имеет определенный философский подтекст.

Оказалось, что ничем не стесняемая продуктивность разума не приводит человека только к счастью, а рождает новые проблемы противостояния чувства и разума на более высоком уровне. Они уже сказались на таком вроде бы незыблемом понятии, как собственность. Владение ею уже не является страстью человека. Он все больше воспринимает ее как якорь, мешающий плыть в быстром потоке жизни. Поэтому все большее место занимает аренда недвижимости (жилья) и движимости (вещей и услуг). При насыщении общества материальными благами больший интерес начинает проявляться к области научного знания и связанных с ним высоких технологий. Это авангард разума. В центр внимания становится макро– и микрознание – высшие стремления разума и стимулирующей его моральной идеи. Мечта и действительность желают слиться.

Казалось бы, это хорошо.

Столь продуктивное двухсотлетие одновременно выявило у людей мощные тормозящие чувства, ставившие своей целью возненавидеть прогресс, оскорбляющий маргинальную часть общества. Появились массовые социальные и психологические движения, подверженные глубокому консервативному чувству.

На ранней исторической стадии переход от одной производительной формы жизни общества к другой, как мы уже видели, совершался медленно. Человеческое сообщество привыкало к существующим условиям и не ощущало неприятной поспешности. Другое дело – обострившая чувства и мышление человека индустриальная эпоха. Именно в этот период начались социальные конфликты (например, в Англии среди ткачей), вызванные промышленным развитием, разделением труда и богатств. Более жесткое противостояние проявилось в XVIII веке во Франции, когда монархия мешала жить, а горожане неосознанно требовали новаций и произвели революцию, повлекшую за собой немалое зло. Еще большую напряженность породило убыстряющееся развитие в XIX веке, вызвавшее новую реакцию сопротивления (явление Парижской коммуны). В XX веке, по аналогичным причинам произошел стихийный бунт против интеллектуализма в Китае. В Германии радикально узкое понимание человечности позволило физически уничтожать непохожих на заданный образец людей. Характер этих движений отличался такой же экстремальностью, как умственный прогресс в эти же времена. Как видим, застойные периоды, несмотря на их совершенно разные причины, могут приводить к резкому социальному недовольствию, называемую разрушительным бунтом. По одному такому регрессу, как это ни парадоксально, мы можем судить об успехах разума в период последних противостояний. Развитие умственных начал опережает чувственные привычки.

Промышленный прогресс и связанная с ним узкая специализация профессий вызвали разделение богатств, что обострило социальные отношения. Родились профсоюзы – организация низов, противостоящая всесилию верхов. Угроза конфликтов между двумя сторонами усилилась. При равенстве сил каждой из сторон был найден компромисс: отказ предпринимателей от части собственной прибыли и перенос ее в социальную сферу, в частности в зарплату рабочим, в компенсации за безработицу и др. Угроза классового конфликта постепенно снималась. Побеждал разум, противопоставивший себя чувству. Такое произошло в цивилизованных странах. Слепая классовая ярость стала прозревать. Однако в странах с устойчивой непросвещенностью она усилилась. Рекорд по бессмысленности и беспощадности побила Россия. Ее античеловеческая энергия достигла небывалого уровня.

Глава 2. Стало так

«Предпочитаю бичевать свою родину, огорчать ее, унижать ее – только бы не обманывать!»

    Петр Чаадаев

«Подумай, на руках у матерей все это были розовые дети»

    Иннокентий Анненский

В России наиболее ярко сказалось отторжение от быстрого развития и его корней. Черты явления были внезапны и грозны, до сих пор малообъяснимы из-за своей нелогичности. Такова была природа России. Поэтому она все еще представляла собой опасность для мира.

Мы уже упомянули о границах возможностей человека, которые мешают быстро принимать новый уклад жизни, несмотря на его вроде бы естественное возникновение, и вызывают реакционный взрыв (см. выше. Э. Тоффлер). Самая консервативная часть населения России – крестьянство – отрицательно реагировала в XIX веке на индустриальное развитие городов, потребовавшее отторжения части населения от привычного земледельческого образа жизни. Традиционность, а вернее, застойность привычек и быта оказались сильнее динамики разума.

Начиналось это так.

