Процесс

Уровень общей культуры падал, несмотря на ликвидацию неграмотности. Овладение пропагандистским письменным словом отрывало человека от нажитых моральных корней, повышало его восприимчивость ко всему, что говорила и писала власть. Советская культура держала людей в мобилизационном состоянии.

И все же наиболее ярким выражением чувств были в 20-х гг. народные песни «Кирпичики» и «Бублики», полные страдания и непонимания причин этого. Наиболее значительным произведением крупных форм стала эпопея «Тихий Дон», показавшая тщету революционных катаклизмов.

Но настоящее творчество, даже в столь трудные периоды, продолжало жить. Серебряный век (1900–1917 гг.) выразил себя в творениях Ахматовой, Цветаевой, Пастернака. Музыкальное новаторство проявлялось в сочинениях Шостаковича. Противостояние эпохе – в произведениях Мандельштама и Булгакова.

Разоблачительный эпос – у Платонова и Зощенко. Все они поплатились за это.

Сказанное о советской культуре снова перекликается с гитлеровским подходом к литературе и искусству. Нацистская газета «Фелькишер беобахтер» в те же времена подчеркивала, что только национал-социалистская концепция культуры имеет силу закона, а ценность творения определяют лишь партия и правительство. Геббельс повторял Ленина: «Нет искусства без тенденциозности, а наиболее тенденциозно то искусство, творцы которого претендуют быть от него свободными».

Сталин был того же мнения, но он не имел твердой идеологической основы. Созданный им строй требовал от общества единства не на основании того, что есть (нация), а на основании того, чего нет (коммунизма).

В этом случае творец и рядовой человек приходили к парадоксальному результату: один искренне писал то, что было органически чуждо человеческой природе, а другой так же искренне этим восхищался. Оба боялись обвинения в отчуждении от масс – тяжелейшем грехе. Оказалось, что вдохновение и страх могут сливаться воедино. На этом примере мы можем видеть, что интеллект и культура могут подвергаться коренным изменениям, и человек способен принимать их за творческое новаторство. Развитие мыслящего человеческого существа обманутого разоблаченным прошлым не видит перспектив и деградирует. В нынешней России, впитавшей дух раннего фанатизма, остается хаос и идейная пустота.

Подобной атмосферой дышали все сферы жизни большевистского периода. В административных учреждениях почти всех отраслей хозяйства царила атмосфера штурма, в которой со знаниями и точным расчетом мирились, но относились без уважения. Такое отношение противоречило одной из провозглашаемых официально целей: создать общество на научной основе. При этом власть понимала, что независимый от политики научный и технический результат может развеять идейный гипноз и поставить под сомнение теорию и практику советского строя.

Казалось бы, такое опасение не так уж страшно для всевластной разнузданности большевиков. Но они боялись, что научный прогресс может обнажить их идеологическую несостоятельность и влиятельные правители могут оказаться голыми королями. Поэтому наука и культура рассматривались режимом, прежде всего, как инструменты, которыми можно владеть только в узком русле постулатов власти. В результате творческая задача считалась выполненной даже тогда, когда ее результат не приводил к ожидаемому практическому итогу. Идеология, выполняющая роль священной коровы, использовалась лжеучеными для создания монопольных теорий и циничного карьеризма.

Так, сельскохозяйственная мысль Лысенко получила горячее одобрение власти, поскольку обосновывала задачи выращивания зерновых культур без нежелательных наследственных признаков. На практике она ограничивалась растениями, но верха видели в ней возможность применения и к человеку. Тогда можно было бы считать, что классическая биология, как и буржуазная философия, устарела, поскольку не имеет революционных перспектив. Это подкрепляло коммунистическое воспитание, дающее, якобы, необходимые результаты, а практически работало только на укрепление существующей властной воли.

Верховная власть автоматически уничтожала такие качества человека, как моральные принципы, широту мышления, духовный поиск. Такого рода черты противоречили политическому императиву так же, как в Средние века важнейшие открытия науки входили в конфликт с религиозными абсолютами. При этом режим не был лишен практичности. Ему были необходимы способные люди для соревнования с Западом. Но развитый ум представлял собой одновременно угрозу разоблачения лживых установок. Поэтому за талантом человека был установлен строгий контроль. Если достижения такого лица достигали высокой точки, то существовало два выхода из положения: его физическая ликвидация или помещение такого человека в тюремно-лабораторные условия, где он мог продолжить выполнение нужных власти заданий под непрестанным контролем. Идеи, а не только человек, если они развивались в таких «шарашках», выйти на свободу не могли.

