На излете, или В брызгах космической струи

– Пузо Совкова, – смеясь, сообщил Кузнецов неформальное название этого странного сооружения, сделанного с явными нарушениями строительных нормативов.

– А кто такой Совков?

– О-о-о. Занятная личность, – ответил Владимир Александрович и умолк.

Позже узнал, что именно Совков руководил всеми строительными работами на предприятии. Руководителем он был амбициозным, ни с кем и ни с чем не считался. Все проекты утверждал лично, не допуская на территорию закрытого предприятия никого из представителей многочисленных надзорных органов. А потому строил он быстро и решительно, несмотря на то, что изредка возникали курьезы вроде злополучного “пуза Совкова”. Он действительно был габаритным человеком, и многие служащие с интересом ждали момента его посадки в служебный автомобиль. Бедная “Волга” мгновенно получала постоянный крен на правый борт, что почему-то чрезвычайно потешало любопытствующую публику.

На территории, открывшейся за мостом, Кузнецов показал довоенное здание КБ Грабина, разрабатывавшего здесь когда-то зенитные орудия. Среди новых корпусов особо выделялось огромное, почти достроенное здание ЛКК.

В одном из корпусов мы быстро отыскали небольшой зальчик с кульманами, где разместились проектанты, занятые в новом проекте. Это было их временное пристанище на многоступенчатом пути в ЛКК, где они должны были закрепиться надолго. Кузнецов знал всех. Они его тоже. Мне же вначале запомнился лишь радушно принявший нас Иван Иванович.

Он сходу обрушил на нас лавину информации. В разговоре сразу возникло странное название новой тематики – “Подъем”.

– Кого это он поднимать собрался?– удивился Кузнецов, – Уж ни самого ли Сергея Павловича? Значит, считает, что мы лежим на боку? Ну и что же он, наконец, сам предложил? Интересно-интересно.

Увы. Ничего интересного мы не обнаружили. В основе нескольких вариантов ракет серии “Подъем” лежал модный тогда модульный принцип. Каждый из вариантов носителей представлял собой набор из нескольких модулей. Едва показали первый вариант, раздался дружный смех. Смеялись все, включая самих проектантов.

– Да это же типичная королевская семерка, только уж очень жирная, – мгновенно опознал плагиат Кузнецов.

– Не совсем, – обиженно оппонировал Иван Иванович, – Центральный блок с кислородно-водородными двигателями, а каждый из четырех боковых блоков оснащен кислородно-керосиновым тысячетонником. Этот носитель способен вывести стотонную полезную нагрузку, – с гордостью пояснил он.

– Ну и когда он сделает свой тысячетонник?– вспыхнул Кузнецов,– Это лет десять понадобится. А мы что будем делать все это время? А Н1 уже сейчас готова выводить такую же нагрузку. Бред какой-то.

– Ну а главная изюминка проекта – это спасаемые блоки многоразового применения, – поспешил обрадовать нас Иван Иванович “уникальным проектным решением”.

– Да-а-а? Тут уж крыть нечем, – с усмешкой заявил Кузнецов, – Американцы ударились в многоразовость и мы за ними. Молодцы. Может и “Шаттл” скопируем? А что, мысль. Только сколько лет нам для этого понадобится? У них эта программа вовсю идет. Да и с твердотопливными движками у нас напряженка. Лет через пятнадцать-двадцать сделаем. С Луной пролетели и здесь успешно пролетим. При Короле у нас хоть королевство было, а при Глушко нас, похоже, ждет полная глухомань, – под дружный хохот закончил свой монолог Владимир Александрович.

Но, едва все отсмеялись, Иван Иванович подвел нас к следующему кульману. На этот раз от взрыва смеха задрожали стекла окон. Нашему взору предстала карикатурная копия “Шаттла”. Четыре боковых модульных блока были сдвинуты и соединены попарно, а на центральном блоке приютился самолетик, явно скопированный из какого-то иностранного журнала. Плохо проработанная конструкция выглядела в глазах ракетчиков, привыкших к иным формам, нелепо и не внушала ничего, кроме разочарования.

– Типичный утюг, – выдал свою оценку Кузнецов.

– Вот-вот, – подтвердил кто-то из проектантов, – Сам Садовский этот вариант именно так и определил.

А вот и очередной “Подъем”. На этот раз вместо самолетика сбоку прилепили универсальный обтекатель, под которым можно было разместить, что угодно. Этот вариант не вызвал никаких эмоций. Тот же утюг. А Иван Иванович уже манил нас к очередному “шедевру” проектной мысли.

