Германия на заре фашизма

Но если его сторонникам и приходилось идти на уступки, то и сам он в свою очередь тоже пошел навстречу желанию нации. В один из моментов, во время предварительных переговоров с немецкими националистами и «блоком рейха», Гинденбург обратился к бывшему императору, чтобы получить его одобрение на столь серьезный шаг. Его статс – секретарь Отто Мейснер в своих мемуарах вспоминает, что на личный запрос, направленный в адрес бывшего монарха, был дан ответ, что с этой стороны никаких трудностей не предвидится. В письме, посланном Вильгельму два года спустя, маршал утверждал, что согласился на выдвижение своей кандидатуры только после одобрения этого шага его императорским величеством. Этот жест полностью соответствовал личному отношению Гинденбурга к Вильгельму. Он продолжал хранить преданность императору и искренне надеялся, что настанет день, когда бывший монарх снова взойдет на престол.

Тем не менее Гинденбург не выдвинул возражений, когда его помощники – организаторы кампании отвергли, как ложные, все предположения, что Гинденбург заручился согласием Вильгельма. Мейснер позже заявил, что опровержения давались с ведома Гинденбурга. Этот факт находит подтверждение и в воспоминаниях Герхарда Шульце – Пфельцера, тогда являвшегося одним из пресс – агентов. Как – то раз, во время интервью американской газете, Гинденбург и сам сказал, что не консультировался с императором. Позже он поручил Мейснеру давать подобные опровержения по «<его специальному распоряжению». Возможно, он действовал таким образом исходя из преданности императору, которого желал избавить от беспокойства. Представляется важным, что бывший монарх также приказал отрицать то, что он одобрил кандидатуру Гинденбурга. Такое положение вещей находилось в строгом соответствии с осторожной и сдержанной позицией Гинденбурга, которую он занимал в вопросах, касающихся монархии[11 - Насколько сильно маршал был обеспокоен своим собственным положением, он дал понять помощникам сразу. Их главной задачей, согласно его указаниям, было не освещение его достоинств в печати, а защита от политических нападок.].

Такова череда событий, предшествовавших выдвижению кандидатуры Гинденбурга на пост президента. Официальное свое согласие он дал 9 апреля 1925 года на короткой церемонии, проведенной в Ганновере.

Избирательная кампания маршала была созвучна характеру его номинации. Она была отмечена полным отсутствием спорных вопросов, если не считать вопроса о возрасте, который был сразу же отметен со ссылкой на императора Вильгельма I, Клемансо и других государственных деятелей, которые служили своей стране, даже находясь в более почтенном возрасте. Главный упор был сделан на характер Гинденбурга – «<его простоту и честность, лояльность, чувство долга, целостность и неподкупность». «<У Гинденбурга нет партийной политической программы, он не выступает кандидатом от партийной политической коалиции, – было сказано в обращении «блока рейха». – Он является кандидатом всей нации и как будущий глава государства совершенно свободен в своих решениях». Маркс, с другой стороны, был объявлен пленником социал – демократов. Его кандидатура была охарактеризована как результат сделки между партией «Центра» и социалистами, с помощью которой последние надеялись снова захватить власть для проведения своей социалистической программы. «Центр» готов продаться им. Веймарская коалиция превратилась в революционный блок. В этой кампании «блок рейха» защищает государство от социал – демократов». Особое внимание следовало уделить опасениям, которые многие социал – демократы и демократы имели относительно Маркса. С другой стороны, возражениям против Гинденбурга, якобы являвшегося монархистом и милитаристом, следовало противопоставить тот аргумент, что, став президентом, он посвятит себя исключительно достижению «социальной справедливости, религиозного равенства, мира внутри страны и во всем мире».