Бывали исключения. Конструктор космических аппаратов Королев был освобожден, поскольку только он мог возглавить группу исследователей и конструкторов ракет. Маршалы Рокоссовский и Мерецков были вызваны Сталиным из лесозаготовочной каторги, где они жили под конвоем, и возглавили группу войск, которая успешно воевала против нацистского рейхсвера. Такие эпизоды говорят о том, что все репрессированные до и после войны способные люди не были ни в чем повинны. Уничтожение и заточение в лагеря объяснялись страхом Сталина перед их умственными и волевыми возможностями, могущими авторитетно предложить другой путь развития страны без указаний «незаменимого» вождя. Можно сделать вывод: свободная творческая мысль сильнее «передовой» большевистской идеи.

Великодержавность и самовластие руководили Сталиным. Из-за этого он боялся революционных настроений начала двадцатых годов и склонялся к реанимации авторитета царской России: ввел погоны в армии, стал называть ее не «красной», а «советской». Наркомов переименовал в «министров», ввел раздельное обучение в школах. Чиновники каждого ведомства стали иметь свою форму одежды. Например, министерство заготовок было полностью военизировано.

В 1944 г. он решил обогатить свою власть православной религией. Она была признана как одна из составляющих форм советской власти, а значит усиливающая под флагом православия верховное единовластие. Это дало неожиданный, хотя и вполне понятный результат.

Выращенный за прошедшие годы тип человека, пришедший с разрешения власти в высшие церковные круги, оказался полностью развращенным. Используя свою формальную независимость, он показал себя беззастенчиво коррумпированным и циничным. Ни о какой вере в Бога у него не могло быть и речи.

Настоятель Троице-Сергиевой лавры, отец Владимир, в откровенной беседе с автором этой книги называл свое учреждение «министерством православия», обслуживающим заказчика за деньги, подобно пошивочному ателье. В быту он был морально растленным, тяготеющим только к материальному богатству более, чем обычный мирской человек. И это понятно: люди церкви, раздавленные воинственно-ханжеской атмосферой официальной жизни, восприняли возрожденную церковную власть, оторванную от государства, как личную, без всяких моральных ограничений, и развивали ее до обычного бытового разврата.

Могут возразить: растленность высшей религиозной среды могла быть только в период застоя (приведенный выше эпизод относится к 1968 г. во время правления Брежнева). Но и Горбачевско-Ельцинская перестройка открыла резервы хищничества, «спрессованные» до этого периода в массах. Неудивительно, что сегодня (2011 г.) мы читаем в прессе, что премьер-министр так же как патриарх всея Руси строит для себя и челяди дворец у Черного моря (в Геленджике) рядом с особняками не страдающих скромностью нынешних министров и создал собственный автопарк из импортных автомашин. По-видимому, новый патриарх считает, что служение Богу можно сочетать с мирской суетой, то есть цезарево с боговым. Религия в его глазах – тоже маска, наподобие коммунистического вероучения, делавшая в свое время непогрешимыми всех представителей церковных верхов СССР. Но новый глава православной церкви показывает более светское мышление. Современный ум, наряженный в религиозный костюм, выглядит весьма странно и правде мышления не соответствует.

Говоря об извращенной природе большевизма, нельзя забывать о том, что речь идет о живых существах, создавших и возглавивших его. Писатель А. Грин, не найдя аналогий в человеческой истории, нашел животный прототип, подходящий для таких деятелей: «Коварное и мрачное существо это владеет силами человеческого ума. Оно также обладает тайнами подземелий, где прячется. В его власти изменять свой вид, являясь как человек, с руками и ногами, в одежде, имея лицо, глаза и движения, подобные человеческим и даже не уступающими человеку – как его полный, хотя и ненастоящий образ. Крысы (именно о них идет речь. – А. В.) могут причинять неизлечимую болезнь, пользуясь средствами, доступными только им. Им благоприятствуют мор, голод, война…Они собираются под знаком таинственных превращений, действуя, как люди, и ты будешь говорить с ними, не зная, кто это. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают» (А. Грин. «Крысолов»)

Еще раз обратим внимание читателя: Ленин, Сталин и им подобные в глубине души никогда не были коммунистами. Их вполне удовлетворяло разбуженное и победившее всех личное властное начало на основе так называемой классовой борьбы. Хитрая и больная психология этих людей позволяла оперировать гуманистическими идеалами. Они расширяли масштабы властвования и собственного властолюбия. Тоталитарная власть в усиленном ее обличии отвечала симпатиям первого и второго вождей СССР.

