Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу

Ее глаза, «чайного цвета», показались в тот момент темнее, чем были всегда. Но они сияли тем волшебным светом любви, который нельзя не понять, или понять иначе. Только так любящая девушка может смотреть в глаза любимого, впервые без слов открывая ему сокровенную тайну – свои чувства к нему. Словно две яркие звездочки во тьме ночи, ее глаза завораживали, гипнотизировали, словно проникая прямо в мою любящую душу…

Я готов был взлететь в небо или прыгнуть в бездну…

Я готов был умереть от счастья…

– Лю-ю-дочка… Нет, ты не Джульетта… Ты моя Лю-ю-дочка, – тихо сказал, с особым удовольствием произнося ее имя. Она не возразила.

Я правильно тебя понял, любимая! Теперь ты навсегда – не просто Людочка, а моя любимая Людочка!..

Возникла длинная пауза. Мы смотрели друг на друга – глаза в глаза. Я уже твердо знал, что мог бы обнять и прижать к груди мою любимую Людочку. Мог бы ее целовать, целовать и целовать – она не стала бы препятствовать. А, скорее всего, разделила бы со мной всю глубину моей нежности и страсти.

Но какое-то шестое чувство – моя интуиция, вдруг подсказала, что не следует форсировать события. Я почувствовал, что именно сейчас одним неуклюжим словом, неумной фразой или нелепым поступком могу нечаянно разрушить это чудо – такое хрупкое равновесие в коротком мгновении ощущения полного счастья, такого нового для нас обоих, такого ясного и чистого, и такого огромного, как это бескрайнее небо над нами.

Не знаю, сколько мы так простояли. Время для нас остановилось…

Очнувшись, мы вдруг с жаром заговорили – как всегда, когда были среди людей, или когда просто стояли или шли рядом на открытом пространстве.

– Ромео! А где твоя шпага? – кокетливо улыбнувшись и вдруг беспокойно глянув вправо от меня, громко спросила Людочка, словно предупреждая меня. Я бросил взгляд в том же направлении, и увидел, что кто-то шел по улице, в сторону нашего убежища. Дождь уже давно прошел, и даже тротуар подсох под теплым майским солнышком.

Я мгновенно выпустил Людочку, и, не оборачиваясь, быстро переложил из-за пояса в карманы мои обе «шпаги». Теперь можно было занять позицию на пионерском расстоянии от любимой. Она почти не заметила моих манипуляций. А я мысленно ругал себя. Как же мог так опрометчиво забыть о своем оружии.

– Что ты там спрятал? – спросила Людочка.

– Свои шпаги, – ответил, улыбаясь. Она, конечно, не поверила.

– Сколько их, и как они поместились в твоих карманах? Покажи. Мне очень интересно посмотреть, – щебетала Людочка.

– Подожди, пусть люди пройдут.

– А что это?

– Мои пистолеты.

– Откуда они у тебя и зачем?

– Людочка, мы же с тобой часто выходим за пределы своих царских владений. И нас могут там обидеть, даже если мы не сделаем ничего плохого.

– Как это нас обидят? Кто? И что за владения? – спросила Людочка.

Она хотела узнать слишком много и все сразу, причем в той области человеческих отношений, о которых понятия не имела.

То, что я рассказал Людочке о шпане и об уголовниках, царивших в нашем городе и давно поделивших его на множество незыблемых ареалов, которые были «табу» для посторонних, оказалось для нее потрясающей новостью. На меня обрушился поток вопросов, на которые волей-неволей пришлось отвечать.

– И что они могут с нами сделать?

– Все, что угодно, Людочка. Оскорбить, избить, ограбить и даже убить.

Зря, конечно, рассказал, но это действительно было так. Мой отец в то время из оперативных работников, выслеживавших и задерживавших преступников, перешел на следственную работу. Он часто показывал сводки происшествий в городе и рассказывал о своей текущей деятельности. А очень многое из тех сводок происходило буквально рядом, и я часто видел жертвы преступлений своими глазами. Отец втайне надеялся, что пойду по его стопам. То, что я читал и видел, производило сильное, но в основном, удручающее впечатление. И, увы, не вдохновляло настолько, чтобы посвятить этому свою жизнь.

– Что ты сможешь сделать со своими пистолетами? Ты что, будешь стрелять в людей? Тебе не страшно? – засыпала меня вопросами Людочка.

– Пистолеты самодельные, однозарядные. Пугачи. Стреляют громко, а толку мало. Стрелять в людей – преступление. Стрелять в вооруженных врагов – подвиг. Шпана и бандиты – как враги. И даже хуже. Когда они вместе, это не люди, а стая злобных, но трусливых собак. Убивать я их не собираюсь, а отпугнуть – думаю, что смогу. Людочка, мне страшно только за тебя. Ты для шпаны – обольстительная приманка. И ты действительно можешь пострадать. Я не могу этого допустить, а потому буду оборонять тебя до последнего патрона, – сыпал ей очередную порцию жутковатой для нее информации.