Большинство русского населения издавна почитало свою нетрудовую часть – нищих и убогих, странников, голь кабацкую, буянов, бродяг и юродивых. Они не только не вызывали морального или социального осуждения, но, наоборот, их считали «блаженными», то есть людьми, принимающими жизнь без каких-либо созидательных усилий. Над ними сиял ореол святости. Православные отшельники-праведники были символом бедности мирской, а значит, богатства духовного. Чистота душевная становилась объектом поклонения, аналогом нетрудового начала, стремления к безгрешности Исповедовала, согласно Новому Завету, покорность судьбе, минимум усилий и правило «лишь бы день прожить». Таков был характер христианства, пришедшего из Палестины через Византию.

Оно отвечало реалиям русской жизни. При нем формирование нации шло ровнее. Заселение обширных территорий Севера и Сибири способствовало укоренению местного характера, инстинктивному соответствию его природе. Нацию на этих просторах характеризовало единочувствие. Оно, получая уроки природы, не требовало развития. Поэтому политическое мышление отсутствовало. Формировалось консервативное устройство жизни, разделенное в одной семье от другой.

В русском фольклоре символическими и уважаемыми персонажами были Иван-дурак и Емеля на печи. Богатырь Илья Муромец сиднем сидел тридцать лет и три года, и только в зрелом возрасте стал применять свою силу, но не в труде, а в защите собственной сакральной нищеты от внешних врагов.

Более доказательно представил русские привычки на начало XX века ученый Д. Менделеев. Он оценил интенсивность труда россиян в 50–60 рублей на душу в год, в то время как в США – 350 руб. на душу.

По указу Петра I религия была оторвана от близкого ей патриархального начала и стала государственным институтом Введенная сверху православная петровская церковь, исповедующая интенсивное европейское трудовое начало, даже не бралась утешить оскорбленного ею старорусского человека. Воспрепятствовать последовавшему за этим отторжению его от новой иерархической структуры. Тем самым она потеряла свою первозданную евангельскую чистоту. Отношение к попам стало неуважительным. Церковь перестала быть опорой растущего сознания и осталась неким атрибутом существующего образа жизни. Не более того.

Канонизированные православные святые исповедовали отшельничество, часто жили в скитах. Одинокая молитвенная жизнь противоречила природе католической церкви, при которой возникали монашеские ордена, то есть сообщества, направленные на активную религиозную и трудовую деятельность.

Российскому христианству была близка евангельская заповедь «блаженны нищие духом». В ней нашла свое оправдание святость уравниловки, как особый вид зародышевой демократии. Старая психология и современность были несовместимы. Тяготение к материальному равенству отвергало европейский индивидуализм, примат личности с ее вкусами, взглядами и способностями, а это означало отказ от соревновательного развития общества. Византийское православие, как его ни критикуют в наши дни, наиболее последовательно жило по заветам Христа и вносило в жизнь русских людей строгие моральные правила. Разумеется, это входило в конфликт с научно-техническим прогрессом и не развивало русского человека. Он был консервативно чист.

Такая натура сохранялась благодаря безбрежному природному окружению, зависимостью от климата и погодных условий. Просторы России приводили к выводу, что для их общего с человеком выживания не надо делать ничего особенного. Они отвергали волевое начало и предлагали веру в судьбу, которая не требует ни усилий, ни ума, ни убеждений, а лишь только труд по шаблону предков. Разве это не отвечало заветам Бога после сотворения Адама? Плотность населения России была значительно ниже, чем в Европе, Китае, Индии и Америке. Заметим, что малочисленные индейцы в Америке, еще не заселенной пришельцами из Европы, также были слиты с природой, покорны перед стихией и судьбой. Эти черты придавали их образу жизни своеобразие, сходное российскому.

Контакты между группами населения России были весьма слабые. Хозяйства – натуральные, то есть удовлетворяющие свои домашние потребности семейным трудом. Торговля – неразвитая. Поэтому так мало внимания уделялось дорогам, средствам связи, общественным службам. Именно в России появилось понятие «глубинка», или «провинция», что естественно для столь большой страны. Для нее характерна автономия самого малого региона, вплоть до села. Общенациональному сознанию не представлялось отчета не потому, что его не было, а потому, что оно не требовало своего осмысления. Русский крестьянин не задумывался над характером своих привычек. Он был просто верен самому себе и потому чист.

Эти особенности России вызывали слабую государственность. Перепись населения 1897 г. показала, что в России на одну сотню человек приходится только 2 % госслужащих и полиции. А во Франции – 10 %. Российская власть, даже в позднее время, чаще всего полагалась на урядника. Природность жизни избавляла ее от крупных действий государственного характера.