Последнее требует пояснения.

Гитлер в противоположность большевистским вождям был человеком с открытой душой. Он исповедовал то, что проповедовал. Даже в самые трудные периоды своей власти он не лукавил, и этим снискал доверие немецкого народа. Поэтому он мог открыто идти к уничтожению ненужных ему людей. Все его действия не маскировались ложными целями, как у Сталина.

Последнему приходилось лавировать. Антифашизм прикрывал симпатии Сталина в гитлеровскому режиму.

И это жило не только в душе, но и сказывалось на практике.

В целях усиления пострадавшей в первой мировой войне Германии и привлечения ее настроений на свою сторону, в СССР, согласно негласному договору с ней, были созданы секретные военные центры: авиационный в Липецке, танковый в Казани, химического оружия в Нижнем Поволжье. Там обучался цвет немецкого генералитета: Модель, Гудериан, Браухич, Кейтель (позднее подписавший капитуляцию Германии), Манштейн, Крузе, Горн и другие, ставшие наиболее действенными военачальниками гитлеровской армии. Молодой Герман Геринг прошел школу летчиков в Липецке и достиг высоких результатов вождения самолетом. Там же действовали военные заводы, продукция которых шла в Германию. Обучение и производство на чужой территории позволяло Германии уйти от контроля победивших ее западных держав, изучить военный опыт и технику, значительно выросшие в мире за последние годы. Успехи третьего рейха в начале второй мировой войны вполне можно объяснить тщательной подготовкой к ней с помощью СССР.

Это было в тот период, когда Гитлер объявил о своей нацистской ориентации, и становилось ясно, что его популярность в Германии растет. Симпатия к нему Сталина побудила скрыть от советского народа, что пришедшие к власти нацисты после поджога ими рейхстага в 1933 г. истребили без суда тысячи коммунистов. Сам этот факт был советскому вождю тайно выгоден, ибо романтики-коммунисты, как мы уже отмечали, были Сталину не нужны, а обнародование их уничтожения усилило бы антифашистские настроения советских масс. Пока же он активно способствовал приходу к власти Гитлера путем внушения руководству КПГ прекратить бороться с нацистской угрозой, а сосредоточиться на борьбе с либерально-демократическими силами. Это дало нацизму политический перевес. В 1933 г. СССР первым признал гитлеровское государство.

Близость большевизма и немецкого нацизма зрела в верхах советского государства давно. Помогали этому объективные социальные изменения. В тридцатые годы ВКП(б) перестала провозглашать себя защитницей люмпенских слоев – основной силы октябрьского переворота – и начала опираться на средние, хотя и беспощадно репрессируемые ею слои. В Германии средний класс был опорой нового режима с самого начала. Примерно к 1934 г. социальная база обоих режимов оказалась близкой, и речь (негласно) могла идти уже не о классовой враждебности, а о вполне обычном состязании – мирном соперничестве в борьбе за собственные силовые возможности и политическое влияние. А возможно и о союзе.

Одновременно верховная власть в СССР учитывала, что в среде граждан СССР, искренне верующих в коммунистическое учение, германский нацизм вызывает глубокую антипатию. Руководство СССР было вынуждено лавировать между такими настроениями. Власть, согласно своей природе, шла к единению с гитлеровским тоталитаризмом. Усиление массового террора в тридцатых годах стало одним из решительных шагов к этому. Уже говорилась, что в числе десятков миллионов беспартийных было уничтожено и ядро идеалистов-коммунистов, рядовых членов партии. Как искренние антифашисты, не видящие ничего общего между нацизмом и коммунизмом, они мешали сталинским расчетам на будущее.

Последней уступкой этому слою стало участие в гражданской войне в Испании на стороне левых сил. Поражение республиканцев, правящих до этого страной, убедило Сталина в мощи молодого германского рейха, помогавшего каудильо Франко.