Колдовской мир

Благодаря медным сосудам Кориса защитники вовремя узнали о первой атаке кольдеров, которая началась во всех пяти местах одновременно. Примыкающие к дверям подземные помещения были заранее забиты доверху всевозможными горючими материалами, какие только нашлись на складах крепости: тюками с шерстью и щетиной, дорогими тканями и мешками с зерном. Все это залили огромным количеством масла и смолы, которой корабелы смолили днища судов.

Когда шарики в сосудах загремели, подвалы забросали факелами и наглухо закрыли, перекрыв все проходы в цитадель.

– Пусть попробуют сунуть туда свои собачьи морды!

Магнис Осберик с яростью ударил боевым топором по дубовому столу в главном зале цитадели. С тех пор как туман обложил крепость, владыка мореходов впервые не казался озабоченным. Как всякий моряк, он ненавидел туман и опасался его, будь то порождение природы или сверхъестественных сил.

– А-ах! – Гул голосов в зале заглушил не просто крик боли. Лишь нечеловеческий ужас мог исторгнуть такой вопль из людских глоток.

У защитников Сулькара кровь застыла в жилах. Магнис Осберик набычился, словно готовясь ринуться на врага. Корис, держа меч наготове, пригнулся к земле, как будто набирался от нее силы. Остальные воины, находящиеся в зале, мгновенно смолкли.

Саймон напряженно ждал чего-то еще и, возможно, поэтому первым понял, откуда исходит угроза. Он побежал вверх по лестнице, которая тремя этажами выше выводила к сторожевому посту на крыше строения.

Но до третьего этажа Трегарт не добрался. Его остановили крики и лязг оружия. Саймон замедлил шаг и достал самострел. Какой-то воин кубарем скатился по лестнице, едва не задев его; кровь хлестала на стены и ступени из перерезанного горла сулькарца. Саймон поднялся еще немного и увидел страшную картину.

На площадке третьего этажа двое гвардейцев и трое сулькарцев, прижавшись спинами к стене, отчаянно пытались сдержать нападавших, которые наступали столь же яростно, как и те, что набросились на войско Эсткарпа из засады. Саймон несколько раз выстрелил, но сверху напирала такая могучая волна остроклювых шлемов, что остановить ее самострелом было немыслимо. Очевидно, противник сумел каким-то образом перебросить силы по воздуху и теперь захватил верхние этажи цитадели.

Враг прорвал оборону, но не время гадать, как это произошло, нужно действовать. Упали еще двое сулькарцев, погиб гвардеец. Убитые и раненые, свои и чужие, все тонуло в море остроклювых шлемов, а трупы скатывались по лестнице, не останавливаясь до самого подножия башни.

Саймон пробился на второй этаж и распахнул двери, выходящие на площадку. Мебель сулькарцев оказалась весьма тяжелой, но кое-что можно было все-таки сдвинуть с места. Собрав все свои силы, Трегарт начал выдвигать мебель на площадку, чтобы забаррикадировать проход.

Он как раз выносил тяжеленный стул, когда перед ним появился воин в остроклювом шлеме. Едва увернувшись от меча, Саймон обрушил свою ношу на голову противника, но и у него на щеке появилась большая ссадина.

– Сулькар! Сулькар!

Налившееся кровью лицо Магниса Осберика стало таким же красным, как медная щетина его усов, – он уже яростно орудовал боевым топором, сдерживая натиск кольдеров у завала на площадке.

Потом Трегарт только и помнил, как беспрерывно заряжал самострел, прицеливался, стрелял, снова заряжал, а когда иссяк запас игл, он стал снимать обоймы с поясов убитых гвардейцев, но ни на минуту не прекращал стрельбы.

Враги оттеснили их небольшой отряд в зал и оттуда – на другую лестницу, но каждая ступень вниз давалась нападавшим дорогой ценой. Вдруг появились струйки дыма. На мгновение Саймону показалось, что в крепость проникли щупальца тумана, но скоро начало разъедать глаза, запершило в горле, и все-таки он продолжал стрельбу, пока это было возможно.

Лестница кончилась. Люди хрипло кричали, а едкий дым становился все гуще. Тыльной стороной ладони Саймон провел по слезящимся глазам и плотнее запахнул кольчужный шарф. Его душил кашель.

Они отступали почти вслепую, запирая за собой тяжелые пятидюймовые двери одну за другой, пока не оказались в помещении, где находилась какая-то установка. Она возвышалась даже над гигантом Магнисом, который с безумным взглядом устремился к ней так, что мореходы и гвардейцы расступились.