Кампания двигалась в намеченном направлении. Ораторам было указано всемерно подчеркивать аполитичный характер кандидата и одновременно величие его личности. В одной из речей с некой мистической торжественностью было отмечено, что «Гинденбург – не «кандидат»… Никто не может и не должен вести его «ближе» к немецкому народу. Гинденбург – это сама Германия. Он выступает за национальное самосознание, надежды народа и их исполнение. В эти дни, характеризующиеся всеобщей нерешительностью, недостойной слабостью и бесплодными разглагольствованиями, имя Гинденбурга эхом прокатывается, почти как миф, по стране во славу Германии и доходит до нас». Человек, для которого отечество было всегда превыше всего, станет творцом нового, истинно немецкого единства «Никогда маршал не изменил своей лояльности по отношению к «новому порядку», безусловно ему чуждому. Ведь понятие отечества для него не пустой звук, а нечто святое, к чему он испытывает чувство долга и безмерную любовь». В речах также подчеркивались его достоинство и безупречная честность. «Вопрос не в том, чтобы решить, каким должно быть правительство, прямо или косвенно, тем или иным путем проводить нашу внешнюю политику. Вопрос в том, чтобы поставить во главе нашего государства лучшего, заслуженного человека с незапятнанной репутацией, неподкупного стража законности и морали».

Личная деятельность Гинденбурга в период избирательной кампании имела мало касательства к подобным обобщениям, которые его вполне устраивали, поскольку ни к чему не обязывали. Он попросил помощника составить для него список лаконичных патриотичных высказываний и вовсю использовал их в посланиях организациям и частным лицам. Он упорно придерживался того, что считал непартийным характером поведения, отказывался общаться с представителями других партий, принимая только членов «блока рейха». На деле большинство из последних активно работали и в Немецкой национальной народной партии, но это, казалось, его не тревожило. В действительности он все же поддерживал связи с партийными представителями: министр внутренних дел Мартин Шиле выступал в качестве офицера связи между ним и немецкими националистами.

11 апреля Гинденбург опубликовал пасхальное обращение к нации. Немцы, исполненные патриотических чувств, утверждал он, предложили ему занять высший пост в рейхе, и, после серьезных размышлений, он откликнулся на их предложение. Если его выберут, он дает торжественное обещание служить стране в соответствии с конституцией, не обращая внимания на партийную принадлежность или социальное положение и экономический статус личности. «Как солдата, меня всегда заботила судьба народа, а не отдельной его партии». Вместе с тем он заверил тех, кто мог увидеть в нем потенциального диктатора, что не собирается подавлять партии. «В парламентском государстве они необходимы, но глава государства должен стоять над ними и быть от них независимым, работая для каждого немца». Маршал заверил, что никогда не терял веру в немецкий народ и в Божью помощь, но он уже слишком стар, чтобы поверить в чудесную, моментальную перемену. «Ни одна война, ни одно внутреннее восстание не может обеспечить свободу нации, которая все еще пребывает в цепях и, увы, разделена внутренними разногласиями. Мы должны работать – напряженно, спокойно, мирно». Между тем, так же как и первый президент, никогда не отрицал своего происхождения – социал – демократического рабочего, – никто не может ожидать от него сиюминутного отказа от своих политических убеждений. «Я считаю решающим не форму государственного устройства, а дух, который вдохновляет эту форму. Я предлагаю свою руку каждому немцу, который является патриотом, сохраняет достоинство в своей стране и за ее пределами, стремится к религиозному и социальному миру, и прошу его помочь мне в работе ради реабилитации нашего многострадального отечества».

Обращение было умеренным, сдержанным и выражало искренние убеждения Гинденбурга. Но уже первое предложение в этом обращении должно было заставить восприимчивых читателей задуматься. Он заявил, что к нему обратились немцы, исполненные патриотических чувств. В этом заключался намек, что патриотизм, чувство, которое, как утверждали правые, заботило только их, могло быть обнаружено и в его лагере. Иначе говоря, даже не имея определенной платформы, кампанию Гинденбурга нельзя было назвать полностью стоящей над идеологическими и партийными проблемами.