Продолжение прогрессивной петровской линии Александром II-ым – отмена крепостного права и наделение крестьян полной заботой о себе – пошатнуло авторитет петровского самодержавия. Оно во имя укрепления вертикали власти приняло табель о рангах, разделяющий население на «земских людей» и «служилых людей». Как сказал К. Астахов «российский монарх стал деспотом, а народ… превратился в рабов на собственной земле». Служение после этого более полутора веков помещику, а ранее – князю, боярам воспитало крестьянина в границах и характере его трудовых усилий. Освобождение 1861 года было принято крестьянством как тягостный переворот. Появилось недовольство новым, более активным жизненным укладом, который был непривычен земледельцам. Он соответствовал только вольнолюбивому дворянству. Раскол в обществе усилился. Но страна продолжала двигаться в этом же направлении.

Крестьянство терпело мелкую промышленность, но не думало, что ее естественное продолжение – крупная индустрия – вдруг появится и резко изменит условия существования. Рабочие – недавнее бедное крестьянство – принесли с собой в города уравнительную психологию, противоречащую конкурентному фабричному прогрессу с его жесткой производственной дисциплиной. Столкновение нового города и старого села произошло не потому, что капиталисты эксплуатировали пролетариат, как утверждает марксизм, а потому, что малочисленный рабочий класс и связанная с ним деревня не могли переносить иного образа жизни, все сильнее подчеркивающего разницу в уровне существования людей.

Волнения 1905 г. явились следствием именно такого конфликта. Народ не умел умственно копать так глубоко в социальной среде. Поэтому демонстранты требовали ликвидации любого неравенства и были готовы к погрому богатых. Инициаторами декабрьских боев в Москве стали текстильщики и мастера по дереву. Они недавно пришли из сельских общин на вполне традиционное для России производство, развитое в городских условиях и настолько требовательное, что столкнулись на нем совершенно с другими условиями жизни, принять которые были не в состоянии. Похожий процесс шел и в деревне. Земли крестьян, ушедших в город, переходили не в общину, а в распоряжение торговцев землей. Это было потрясением. Земля, как оказывалось, может быть не основой продуктивности, а самим продуктом.

Столыпинская реформа 1906–1911 гг. имела своей задачей капитализацию деревни в целях интенсификации ее труда и сближения тем самым с развитием городов. Это была реформа дальнейшей европеизации страны. Отмена общинного землепользования и перспектива выхода на хутора, требующие беспрестанного труда в земледелии и скотоводстве, представляли собой акт капитального давления на старый образ жизни и травмировали крестьян.

Исследователь Р. Тери показал, что с 1900 по 1912 г. добыча угля выросла в России на 79 %, а производство стали – на 50 %. Соответственно росли кредиты иностранных банков промышленникам природно-богатой России. Рост перерабатывающей промышленности был неостановим и превышал темпы развития Англии, Франции и Германии.

Сделанный Тери на этом основании прогноз показал, что численность народов Российской империи составит к 1948 г. 344 млн. человек. На самом деле население СССР составило к этому периоду только 150 млн. человек. Даже если бы не было гражданской войны и общенародного геноцида тридцатых-сороковых годов, этот показатель был бы равен 200–250 млн. Несовпадение с расчетами составляет около 100 млн. человек. Где они? Может, не родились, а может, погибли? Демографическая катастрофа в таких масштабах тем показательнее, что прогнозы А. Тери на 1948 г. в отношении Германии, Англии и Франции совпали с действительностью.

Правящие и финансовые круги царской России не понимали, насколько подобный прогресс противоречит психологии русского фундаментализма. Они были настолько отделены от него, что даже язык предпочитали французский и, согласно формирующемуся у них европейскому сознанию, считали, что главной проблемой России является избавление от косной монархии. А она более соответствовала русскому массовому пониманию вещей, чем динамичный буржуазный строй. Против него боролись народовольцы, прогрессисты 1-й и 2-й Думы, и только в ходе войны с Германией и Австро-Венгрией сумели сбросить царя.

Проевропейские слои России явно поторопились. Провозглашенной демократической власти не на кого было опираться. Для масс, особенно крестьянских и солдатских, понятие собственной власти звучало дико и означало безвластие. Исторические корни приучили их подчиняться, а не командовать. Лишившись и того и этого, перед рядовыми людьми замаячила анархия. В это понятие не был внесен смысл, провозглашенный князем Кропоткиным – теоретиком анархизма. Политического сознания не было. Поэтому начался развал армейской дисциплины и погромы богатых. Общество в низах превращалось в сборище бандитских шаек. Их подогрела резко развившаяся военная промышленность, всеобщая мобилизация, повлекшая дальнейшее отторжение деревни от привычного быта, а солдат существование в далеких от родного села условиях жизни.