Магнис Осберик потерял шлем, его лицо побледнело и казалось сильно постаревшим, плащ порвался и висел на одном плече. Боевой топор лежал на кожухе установки, и с него на каменные плиты стекала кровь. Широко открытыми глазами Магнис смотрел на окружающих – и не видел их. Саймон понял, что этот могучий человек близок к шоку.

– Уходите! – Владыка мореходов схватил топор и взмахнул им, никого не подпуская к установке. – Они напали с воздуха! Это крылатые демоны! Люди не могут сражаться с демонами! – Он вдруг засмеялся так ласково и радостно, словно собирался обнять возлюбленную. – Но у нас есть управа и на демонов! Сулькар никогда не будет гнездом этих выродков!

Магнис взмахнул топором, красноречивым жестом отсекая своих подданных от гвардейцев:

– Вы доблестно сражались, братья из Эсткарпа. Но больше вам здесь делать нечего. Сейчас мы освободим энергию, питающую город, и взорвем крепость. Уходите и постарайтесь отомстить за нас этим летучим демонам! И будьте уверены, мы их всех захватим с собой! Уходите, братья! Предоставьте Сулькар его судьбе!

Гигант был настолько страшен, что гвардейцы, которых осталось человек двадцать, отступили в угол. Среди них, цел и невредим, стоял Корис – только сокол на его шлеме потерял в битве крыло. Тихо шевеля губами, колдунья спокойно подошла к своим воинам.

Обнажив мечи, гвардейцы дружно отсалютовали остающимся.

– Будет вам, люди Эсткарпа. Сейчас не время для парадов. Уходите! – буркнул Магнис, указывая на небольшую дверь в подземный ход.

Капитан гвардейцев уходил последним – плотно затворив за собой дверь, он запер ее снаружи. Шары в подземелье еще горели, пол был ровным, и гвардейцы стремительно продвигались вниз по туннелю к выходу.

Все явственней становился плеск воды, и наконец они вышли в пещеру, где у причала покачивалось несколько шлюпок.

– Ложись! – Корис толкнул Саймона в спину, и тот упал в одну из шлюпок.

Места было мало, и люди набивались плотно, буквально друг на друга, и вскоре Саймон оказался придавленным к самому дну. Дверь, через которую они вышли в пещеру, закрылась, свет погас, и наступила полная тьма. Саймон лежал неподвижно, пытаясь представить, что же будет дальше…

Шлюпки качались на волнах, и людей бросало от борта к борту. Саймон, ожидая взрыва, инстинктивно закрыл голову руками. Но тут качка усилилась, и его стало подташнивать – моряк он был неважный. Пытаясь совладать с тошнотой, он на какое-то время позабыл обо всем, и поэтому чудовищный взрыв застал его врасплох. Трегарту показалось, будто мир обрушился на него в этот миг, оглушив, раздавив…

Стоял полдень, когда Саймон поднял голову и глотнул свежего воздуха. Не обращая внимания на протесты, он выбрался из-под груды тел и осмотрелся: туман исчез, небо было чистым, а их шлюпки несло в открытое море, прочь от источника жара и пламени.

Одна… две… он насчитал три шлюпки. На корме их шлюпки у руля сидел Корис – Саймон сразу узнал его по фигуре. Кажется, они избежали преисподней, в которую превратился Сулькар, но не мешало бы знать, куда они направляются теперь.

Тумана не было и в помине, а весь берег охватило зарево огромного пожара; волнение на море усиливалось. Похоже, этот ужасный шторм был вызван взрывом, уничтожившим Сулькар. Жестокая качка снова заставила Саймона лечь на дно шлюпки, и в тот момент он отчетливо понимал одно: до полного спасения им еще далеко.

Часть вторая

Верлен

Брачный договор на топоре

Всюду, сколько видел глаз, расстилалось тускло-серое море, море цвета мутного стального зеркала, цвета лезвия топора, которое, сколько ни полируй, никогда не заблестит. Небо над морем – столь же блеклое, и кажется, нельзя увидеть, где кончается вода и начинается воздух.

Глядя в узкую бойницу башни, Лоиса поежилась. Она боялась высоты. Выдаваясь полукругом из стены замка, башня нависала прямо над острыми береговыми скалами, окруженными кипящей пеной. У девушки кружилась голова, но ее все время тянуло к бойнице, ибо морская даль, изредка перечеркиваемая полетом птицы, казалась ей воплощением свободы.