Предоставив другим произносить речи на митингах, Гинденбург позволил себе лишь два публичных обращения. Первым было его краткое выступление перед собранием представителей немецкой и иностранной прессы, а также делегатов политических, экономических и культурных организаций в Ганновере. Вторым стало радиообращение к нации. В обоих случаях он представил себя непартийным кандидатом, руководимым только чувством долга. Он пообещал, что будет служить своему народу, мирно трудиться ради единства и реабилитации нации и при этом строго соблюдать конституцию. На встрече с прессой, последовавшей после его первой речи, он еще раз объяснил свою позицию: «Я не милитарист, как утверждают мои оппоненты. <…> И я не беспомощный старик в инвалидной коляске – мои оппоненты хотят, чтобы именно в этот образ поверила страна. <…> Что же касается задач на будущее, готовых ответов у меня нет. Я не собираюсь сейчас обсуждать в подробностях насущные вопросы. Если я стану президентом, канцлер и кабинет будут руководить, соблюдая законы и конституцию».

В его заявлениях постоянно присутствовала одна тема: в отличие от республиканских партий те, что объединились в «блок рейха», преданы общим великим целям. К несчастью, это было далеко от истины, и одна из главных проблем организаторов предвыборной кампании маршала заключалась в том, что многие его сторонники от всего сердца ненавидели друг друга. Происходили постоянные стычки между немецкими националистами и народной партией, они не уставали обмениваться обвинениями и контробвинениями. Дня не проходило без укола националистов в адрес несчастного Штреземана, которого они обвиняли в забвении национальных интересов страны при ведении внешней политики. Штреземан сразу же после выдвижения Гинденбурга отправился в длительный отпуск. Таким образом он желал избежать участия в кампании маршала, поскольку ожидал неблагоприятной реакции со стороны иностранных государств, причем настолько неблагоприятной, что она могла поставить под удар все его внешнеполитические планы. Реакция за рубежом действительно оказалась бурной сверх всяких ожиданий, и Лютер даже задумался, не предложить ли Гинденбургу снять свою кандидатуру. Но об этом плане пришлось забыть, поскольку его уход мог быть приемлемым, только если бы Маркс тоже отказался от участия в кампании в пользу другого кандидата, а подходящего человека, увы, не было. Немецкая народная партия скептически относилась к кандидатуре Гинденбурга до самых выборов. Такую же позицию занимало большинство Баварской народной партии. Дело дошло до того, что Гинденбург и сам начал подумывать о выходе из кампании.

Вся тяжесть затруднительного положения, в котором находились правые, была раскрыта либеральной газетой «Берлинер тагеблатт». Ее сотрудники получили доступ к протоколу встречи лидеров немецких националистов, изобиловавшему обвинениями в адрес народной партии, экономической партии и «блока рейха». На встрече также прозвучали сомнения относительно шансов маршала на успех. Эту неуверенность разделяли и многие руководители предвыборной кампании Гинденбурга. В дневнике Штреземана содержится множество сомнений и жалоб на трудности в обеспечении финансовой поддержки. «Мрачный пессимизм господствует во всем, что касается кандидатуры Гинденбурга, – записал он 20 апреля. – Берлинский «блок рейха» не имеет никаких возможностей. Все пребывают в смятении, энтузиазм отсутствует». Даже хорошо информированное министерство рейхсвера еще 24 апреля, то есть за два дня до выборов, не давало прогнозов, сумеет ли Гинденбург победить.

