Записки юриста с окраины

Автотрасса проходит под окнами райотдела милиции, поэтому помощнику дежурного (непременно с автоматом) или подвернувшемуся работнику ГАИ[46 - ГАИ – государственная автоинспекция.] достаточно остановить транзитную машину, и через 30-50 минут следователя, опера или помощника прокурора встретит в нужном месте участковый милиционер с каким-нибудь местным транспортом. Иногда это бывает горбатый «Запорожец» сельского врача или видавший виды УАЗ лесника.

На сей раз свет фар тяжелого грузовика, в котором ехал молодой прокурор, осветил участкового уполномоченного Варгу Николая. Тот, широко расставив ноги, как полицейский в американском боевике, во весь свой двухметровый рост стоял рядом со сверкающим «жигуленком». К солидной внешности Николая совершенно не подходит его глубокий поклон при рукопожатии. Коротков участкового знает уже давненько, почти неприкрытый подхалимаж этого гиганта с римским профилем всегда настораживает. Николай работает в родном зажиточном селе, жителей которого трудно идентифицировать по национальному признаку. То ли они русины, то ли румыны. В Апшанской долине, в нижней ее части, находятся два крупных румынских села, такое же румынское село поменьше – в верхней части долины, а в средней части долины живут полукровки, как Николай. Местные жители именуют их по названию долины – апшанами, чтобы не путать с другими славянами. Как и все апшане (их много и среди районных руководителей), Николай говорит на русинском языке, на румынском, на украинском и на русском. Поскольку Коротков знает только два последних, то может с уверенностью сказать: Николай по-украински и по-русски говорит плохо, как малограмотный крестьянин. При этом заочно учится во Львовском университете на юрфаке и носит капитанские погоны. Участковый умом не отличается, зато его отличает как образцового милиционера коротковский шеф.

Пока ехали к центральной усадьбе колхоза, Николай доложил: после обеда к нему пришел местный житель с сообщением, что у него дома без признаков жизни находится знакомая женщина из соседнего села. Мужик был напуган, изрядно пьян, хотя вообще-то малопьющий. Личность он темная, живет один, в колхозе не работает, живет зажиточно. Часто ездит на заработки в Прибалтику, на Север или в Сибирь. Участковый вместе с местным врачом уже были в доме этого мужика. Врач констатировал смерть, но дожидаться прокурора для осмотра отказался, т.к. живет в соседнем районе, и у него больная жена. Умершей тридцать шесть лет. Лежит в кровати абсолютно голая, визуально следов побоев нет.

«Доложил участковый нормально…, – думает Коротков, – плохо, что нет врача, но куда деваться…»

Когда-то в институте на занятиях по судебной медицине им категорически запрещали осматривать трупы без участия судмедэксперта или врача. На практике почти каждый второй труп осматривали сами. Однажды он, рассвирепев, чуть ли не пинками загнал ночью в морг молодого сонного эскулапа – дежурного врача приемного отделения районной больницы. Тот не хотел осматривать привезенного с гор покойника. «Может, я тебе живого привез!» – орал он тогда.

«Приехали! – прервал размышления прокурора потомок древних римлян, останавливая машину у проходной гаража, – здесь, в гараже сельскохозяйственного предприятия можно будет взять машину, чтоб вывезти тело. Да и… председатель колхоза хотел вас увидеть, – слегка замялся участковый, – он сейчас еще здесь.

Отчего замялся участковый, стало понятно, когда зашли в кабинет завгаража. Председатель колхоза восседал за столом, украшенным десятилитровым бутылем (как потом оказалось, венгерского вина). Время было за полночь. Председатель хозяйства накануне ездил в долину проведать родных в венгерское село, известное своим винодельческим совхозом. Привез несколько десятилитровых бутылей вина, помещенных в плетеные корзинки. Половину бутыля участковый, председатель и завгар уже приговорили. Теперь при комнатном освещении помпрокурора рассмотрел, что цвет довольной рожи участкового и вина в бутыле почти совпадают. Собутыльников он уже знал давно. Специфический аромат вина и овечьего сыра местного производства, порезанного тонкими ломтиками, смешался в комнате, и устоять было невозможно…

После третьего бокала Коротков, только чтобы поддержать неспешный разговор, спросил участкового:

– Где находится хозяин дома, в котором умерла женщина?

