На излете, или В брызгах космической струи

– Я не пью, – строго пояснил Разумовский, что в те годы было правдой.

– Я тоже, – смеясь, поддержал его СП, – Но в таких условиях на вашем месте непременно выпил бы, если, конечно, здоровье позволяет.

– Здоровье позволяет, но я действительно не пью спиртного.

– Что ж, похвально, молодой человек. Мне бы ваши годы. Непременно граммов двести пропустил, – и с сожалением махнув рукой, Королев с булочкой и кефиром отошел к свободному столику.

Уже под занавес того памятного совещания у Бродского выяснилось, что нас с Кузнецовым поддержали только Разумовский и Ростокина. Более того, Разумовский предложил нам подготовить таким же образом отдельные технические требования к смежным наземным системам. Остальные участники совещания требовали вернуться к традиционной структуре документа. Несмотря на поддержку Бродского, решение так и не было принято.

– Ретрограды,– возмущался Юрий Константинович, – Заскорузлые мозги. Даже не понимаете, что новое изделие на старых подходах нам не сделать. Получим тот же паровоз, только покрупней. А здесь ребята предложили столько нового. Стройную систему контроля. Автоматизированную систему управления подготовкой и пуском. И не просто предложили, а разработали четкие технические требования, наметив, как все это сделать. В общем, Эмиль Борисович, мы с Инной присоединяемся к группе Кузнецова. Будем участвовать в работе над этим документом. А там посмотрим, чья возьмет.

Так мы с Владимиром Александровичем получили не только активных сторонников, но и соратников в работе по новому направлению. Конечно же, Юрий Константинович подключался к нам лишь время от времени. Но Инна Александровна, по его поручению, вскоре полностью стала членом нашего маленького коллектива.

А недели через две Юрий Константинович принес показать нам и Бродскому черновик документа, который подготовили проектанты Феоктистова по программе “Остров”. Это были технические требования к системам долговременной орбитальной станции, которую еще только предстояло создать, собирая ее прямо на орбите из модулей, доставляемых к станции по мере необходимости. Структура документа очень напоминала нашу. И Бродский тут же принял решение, не созывая больше никаких совещаний.

Глава 9. Этот День Победы

Меж тем страна готовилась отметить юбилейную дату – тридцатилетие Победы в Великой Отечественной войне. Я хорошо помню, как пышно отмечали предыдущий юбилей – двадцатилетие. В училище это событие запомнилось тем, что неожиданно весь рядовой и офицерский состав был награжден правительственной наградой – специально выпущенной юбилейной медалью. А еще, что впервые за много лет в военном параде в Харькове участвовала техника.

Нашу парадную “коробочку” отмечали всегда. На многочисленных репетициях мы, по приказу командующего парадом, иногда проходили перед парадным строем, как образец для подражания. Но, на том параде превзошли самих себя. Трибуны встречали нас бурными аплодисментами, совсем как артистов. После торжественного марша нас отвели в сквер, где оставили оружие.

Едва вернулись, пошла техника. Конечно, она была не столь разнообразна, как в Москве на Красной Площади, но ее было очень много. Она шла и шла, сотрясая площадь и заполняя грозным гулом окрестности. На выходе из прямоугольника площади, боевые машины резко набирали ход и, обходя сквер двумя потоками, мимо нас уже проносились на приличной скорости.

Из-под гусениц танков сыпались искры, и я невольно вспомнил, как в раннем детстве видел огромные колонны тех самых танков и самоходок, которые с боями дошли до Германии и года через три после завоеванной ими Победы возвращались на Родину. Из-под их гусениц точно так же сыпались искры, а из выхлопных труб летели черные клубы сажи. Те танки были темно-серыми от дорожной грязи и пыли. Они сами были как огромные бесформенные комья грязи. Грохот стоял примерно такой же. Тогда я видел все это впервые, и боевые машины казались мне чудовищами – драконами из сказки. Мне, ребенку, было очень страшно. Но не меньший страх я видел в глазах пленных немцев, стоявших вдоль колючей проволоки нашего лагеря.