На этот раз вокруг центрального блока расположились целых восемь боковушек. Центральный блок был увенчан разгонным блоком, продолжением которого служил все тот же универсальный обтекатель. Этот вариант хоть напоминал привычную ракету.

– Двухсоттонник, – с гордостью сообщил Иван Иванович. Лишь этот вариант был встречен с некоторым почтением.

– Да-а-а. Действительно “Подъем”, – с легкой иронией подвел итог Кузнецов, – И когда же мы все это увидим в металле? – спросил он.

– Через три года, – к всеобщему удивлению выдал Иван Иванович.

– Через три года? – недоверчиво переспросил Кузнецов.

– Таков план-график, – пояснил Иван Иванович.

– Бумага все выдержит, – разочарованно выдал Владимир Александрович, – Пойдем, Толя, свою бумагу марать. Может, тоже что-нибудь с тобой поднимем.

Вернувшись в отдел, мы ни с кем не стали делиться полученной информацией. Зачем? Я давно заметил, что не только мы с Кузнецовым, но и весь коллектив постепенно втянулся в рабочий режим. Правда, вначале недоумевал, чем это вдруг оказались заняты наши коллеги в условиях царившего всеобщего безделья. Но вскоре выяснилось, что для некоторых программ, предложенных Челомеем, потребовался разгонный блок, разработанный ЦКБЭМ для ракеты Н1.

Это была реальная работа. Для начала требовалось переиздать всю документацию блока. Оказалось, платить за нее будут как за новую разработку, а “разработчики” получат возможность “отработки новой документации” на полигоне. А это не только повышенный оклад и командировочные, но и неплохие премии. Все, кто мог, постарались не упустить свой шанс. Но, желающих оказалось слишком много. Образовалась очередь, в которой каждый стремился правдами-неправдами обойти конкурентов.

В нашем секторе из этой склочной возни выпали только мы с Кузнецовым. Что ж, похоже, новая тематика здесь интересовала только нас двоих. Даже Мазо переключился на разгонный блок и по слухам готовился уехать в командировку. Так что мы временно оказались предоставленными сами себе. И это в такой-то момент, когда обстановка в КБ вдруг начала стремительно меняться.

Неожиданно для всех Глушко уволил своего заместителя Садовского, доставшегося ему еще от Мишина. Ходили слухи, что тот открыто высказал Глушко все, что думал о его программе “Подъем”. Изложил Садовский и свое мнение о копии “Шаттла”: “Моя бабушка еще в детстве меня учила, что утюги не летаю”, – якобы заявил он на роковом для себя совещании.

Протестуя, подали заявления об уходе по собственному желанию еще несколько замов, которые давно поняли, что никогда не войдут в заветную тройку, с которой Валентин Петрович намерен работать лично. Поддержал Садовского и Дорофеев, правда, немного странным образом, но с тем же конечным результатом. Борис Аркадьевич с досады тут же написал заявление с просьбой предоставить ему сразу все накопленные им отпуска за несколько предыдущих лет. Резолюция Глушко “Против увольнения не возражаю” не оставила выбора, и обиженный Дорофеев уволился с предприятия. Его обязанности автоматически стал исполнять Евгений Васильевич Шабаров, стремительная карьера которого началась именно с этого временного поста.

Разом освободившись от королевской гвардии, Глушко, похоже, почувствовал себя в КБ достаточно уверенно. Причем, уверенно настолько, что провел несколько демаршей, которые поразили все КБ, а возможно и более высокие государственные инстанции.

Обеспокоенный событиями, связанными с массовыми увольнениями известных в отрасли людей, министр Афанасьев официально вызвал Валентина Петровича на ковер. Однако Главный конструктор вызов проигнорировал, мгновенно оформив фиктивный краткосрочный отпуск. “Доброжелатели”, скорее всего, тут же доложили наверх, что Глушко не в отпуске, а на своем рабочем месте.

Выждав заявленный срок отпуска, министр решил самолично посетить строптивого подчиненного с тем, чтобы ознакомиться с положением дел на месте. О визите министра его служба предупредила заранее. Я с интересом следил за приготовлениями к приезду высокого гостя. Это так напомнило мне аналогичную суету, которую многократно наблюдал на полигоне, и несколько раз даже руководил тотальным удалением чахлой пустынной растительности с территорий, прилегающих к дороге, по которой должны проехать длинные кортежи правительственных лимузинов, специально доставленных в город Ленинск по такому случаю.