– Да он тут, – Мыкола допил свои полфужера. – Чтоб он никуда не сбежал, я его закрыл здесь в гараже, в женском туалете. Женщин сейчас здесь нет!

– Как!.. Зачем?.. – растерялся Коротков. Он сразу понял, что мужик в этом туалете уже несколько часов. – Пошли! Показывай его!

Благо, что туалет находился в отапливаемом помещении. Мужик лет сорока безропотно сидел на корточках верхом на крышке унитаза. Туалет был настолько мал, что даже стоять между дверью и унитазом было сложно.

– Выходите! – Коротков с недоумением смотрел то на мужика, то на участкового. Первый – небритый и уже протрезвевший, имел довольно-таки жалкий вид. Второй, будучи уже малость поддатый, с красной довольной рожей и в расстегнутом милицейском кителе, невозмутимо взирал на мужика с высоты своего громадного роста. Впрочем, мужик не возмущался и не просил прокурора восстановить его права, нарушенные незаконным заточением. Только постанывал, пытаясь выпрямиться во весь рост и монотонно приговаривал: «Йой, мара на мою голову!»

Коротков уже давно не переспрашивал значение отдельных непонятных слов по-русински, услышанных от местных жителей. Обычно догадывался. «Мара», нужно полагать – это от украинского «прымара» или по-русски «морок» – привидение в виде бабы, свалившейся ему на голову, которая сейчас лежала у него в доме. Короче, мужик считал, что влип в историю. А этот двухметровый потомок римских легионеров и вовсе, кажется, считает мужика преступником. «Господи! – думает Коротков. – Какие здесь терпеливые и безответные люди и сколько болванов среди представителей власти! Посмел бы этот Мыкола запереть в туалете в общем-то ни в чем не виновного поддатого работягу у Короткова на родине – вот бы узнал о себе много неожиданного, при чем в самых крепких выражениях!»

«Поехали на место происшествия!» – помощник прокурора решительно направился к выходу.

Дом мужика оказался фактически на окраине села, но ехали чуть не час. Собственно, село светилось редкими фонарями внизу, а возле этой одинокой обители, примостившейся на склоне горы, только глухо шумели на ветру смэрэки. Мимо дома вглубь леса шла колея по смерзшемуся снегу. Такое впечатление, что это дорога к небу, усеянному звездами.

Дом, если считать полуподвальный этаж, трехэтажный, но электричества нет.

Председатель колхоза с завгаром и водителем грузовой машины остались во дворе, спрятавшись от ветра возле хозяйственной пристройки. Им явно не хотелось идти внутрь дома. Хозяин где-то нащупал керосиновую лампу и повел за собой прокурора и участкового. Жилым был только полуподвальный этаж. Здесь расположены кухня, прихожая, столярная мастерская и две спальни. Два верхних этажа только снаружи кажутся жилыми, фактически – сараи, заваленные стройматериалами и разным хламом. Обычное дело для этих мест. Главное – с улицы казаться богатым газдой[47 - Газда (русин.) – зажиточный хозяин.], внутрь чужие не ходят, разве что на праздники, да вот еще милиция, если случится.

В прихожей – батарея пустых бутылок из-под водки. На столе две рюмки. Гора окурков в пепельнице. Половина окурков с губной помадой. Остатки пищи. Затхлый тяжелый воздух… И это дело обычное. Мебель на своих местах. Следов борьбы, драки нет…

«Йой, мара на мою голову!» – Запричитал мужик, зажигая еще одну керосиновую лампу в маленькой спальне, где поместились только кровать и платяной шкаф.

«Н-да…» – почесал затылок Коротков, отбросив одеяло с тела женщины. Такой смерти ему как-то раньше видеть не доводилось.

Участковый поспешно выскочил из спальни вслед за мужиком. Засмущался бедняга… При жизни женщина была красавицей. На лице, как-то совсем не подходяще – блаженная улыбка и умиротворенность. Легкая ночная рубашка скомкана на шее. В меру полные и красивые ноги бесстыдно разбросаны и слегка согнуты в коленях. Видимых телесных повреждений нет. «Прямо Мадонна, – думает Коротков, – только ее грешный вариант». Сделав пару фотоснимков (вспышка и аккумулятор на удивление были в рабочем состоянии), прокурор стал составлять протокол осмотра. Еще раньше, когда доставал фотоаппарат, он попросил участкового отобрать объяснение у хозяина дома. Сейчас мужик что-то бухтел Мыколе, каждую минуту поминая свою «мару».