После прохождения техники и спортивного представления мы несколько часов стояли в оцеплении между колоннами демонстрантов. Демонстранты были веселыми и нарядными. Народ действительно ликовал. Впервые за много лет люди, по призыву ветеранов, надели свои награды. Тогда очень многие из фронтовиков были не только живы, но и большинство из них еще работали.

Так парадную колонну нашего училища возглавил его начальник генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза Тихонов. Накануне, поздравляя нас с праздником, он, по нашей просьбе, рассказал о подвиге, который совершил вместе со своими товарищами-летчиками еще в самом начале войны.

А задание они получили самое, что ни на есть самоубийственное – в августе сорок первого года на своих тихоходных дальних бомбардировщиках без всякого сопровождения вылететь курсом на Берлин. Никакого маршрута. Никакого целеуказания. Никаких аэродромов для основной или аварийной посадки. Никакой надежды на возвращение.

Но, была лютая ненависть к вероломному врагу, внезапно разрушившему счастливую мирную жизнь. Была одна на всех боль потери миллионов людей, погибших или искалеченных, сражающихся на фронтах или в окружении, или вынужденных оставаться в фашистской оккупации. У каждого была и своя личная боль– многие уже знали, что потеряли родных и близких, друзей и подруг. Другие пока не знали ничего, и было тяжело от этой гнетущей неизвестности. И еще было яростное желание отомстить врагу за все это любой ценой, нанеся ответный удар в самое сердце его страны – в его столицу, откуда пришла война, и которую сам этот город еще практически не ощущал.

– Ни одна бомба не упадет на территорию Германии, – заявил рейхсмаршал авиации Геринг, и это были не пустые слова. Страна уже давно вела войну, и ее силы были мобилизованы. Миллионы людей находились в боевой готовности на разных рубежах противовоздушной обороны. Прорваться через всю эту мощь казалось невозможным, немыслимым.

– Каждый из нас, командиров экипажей, видел перед собой только одну цель, которую должны поразить именно его бомбы. Это Рейхстаг. И никто не думал, что будет потом,– рассказывал нам боевой летчик Тихонов.

Каким образом наша воздушная армада незамеченной прорвалась к Берлину, осталось загадкой даже для самих участников операции. Конечно же, сказалось высокое искусство летчиков. Несомненно, посодействовало успеху операции и самоуверенное разгильдяйство расслабившегося от ощущения своей безнаказанности противника. Возможно, нашим Героям просто сопутствовала военная удача. Неважно.

И через несколько часов полета Тихонов не только получил информацию от штурмана, но и ясно осознал, что его самолет уже над Берлином. Город ярко освещен, словно и не было никакой войны. А потому даже с большой высоты прекрасно различимы его улицы и площади. А самолет все летел и летел по направлению к центру города. Это казалось невероятным, но это уже было свершившимся фактом. Вскоре Тихонов стал ориентироваться в городе, который накануне до мелочей изучал по схеме. Пошли “знакомые” улицы, но до Рейхстага было еще далеко.

Внезапно снизу вспыхнули лучи десятков прожекторов, быстро обшаривающих небо. Стало ясно, что армада обнаружена. И через мгновенье с земли в небо полетели сотни тысяч снарядов. Было видно, как отдельные районы города, словно по команде, мгновенно погружались во тьму. Медлить нельзя. Выбрав объект, рядами высоких труб напоминающий какой-то завод, Тихонов выполнил заход для прицельного бомбометания. Первые бомбы, похоже, легли в цель. Второй заход уже был невозможен, потому что небо над Берлином превратилось для наших самолетов в ад. Сбросив оставшиеся бомбы наугад, самолет, резко маневрируя, пытался уйти от захвата его прожекторами, которые, казалось, уже светили отовсюду. Точно также со всех направлений в мечущиеся самолеты летели зенитные снаряды. Вскоре зона Берлина была обозначена лишь заревом пожаров, лучами прожекторов, да непрерывными вспышками от разрывов снарядов. Чудом выскочив из мясорубки, Тихонов с удивлением обнаружил, что вся Германия погрузилась во тьму. Набрав максимальную высоту, он направил самолет в сторону моря.