Ведь по радио все было намного оптимистичней, чем в реальной жизни того времени.

– До последнего патрона, – повторила Людочка мою фразу, – Их же всего два! – вдруг сделала она вполне здравый вывод.

Вместо ответа, вытащил из кармана и показал ей горсть патронов. Похоже, она видела их впервые.

– И этой маленькой штучкой можно убить? – задумчиво спросила Людочка, внимательно рассмотрев и возвращая мне патрон.

– В два счета, – безапелляционно заявил ей.

– А можно мне попробовать выстрелить? – высказала неожиданную просьбу Людочка.

– Людочка, здесь же улица, а не тир, – вежливо отказал подружке.

– А где можно?

– Можно на кладбище, да и то не везде и не всегда.

– Тогда пошли на кладбище. Сейчас можно? – Людочка на глазах милитаризировалась.

– Сейчас можно, но я не пойду с тобой на кладбище.

– Почему? – недоуменно спросила Людочка. Я был поражен ее наивности в очевидных вопросах морали.

– Потому что ты девушка. А девушки никогда не пойдут в такие места с юношами, да еще с вооруженными. Твоя мама, если ты ей об этом скажешь, не поймет, и запретит тебе гулять со мной, – попытался хоть как-то объяснить ей причины отказа.

– Но ты не просто юноша, а Ромео. А я – твоя Джульетта. Ты же сам говорил только что. Или я неправильно поняла?.. Ну, пойдем, Ромео, – загадочно улыбаясь, аргументировала и настаивала Людочка.

Не знаю, может, ей не очень нравилось мое имя, но с той весны она редко называла меня по имени. Возможно, была и другая причина прибегать к косвенному обращению ко мне – это так и осталось загадкой. Но, начиная с того памятного дня, я вдруг стал у нее Ромео. В ту весну она просто обожала обращаться ко мне так.

– Людочка, согласен. Пусть я буду Ромео. Но если по правде, не хотелось, чтобы у нас вышло, как у них. Тот Ромео погубил и себя, и свою Джульетту… А ты – моя Людочка и я отвечаю за тебя… Мне не хотелось, чтобы ты ходила туда. Даже со мной. Ведь нас могут увидеть. Пойдут эти жуткие сплетни, – продолжил я настаивать по праву старшего, которое, уже нисколько не сомневался, давно растерял, сраженный волшебными чарами красавицы-подружки.

– Я сама за себя отвечаю, – возмутилась Людочка, – Я понимаю, о чем ты говоришь. Но с тобой пойду, куда угодно, и на это кладбище тоже. Или тебе жалко патронов?

Последний аргумент добил. Спорить было бесполезно. Мои возражения больше не воспринимались. И еще я понял, что интуиция не подвела – видимо в непростой для нас обоих ситуации во время дождя, я поступил именно так, как ждала от меня любимая. Мы объяснились без слов. И теперь она, похоже, совсем не думала о репутации, потому что твердо знала, что любима верным другом, которого тоже любит, и что любимый, готовый защищать ее «до последнего патрона», никогда не обидит ни словом, ни поступком.

– Хорошо, Людочка. Пошли на кладбище.

И мы, наконец, покинули приютившую нас нишу, где в тот день так откровенно раскрылись наши чувства. И Людочка так и не сняла мою курточку, пока мы ни вернулись домой…

А прежде, чем вернуться, мы забрались с ней в самый таинственный и безлюдный уголок кладбища. Здесь мы с ребятами испытывали и пристреливали свое самодельное оружие. Действовали быстро. Несколько выстрелов, и врассыпную. То была не лишняя предосторожность. Одно время на кладбище часто стреляли. Орудовала банда. На выстрелы сбегались мы – ребята из прилегающих дворов.

То, что порой видели, было зрелищем не для слабонервных. Нас быстро разгоняли, потому что мешали милиции, медикам и всем, кто приезжал на место происшествия по долгу службы, но всегда после нас. Позже администрация студенческого общежития, что напротив кладбища, получила предписание: немедленно вызывать милицию, как только слышались выстрелы.

Людочка была в том месте кладбища впервые. Она молча, со страхом оглядывала малоприятный темный уголок. Полуразвалившиеся склепы с проваленными полами, откуда веяло могильным холодом, поваленные каменные памятники, громадные старые деревья, густой непроходимый кустарник, и вкривь и вкось кресты, кресты, кресты…