Уравнительное мышление стало быстро переходить в действие. Погромы помещичьих усадеб имели своей целью в основном уничтожение, а не грабеж, то есть снова проявление уравниловки. В армии по этой же причине росли нарушения субординации, а значит, разложение воинской дисциплины. Временное правительство не понимало движущих пружин этих событий, провозглашало верность своим военным союзникам (снова западноевропейский уклон!) быстро теряло свой авторитет и приобретало фарсовые черты. Установилось безвластие, своего рода политический вакуум. В этих условиях любая беззастенчивая сила могла встать во главе страны.

Специфика дальнейших событий состояла в том, что назревающий бунт не был осознанной политической революцией. Массы не разбирались в программах существующих партий. Они руководились проснувшимся в них анархо-разбойничьим началом, противостоящим политической зауми партийных программ. Поэтому ближе всего к ним были разрушительные настроения групп, обходящихся без интеллигентско-бюрократического аппарата. Эти группы провозглашали настоящее, а не запутанное в словах будущее. Раньше всех понял это Ленин. И он провозгласил: «Берите все! Крушите все, не оглядываясь на правила прошлого!». Такое отвечало моменту, притом не монолиту народа, а множеству разрозненных группировок, каждая из которых считала себя главной. Был разгромлен Эрмитаж и Зимний Дворец. «Зеленые», григорьевцы, большевики разного толка, чапаевцы (позднее романтизируемые) были отрядами воинственно антибуржуазными, руководимые теми, кто кричал громче и стрелял метче. Трезвее были верхи большевиков. Они раньше других поняли, что успех бунта требует системы. К этому времени обескураженные массы тоже ощутили свою бестолковость и стали тянуться к аппаратной структуре.

Все эти формы борьбы сказались в выборах и заседании Учредительного собрания. Оно также выявило характер борющихся сторон. Демократическая словесная логика (кадеты, эсеры, эсдеки) вещала о будущем, левые депутаты, не углубляясь в теории, говорили только о настоящем: заводах, фабриках, о земле, о мире. В острой реальной обстановке перевес получили левые. Неудивительно! Это был стихийный паралич правых, поскольку депутаты старых политических направлений не представляли, в какие государственные одежды они должны приодеть новую Россию.

Большевики ликвидировали Учредительное собрание, и это (что характерно!) не вызвало никакого возмущения масс. Они обрели власть без каких-либо ограничительных норм. Это была и анархия и одновременно усмиряющая хаос сила. Несмотря на такой двойственное лицо, обстановка представляла для масс фундамент, оправдывающий грабеж и насилие. Поэтому нарождающаяся новая власть большевиков и левых эсеров считала беззаконие нормальным явлением и собирала народ под свое крыло. Когда это удалось, объявило беззастенчивое самовластие.

Кто же в таком случае олицетворял такую силу?

Назвать большевиков дикарями вряд ли возможно. Их верхушка считала себя развитыми людьми, но тем острее они ощущали неприязнь к ищущей мысли. Их мышление определяло отнюдь не понимание гуманистических ценностей, а комплекс неполноценности и неутоленного властолюбия, в свете которого традиционная мораль и застойный быт считались лишь презренным препятствием на пути к господству. Если очистить общество даже от слабых рыночных отношений, то силовая власть будет единственной, а значит решающей абсолютно все. Гуманность должна быть вначале провозглашена для признания исконных надежд народа на справедливость и сразу отброшена. Так они добивались легитимности. В целях создания государственной системы большевики гласно опирались на учение Маркса и Энгельса, имевшего в дореволюционный период популярность у средних слоев.

На самом деле эти люди придерживались идеи авторитарной уравниловки с жесткой властью верхов. Подавляющее большинство приняло такое государство. Гуманитарное меньшинство воспротивилось несовместимости теории и практики, и было за это жестоко наказано. Высокий уровень озлобления повлек за собой также отказ от традиционной религиозной (христианской) основы жизни и начало разрушения церквей.

Подобный экстремизм основывался не просто на фанатизме вождей. Свобода от всех моральных норм невольно поставила впереди восставших уголовные элементы, у которых были свои счеты с людьми. Они тоже были сторонниками террора и грабежей без суда. Неудивительно, что они легко проникли в карательные органы. Одни не мешали другим.