Уже почти рассвело, когда на остатках горючего удалось приземлиться на какой-то фронтовой аэродром.

– Где это вас так изрешетили? – с удивлением спрашивали окружившие самолет летчики и технический персонал.

– Над Берлином, – с удовлетворением отвечал экипаж, вызывая своим ответом сначала недоумение, а затем внезапную бурную радость людей, узнававших такую необычную в те горестные дни всеобщего отступления новость.

Экипаж долго с восторгом “качали”, а потом на руках отнесли в столовую, где веселье продолжилось, перекинувшись на весь мгновенно проснувшийся аэродром.

– А нам самим еще не верилось, что мы вернулись, что мы все живы и даже не ранены. И уже казалось сном, что всего лишь несколько часов назад мы бомбили Берлин, – вспоминал Герой Советского Союза летчик Тихонов.

Такими же летчиками, участниками войны, были многие из наших наставников и преподавателей училища. Они не кичились своей доблестью, но их парадные мундиры украшали боевые награды.

В период службы на полигоне я попал в удивительную ситуацию – в городе Ленинске совсем не было участников Великой Отечественной войны. Первые ветераны полигона, среди которых, конечно же, были фронтовики, давно отслужили свой срок и уехали в родные места. А все, кто служил в мои годы, начинали военную службу уже после войны. И хотя некоторые офицеры носили боевые награды, все знали, что получили они их в мирное время. А потому все четыре года моей службы на полигоне праздник Победы отмечали так же, как любой другой праздник. Чествовать было некого.

Иная обстановка сложилась в нашем отделе, где, как оказалось, рядом с нами все еще работали участники войны. За неделю до майских праздников в коридоре вывесили стенд с фотографиями военных лет и кратким описанием боевого пути каждого. Понятно, что организаторы мероприятия не проверяли информацию, записанную, очевидно, со слов самих ветеранов. Да и не было в том никакой необходимости. Каждый из бывших воинов сообщил о себе то, что счел нужным. Важно, что все они были фронтовиками, а значит Победителями.

В первые дни у стенда толпились люди, с удивлением узнавая о сослуживцах то, о чем и не подозревали. Почитав статьи, многие тут же подходили к ветеранам, пожимали им руки и засыпали вопросами. А в курилке, как всегда, шло бурное обсуждение наиболее ярких эпизодов, ставших известными из статей или от самих фронтовиков, но чаще подробности были плодом воображения самих спорщиков. Так они, похоже, развлекались от скуки. И вскоре ветераны, войдя в курилку, с трудом узнавали в тех байках самих себя. В общем, мероприятие удалось.

Многие сотрудники отдела тогда впервые узнали, что в войну Бродский был офицером, начальником штаба зенитного дивизиона, что войну окончил в чине капитана, и что не все его ордена и медали получены исключительно за “космические” заслуги.

Удивил скромный старший инженер Некрасов, который рядовым прошел всю Отечественную, а после Победы воевал в Монголии и в Корее.

Но всех развеселила военная история начальника группы Бойкова, участника двух войн, награжденного медалями “За Победу над Германией” и “За Победу над Японией”. Оказалось, на первую войну он попросту опоздал – эшелон с пополнением успел доехать лишь до Польши, когда война окончилась. Эшелон вернули. А вскоре боевую часть, сражавшуюся в Германии, вместе с опоздавшим пополнением, направили на Дальний Восток. Но, так случилось, что накануне начала активных боев Бойков заболел дизентерией. А когда выздоровел, и вторая война окончилась. Его демобилизовали, но в оба наградных списка Анатолий Яковлевич “попал автоматически”. Рассказывал он об этом с юмором, нисколько не сожалея, что ему так и не довелось участвовать в боях.

– Хватило и маневров, – шутил Бойков, – Но в окопах все же посидел, пока не прохватило. Думал от страха.