Уцепившись длинными пальцами за внешний край бойницы, она подтягивалась поближе и заставляла себя смотреть вниз, точно так же, как заставляла себя делать многое, чему противились ее природа и разум. Ей, дочери Фалька, давно пришлось отгородиться от всего ледяной стеной – стеной, которую не могут пробить ни побои, ни оскорбления.

Похоть ее отца не знала границ. Женщины появлялись и исчезали в Верлене одна за другой, а Лоиса с самого детства равнодушно смотрела на любовниц отца, иногда сравнивая их с собой. Ни на одной из них Фальк не женился, так как ни одна, к тайной радости дочери и великому гневу отца, не принесла ему потомства. Дело в том, что Верлен не принадлежал Фальку по праву рождения и властвовал он здесь только потому, что женился на матери Лоисы. Лишь покуда жива Лоиса, Фальк мог владеть замком, учиняя разбой и мародерство на суше и на море. В случае ее смерти в Карстене нашлось бы немало охотников из числа влиятельных родственников ее матери, готовых немедленно заявить свои права на Верлен.

Но родись у него сын от какой-нибудь из женщин, которые силком или своей волей оказывались на огромном ложе владыки Верлена, тогда другое дело. Тогда он не только мог бы рассчитывать на пожизненное владение замком, но и в соответствии с новым законом герцогства Карстен передать свои права сыну. Раньше, согласно древним обычаям, наследование шло по женской линии, но теперь – по мужской, однако, если мужская линия обрывалась, в силу снова вступал древний закон.

В глубине души Лоиса надеялась сохранить замок за собой. Если Фалька убьют в одном из разбойных набегов или он падет жертвой мести – а мстить было кому! – тогда и она, и Верлен обретут свободу, и тут уж она всем покажет, на что способна женщина! Они еще увидят, что долгие годы заточения не сломили ее.

Лоиса оторвалась от бойницы и прошлась по комнате. Здесь было мрачновато, с моря тянуло прохладой, но девушка уже привыкла к холоду и полумраку – они стали неотъемлемой частью ее жизни.

Пройдя мимо ложа, занавешенного пологом, Лоиса остановилась перед тщательно отполированным щитом, заменявшим ей зеркало. В ее безрадостной жизни стало привычным занятием стоять вот так и рассматривать свое тусклое и несколько искаженное отражение.

Лоиса была невысока. Только это и роднило ее с пышнотелыми женщинами, которые ублажали подданных отца. С теми, что получше, лорд Верлена развлекался сам. Лоиса была худа и стройна, как юноша, лишь едва обозначенные округлости бедер выдавали в ней женщину. Прямые распущенные волосы ниспадали по плечам до самого пояса. Чуть желтоватые, даже на солнце они казались седыми, как у старухи. Бесцветные брови и ресницы придавали ее лицу какое-то отстраненное, почти пустое выражение. Тонкое бледное лицо, гладкая кожа, плоская грудь. Казалось, даже губы ее не имеют цвета. Тем удивительнее, что это чахлое дитя полумрака сохранило в себе ту силу, имея которую опытный воин тяжелому топору предпочитает гибкое лезвие меча.

Неожиданно Лоиса подняла руки к груди, сжала их и затем быстро опустила. Она с такой силой стиснула кулаки под свисающими рукавами, что ногти впились в кожу, но не повернулась к двери, ни единым жестом не выдала, что услышала звук отодвигаемого засова. Девушка прекрасно знала, что? может позволить себе в отношениях с Фальком, и никогда не переступала хрупкой границы. Иногда она в отчаянии думала, что отец вообще не замечает ее неприязни.

Дверь распахнулась. Владыка Верлена не терпел никаких препятствий, он сметал их на своем пути, словно врывался во вражескую крепость. Фальк ввалился в комнату дочери с видом победителя, которому только что на острие меча поднесли ключи от взятого им города.

Если Лоиса была бледным порождением мрака, то Фальк казался повелителем солнца и пламени. Беспутная жизнь уже оставила на его лице свои отметины, но он все еще был красив: благородные черты, огненно-рыжие волосы, голова гордого принца. Люди Верлена боготворили своего лорда. Под настроение тот бывал щедр и великодушен, а его пороки нисколько не смущали распутных подданных.

Лоиса увидела Фалька в зеркале. В присутствии этого здоровяка она еще более поблекла.

– Приветствую тебя, лорд Фальк, – произнесла она, не оборачиваясь.