Коротков прикрыл одеялом тело и продолжил писать по памяти – смотреть при этом на женскую плоть было как-то стыдно, хотя в комнате кроме него никого и не было. В это время из прихожей раздался звук оплеухи и стенания мужика:

– Йой, Мыколайчику! Биг мэ боже! Не займав я нэи…[48 - Биг мэ боже! Нэ займав я нэи… (русин.) – Ей-богу! Не трогал я ее…]

Милиционер настаивал:

– Кажы, пэс! Килько разив дрымбав бабу?![49 - Кажы, пэс! Килько разив дримбав бабу? (русин.) – Говори, пес! Сколько раз трахал бабу?]

Коротков отложил бумаги и вышел в прихожую.

– Капитан, выйди-ка со мной на улицу. Перекурим.

– Ты чего от него добиваешься? – Коротков снизу вверх смотрит на милиционера.

– Так он же, гад, отказывается, что трахал эту бабу.

Варга с недоумением смотрит на прокурора, ведь он добросовестно «колет» подозреваемого на признательные показания!

– Зачем это тебе? Ты же в университете учишься!.. Ты что, знаешь такой состав преступления, как траханье, повлекшее смерть потерпевшей? – Коротков по-прежнему пристально смотрит на милиционера. На красивом лице потомка римлян появились признаки умственной деятельности:

– А что? Разве нет?..

– Нет, батенька, нет. Поэтому не требуй от него никаких признаний… Пусть просто расскажет, кем она ему приходится. Когда пришла. Когда ей стало плохо и так далее. Все! Коротков стал собираться. Скоро уже и светать будет.

Дней через десять, рано утром, мужичок из Апшанской долины появился у Короткова в кабинете. Собственно, это уже был совсем другой мужчина: стоял уверенно, прямо, лицо чисто выбрито, абсолютно нормально цвета. На нем добротный мужской полушубок и мохнатая огромная шапка из чернобурки (такие носят обычно северяне). Помпрокурора уже знал, что этот мужик за свой счет похоронил женщину, оказавшуюся у него в доме, а муж покойной еще не приехал с каких-то заработков в Прибалтике.

– Проходите, присаживайтесь… – Коротков с легким удивлением продолжал рассматривать мужика. А он, оказывается, и не старый вовсе.

– Сэ вам, панэ прокурор. Абы-сь вы менэ нэ тигалы[50 - Сэ вам, панэ прокурор! Аби-сь ви мэнэ нэ тигалы. (русин.) – Это вам, господин прокурор! Чтобы вы меня не таскали.], – посетитель, не садясь, уверенно выкладывает на стол перед Коротковым четыре 50-рублевых купюры с ленинским профилем – это больше, чем месячная зарплата помпрокурора.

Легкое оцепенение…

– Ну-ка убрал! Немедленно! – Коротков рявкнул таким тоном, что мужик тут же спрятал деньги, посерел, и позвоночник его опять согнуло.

Из смежного кабинета выглянул следователь Сюткин. Коротков успокоительно помахал ему рукой, мол, все нормально.

– Послухайтэ мэнэ, вуйку![51 - Послухайтэ мэнэ, вуйку! (укр.) – Послушайте меня, дядя (мужчина старший по возрасту)!] – помпрокурора уже слегка успокоился, но присесть мужику уже не предлагал. – Вы ни в чем не виноваты. Причина смерти вашей знакомой – цироз печени и смертельная доза алкоголя. Умереть она могла и от одного, и от другого. Я полагаю, вы насильно ей палинку[52 - Палинка (от венгер.) – водка.] в рот не заливали?

– Ни, биг мэ боже!..[53 - Ни, биг мэ боже! (русин.) – Нет, ей-богу!] – мужик по-прежнему стоит, слегка согнувшись и пригнув колени, как будто штаны его тянут вниз.

Короткову опять жалко смотреть на мужика. Он знает, что может выглядеть сурово.

– Никто вас таскать, как вы говорите, не будет. В возбуждении уголовного дела по факту смерти вашей знакомой отказано за отсутствием события преступления. Не было преступления… Понятно? А вот деньги совать будете, то у вас могут быть серьезные неприятности. За дачу взятки должностному лицу не «таскают», а сажают по-настоящему.