У оппозиции тоже хватало трудностей. Частично они были связаны с личностью Маркса, а частично с особыми проблемами, которые непременно должны были возникнуть у людей, решивших противопоставить себя человеку масштаба Гинденбурга. Маркс – прекрасный собеседник, проявлявший себя во всем блеске при неформальном общении с небольшими группами людей, не был большим оратором и сильной личностью. Его судейское прошлое заложило основу сдержанного и бесцветного стиля речи, характерного для старого законника. (Когда впервые рассматривалась его кандидатура, отсутствие популярности и привлекательности заботило многих его сторонников.) Человек скромный и сознающий свои недостатки, Маркс не мог придать своим обращениям авторитетного тона Гинденбурга. «Многие части нации удостоили меня своим доверием, предложив мою кандидатуру на пост президента германского рейха», – сказал он в своем пасхальном обращении к народу (как это не похоже на обращение Гинденбурга!). Маркс также считал своей главной и первоочередной задачей сохранение единства Германии, которое не должно быть только организационным и лингвистическим. «(Национальное единство должно быть понятием духовным. Духовное единство подразумевает принципиальное согласие по вопросу социальной общности и целей сотрудничества с другими народами. Основами нашей социальной общности, как мне кажется, являются свобода личности и чувство долга по отношению к обществу. Это время не только лишений, но и величия. Это время Пасхи, когда люди, запутавшиеся в паутине материальных проблем, ищут высшие жизненные ценности». В заключение Маркс пожелал, чтобы «этот поиск и это стремление увенчались успехом именно сейчас, когда на карту поставлены жизнь и будущее нации. <..> Пусть свобода и моральный долг станут руководящими принципами для всей нации, выше всех прочих интересов и партий. Работать ради этой высокой цели на любом месте, которое даст мне воля и доверие народа, – мое главное желание».

В речах, произносимых во время предвыборной кампании, Маркс предостерегал от бесплодного «размахивания саблями» и обещал сделать все для достижения взаимопонимания во внешней политике. Он хотел, чтобы Германия участвовала в расширении международной торговли, напомнил слушателям о необходимости внутренней стабильности для развития экономики и получения иностранных кредитов. Свою главную задачу внутри страны он видел в защите демократических республиканских институтов от врагов, как справа, так и слева, в укреплении этих институтов посредством обеспечения социальной справедливости и религиозного равенства. Маркс всячески избегал прямых споров с Гинденбургом и стремился упоминать о маршале как можно реже. В нескольких случаях, когда Маркс все же упомянул о маршале, он почти извинялся за то, что находится в оппозиции.

В одной из своих речей он не поскупился на дифирамбы в адрес Гинденбурга как победителя при Танненберге. Он подчеркнул, что чувствует необходимость выразить глубокое восхищение национальным героем, и высказал искреннее сожаление, что вынужден вступить в борьбу против него. Он не затронул таких вопросов, как отсутствие у Гинденбурга политического опыта, преклонный возраст, преданность монархии. Также он ни слова не сказал о некоторых ошибочных суждениях маршала во время войны, которые могли иметь некоторое влияние на вопрос о его пригодности для роли президента. Учитывая особое положение Гинденбурга, Маркс разумно посчитал, что подобные мелкие нападки не добавят лично ему симпатии избирателей. Напротив, они могли вызвать раздражение и оттолкнуть его сторонников.

Католическое вероисповедание Маркса также оказалось препятствием, хотя оценить число голосов, потерянных по этой причине, невозможно. Кроме убежденных протестантов, этот факт удержал от внесения своих фамилий в списки избирателей Маркса радикальных социал – демократов. Правда, их в основном не устраивало его нежелание бросить открытый вызов Гинденбургу. По некоторым оценкам, несколько сотен тысяч рабочих – социалистов по этой причине воздержались от поддержки Маркса, но, если судить по официальным отчетам избирательной комиссии, эта оценка представляется слишком завышенной.

Но существовали еще значительные резервы сил у республики, которые не давали возможности с оптимизмом смотреть на потенциальные результаты выборов. Одним из основных можно считать «Железный фронт» – организацию, поддерживающую республику, в которую входили по большей части ветераны. Она была основана за год до появления таких антиреспубликанских групп, как «Стальной шлем», нацистских штурмовых отрядов и коммунистического «Союза борцов Красного фронта». «Железный фронт» рос поистине с удивительной скоростью, правда, утверждение его лидеров в первую годовщину существования организации, что число его членов перевалило за 3 миллиона, все же, вероятнее всего, преувеличено. Но последователей у него было действительно много. Желание защитить новую демократическую республику против нападок экстремистов было сильным, да и военная организация «Железный фронт» – форма, парады и марши – обладала несомненной привлекательностью. Показателем эффективности этой организации являлась тревога, с которой правые следили за ее ростом, и усилия, прилагаемые ими для ответного укрепления своих рядов.