В день посещения уже утром на всех перекрестках дежурили усиленные наряды ГАИ в парадной форме. Вся территория предприятия сияла чистотой. Повсюду, как и в городе, расставлены милицейские посты. По заводскому радио несколько раз предупредили о запрете любых перемещений по территории предприятия, даже по служебной необходимости. В вестибюлях корпусов дежурили люди с красными повязками, которые отлавливали нарушителей и возвращали их на рабочие места.

Любопытствующие коллеги прямо с утра заняли наблюдательные посты у всех окон, из которых можно было хоть что-то разглядеть. Наблюдателей периодически разгоняли проходившие мимо руководители или люди с красными повязками, но освободившиеся места тут же занимали другие. Наконец, за полчаса до начала обеденного перерыва в комнату влетела группка возбужденных сотрудников, своими глазами увидевших министра и его свиту. Все бурно выражали свое удивление тем, что гостя сопровождал не Глушко, а наш Шабаров. Именно этот факт и вызвал многочисленные дискуссии, продлившиеся даже после обеденного перерыва.

Оказалось, накануне приезда министра Валентин Петрович оформил дополнительный отпуск и покинул предприятие. Его заместители в знаменательный день тоже оказались, кто в командировке, кто на больничном, а кто и в краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам. На рабочем месте остался только Шабаров, но он всего лишь исполнял обязанности заместителя Главного.

Похоже, Евгений Васильевич приглянулся министру, поскольку он тут же подписал приказ о назначении его на должность. Не исключено, что это назначение было политическим ходом министра – Глушко не мог дезавуировать приказ.

Вскоре после этих событий меня пригласил Бродский. Оказалось, нас обоих вызвал Шабаров по поводу моей служебной, о которой я давно забыл.

– Это вы автор записки, за которую я теперь должен краснеть? – спросил Шабаров, показывая подготовленный мной документ. Это действительно был мой вариант, не откорректированный Мазо.

– Да, я исполнитель именно этого варианта служебной записки. Ее черновик я передал начальнику сектора, но дальнейшая судьба документа мне неизвестна.

– Ваш начальник отдела убедил меня подписать этот документ и разослать по всему предприятию. Вот теперь полюбуйтесь, что я должен читать по этому поводу, – передал Шабаров несколько ответов, – Выйдите в приемную и внимательно почитайте. Будете готовы, заходите.

Я быстро просмотрел материалы. Документы были подписаны крупными руководителями, но, по сути, представляли собой заурядные отписки, написанные с апломбом, в менторской тональности. Понятно, почему так переполошился Шабаров. Он видел в этих бумажках вызов своей персоне, обласканной министром. И еще я понял, что не только могу, но и обязан разнести оппонентов в пух и прах, поскольку под угрозой оказался и мой авторитет специалиста.

– Евгений Васильевич, краснеть должны, те, кто подписал эту белиберду, очевидно, не читая, – обратился я к Шабарову, возвращая документы, – Я готов ответить нашим оппонентам. Надеюсь, заставлю их впредь отвечать на наши документы по существу, а не излагать свои путаные мысли. Такое могли написать только некомпетентные или ленивые исполнители. Мне жаль их начальников.

Шабаров с интересом посмотрел на меня.

– Что ж, жду. Это было бы кстати. Мне нравится ваша убежденность. Постарайтесь камня на камне не оставить от инсинуаций этих нахалов. Но, пожалуйста, интеллигентно. Мы же пишем не исполнителям, а их руководителям. Жду, – отпустил Шабаров, ободренный моим выступлением.

И я расстарался. Особое внимание уделил анализу ответов проектантов и двигателистов, подписанных известными руководителями – Каляко и Соколовым. Бродский, едва прочел мои “критические заметки”, тут же позвонил Евгению Васильевичу, и через полчаса мы снова были у Шабарова.

Евгений Васильевич читал молча, но периодически хмыкал и улыбался. Закончив чтение, подписал бумаги и протянул их не Бродскому, а мне.

– Спасибо. С вами действительно лучше не спорить. Мягко по форме, но жестко по существу. Большое спасибо, – пожав руку, отпустил Шабаров. Бродский остался у него.

– Евгений Васильевич доволен твоей работой. Просил отметить, – сообщил вернувшийся от Шабарова Бродский, – И еще просил полностью переключить тебя на новую тематику.

– Я и так переключен, Эмиль Борисович.