Мы смотрели на этого добродушного великана, и нам трудно было представить, что он мог даже подумать тогда, в свои молодые годы, о каком-то страхе. Но мы-то не были на передовой и не сидели в окопах.

Около половины стенда было посвящено летчику-истребителю генералу Халутину, работавшему инженером в нашей поисково-спасательной команде. Его уголок украшали несколько снимков военного времени и большое фото генерала в парадной форме. Под ними располагалась карта-схема боевого пути части, в которой служил Халутин, дополненная воспоминаниями самого Александра Ивановича, прошедшего этот путь от и до. Удивляло лишь, что за всю войну летчик-истребитель сбил всего один вражеский самолет. Каждый, прочитав статью, почему-то тут же громко сообщал об этом всем, стоявшим у стенда.

– Ну и что здесь особенного, – подключился к разговору Некрасов, случайно проходивший по коридору и на минуту задержавшийся у стенда, – Я вот даже не знаю, попал ли хоть в одного фрица за всю войну. Стрелять, стрелял, а результатов не видел ни разу. А тут летчик целый самолет сбил, и сам уцелел. Если бы каждый солдат хоть одного врага уничтожил, война сразу кончилась. А то сидишь в окопе, а над тобой железо летает. Иногда из окопа не высунешься. А тут самолет в небе. Весь на виду. Палят в него все, кому не лень. Вот где герои. Мы снизу только удивлялись. А вам одного самолета мало, – махнул рукой Кронид Ефимович и пошел дальше по своим делам.

“Конечно же, Некрасов прав. Плохой летчик до генеральского звания не дослужился бы”, – подумал я тогда и вряд ли когда еще вспомнил тот эпизод со сбитым самолетом, если бы злополучный самолет вдруг не стал странным образом размножаться. Правда, это случилось позже. Через год оказалось, что Халутин сбил два самолета – один лично, а второй в групповом бою. Еще через год самолетов стало три. А к тридцать пятой годовщине Победы Халутин преподнес целых пять лично сбитых самолетов.

– Результативный генерал. В год по самолету, да еще в мирное время, – пошутил старший инженер Миша Бычков, всегда подмечавший подобные факты. Но, после тридцать пятой годовщины стенд больше не вывешивали, а потому последнее достижение стало окончательным результатом Александра Ивановича. А жаль.

Неожиданно пришла мысль провести майские праздники в Харькове. Мне захотелось поздравить родителей-фронтовиков не открыткой, а лично. И не просто лично, а всей моей семьей. Очень хотелось еще раз попытаться наладить отношения матери с женой. Почти три года прошли с момента той единственной встречи, выявившей их взаимную неприязнь. С тех пор многое изменилось в моей жизни, а мать все это время в общении со мной упорно делала вид, что нет у меня никакой семьи. И еще я вдруг подумал, что матери, всю жизнь мечтавшей о дочери, было бы интересно увидеть, наконец, свою маленькую внучку, очень похожую на меня в том же возрасте. Как ни странно, мое пожелание нашло поддержку жены, и мы начали готовиться к поездке.

В ту короткую поездку отправились без громоздкого багажа, захватив лишь самое необходимое и скромные подарки. И вот первого мая мы втроем отправились во Внуково. Утро праздничной Москвы встретило нас пустыми автобусами, украшенными красными флажками, необычно свободным от транспорта Ярославским шоссе, полупустыми вагонами метро и, наконец, комфортабельным автобусом с десятком пассажиров, которые, судя по багажу, собрались, как и мы, куда-то лететь в такой знаменательный день.

Аэропорт дочери очень понравился. В ожидании нашего рейса мы с ней смотрели на взлетающие и приземляющиеся самолеты.

– И мы полетим? Как тот самолетик? – с удивлением спрашивала она меня после очередного взлетевшего самолета.

– Так и полетим, – отвечал ей всякий раз.

– А где наш самолетик?

– Готовится к полету. Пьет керосин и чистит перышки.

– Пьет керосин?!

– Да, Светик. Самолетики любят пить керосин, а не чай, как мы с тобой.

– А где у самолетика перышки?