Нетрудно в этом увидеть сходство с природой гитлеризма, которое должно учитываться историками и политиками наших дней. Со страной, пошедшей по пути зла, не говоря уже о развитии подобного ненормального строя до беспредела, нельзя иметь никаких доверительных отношений. Общеполезные совместные с ней действия должны были бы сразу подвергнуться строгому контролю со стороны демократических стран Европы. Но западная демократия до этого тогда не доросла.

Все сказанное впитала группа преступных демагогов-авантюристов, патологически властолюбивая и циничная. Их биографии говорят, что это были люди без профессии, хотя некоторые из них происходили из культурных семей. По такому странному сочетанию их можно отнести к авантюристам с умом и энергией. Эти экстремисты понимали, что элементы бессмысленного и беспощадного бунтарства долгое время зрели в народе. Он тяготел к крайностям: к полному безвластию и уединению в деревнях или же к беспощадной верховной власти, которой он был готов покориться как гаранту устойчивости жизни. И то, и другое говорит об отдаленности русского мужика не только от современной цивилизации, но и от жизненного расчета. Это – результат отшельничества нации в целом и природности ее натуры, фатально принимающей засуху, ураган и налетающие политические бури.

Для более полного понимания природы большевизма необходимо обратить внимание на один общий штрих личности этих людей. Ленин, Сталин, Троцкий и другие руководители такого же ранга никогда не зарабатывали себе на жизнь. Когда их спрашивали об их профессии, то они отвечали односложно «революционер». В переводе на общепонятный язык это означало «люмпены» – весьма распространенный тип личности на Руси.

Для укоренения такого типа были свои основания. Один из французских наблюдателей заметил еще в 1916 г.: «С одной стороны, у великоросса имеется много положительных, трогательных черт характера, за счет которых он располагает к себе. С другой стороны, часты проявления жестокости и бессовестности, так что невозможно понять, как столь разные черты характера уживаются в одном индивидууме. В русском характере мы находим контраст между меланхолией, чисто славянским благодушием и жестокими кровожадными инстинктами азиатских кочевников» (по А.Широпаеву. «Тьма-родина»). Можно предположить, что русская натура склонна к психическим сдвигам.

Низы быстро поняли, кто является их «родственниками» во власти и охотно переняли их образ действий. Заметим, что громогласные обещания земли и мира принимались невежественными массами, не обращающими внимания на моральный облик нового руководства. Низовым, люмпенским массам оно было близко своей политикой и решительным характером. Возможно, они представляли власть как явление пугачевщины, и потому нашли отклик у раздраженных толп, не знающих, что делать после полученной ими свободы. Оружие, которое они унесли с фронта, подсказывало им ответ на этот вопрос.

Большевики в первую очередь уничтожили любые либеральные начала, и это было с удовлетворением принято массами, которые забыли, что недавняя самодержавная царская власть была в основе своей консервативной, то есть близкой крестьянству, а при большевиках свобода легко переходила в безвластие, никак не поощряющее труд. Логики не было. В массах побеждали радикальные политические тенденции, а проще разбой, и их улавливали активные большевики и левые эсеры, демагогично лавирующие среди волн событий.

Большевики сумели воспользоваться всеми этими сторонами для выгодного им существования.

Ленин в 1921 г, на встрече с итальянскими коммунистами одобрил государственные идеи Муссолини. И неудивительно. Он был за диктатуру, независимо от того, какой политический строй она несла. Силовое начало являлось его культом и означало презрение к людям. Несомненно, он одобрил бы диктатуру и Гитлера, если бы дожил до нее. Это за него сделал Сталин.

Ленин, Сталин, Троцкий, Свердлов и близкие к ним фигуры не были по своему душевному складу коммунистами, а чем-то абсолютно противоположным – фанатиками власти над людьми. Маркс, в свое время, утверждал, что социалистическая революция в России невозможна. Он оказался, как это ни странно, прав. Кровавый бунт крестьянских низов в основе своей не придерживался социалистической идеи. Коммунисты-большевики, воспользовавшиеся стихийным восстанием масс, придали ему демагогическую марксистскую подкладку в целях укрепления абсолютной власти. Воинственное марксистское учение, выступавшее против современной цивилизации и сулившее земной рай в будущем, бросило свои семена на русской безграмотной почве. Оно подходило как ширма, реклама, вероучение, развязывающее руки людям, претендующим с его помощью на власть, которая была истинным культом большевиков, и подлежала стихийному внедрению в массы.