«Железный фронт» проявлял особую активность во время президентской кампании: где бы ни появлялись его представители, они производили большое впечатление на публику своей сплоченностью, силой и дисциплиной. Они обеспечивали охрану Маркса и организаторов его кампании на митингах и других мероприятиях, устраивали парады и факельные шествия, весьма красочные и сопровождаемые военной музыкой. Оркестры собирали большие толпы людей, создавали военно – романтическую атмосферу, которая показывала, что солдатский дух не является исключительной монополией лагеря Гинденбурга. В первую очередь ряды «(Железного фронта» пополняли социал – демократы, но были и демократы, а также представители партии «Центра». Таким образом, он служил связующим звеном между тремя партиями – факт, являвшийся несомненным преимуществом и служивший показателем единства народного блока. Сотрудничество между партиями, поддерживавшими Маркса, было намного более тесным, чем между партиями, работавшими на Гинденбурга.

День выборов приближался, а их исход оставался неопределенным. Народ отправился к избирательным урнам 26 апреля 1925 года. Гинденбург одержал победу с небольшим преимуществом – в 7 %. За Маркса было подано 13 751 000 голосов, за Гинденбурга – 14 655 000. Кандидат от коммунистов Тельман получил 1 931 000 голосов. Отчет избирательной комиссии показал, что те, кто ставил на Гинденбурга, оказались прозорливее. Во втором туре выборов участвовало почти на 3,5 миллиона больше избирателей, чем в первом. Из них 3 миллиона отдали свои голоса маршалу. Маркс получил всего на 500 000 голосов больше, чем в первом туре.

Также выявились следующие любопытные детали: как и Ярреса, Гинденбурга поддерживали протестантские аграрные регионы севера и востока Германии. Маркс лидировал в католических и по большей части промышленных районах, а также в традиционно либеральных Бадене и Вюртемберге. Даже в Баварии религиозные связи оказались прочнее, чем ожидалось, и большая часть Баварской народной партии отказалась последовать за своими лидерами и отдала свои голоса Марксу. И если маршал набрал в Баварии больше голосов, чем Яррес, Маркс завоевал здесь еще больше сторонников для народного блока в сравнении с первым туром. Он немного уступил Тельману, который в первом туре набрал здесь 60 000 голосов. В целом дисциплина у социал – демократов оказалась на высоте, и, за исключением Саксонии, лишь очень немногие социалисты выразили открытое неповиновение руководству, воздержавшись или проголосовав за Тельмана.

Самые важные перемены произошли в промышленных районах. Гинденбург уменьшил республиканское преимущество в Рейнской области, Вестфалии и Верхней Силезии, и это несмотря на преобладание католических элементов в этих районах. В Саксонии, оплоте протестантов, где республиканские партии имели незначительное большинство в первом туре, он уверенно обошел Маркса. Гинденбург не только привлек большинство новых голосов, но также значительный сегмент демократической партии проголосовал за него. Такое перераспределение явилось реакцией на воинственность саксонского трудового движения (небольшое число новых голосов, полученных Тельманом, обеспечила именно Саксония). Но и демократы кое – где покинули свою партию. Даже в Гамбурге, всегда считавшемся оплотом либералов, Гинденбург обошел Маркса, и именно благодаря перераспределению голосов демократов. Либеральная буржуазия еще раз продемонстрировала неверие в перспективы Веймарской республики.

Что касается Маркса, кроме Баварии, он получил много новых голосов в Берлине. Здесь он увеличил республиканский отрыв до 60 %. Столица, являвшаяся политическим барометром, от избрания маршала ожидала одних неприятностей и старалась удержать его подальше от президентского кресла.

Хотя Гинденбург и победил, он не получил большинства голосов – за Маркса и Тельмана вместе проголосовало больше избирателей. Но поражение Маркса нельзя приписать только решению коммунистов выдвинуть собственного кандидата. Полная поддержка католической Баварской народной партии также обеспечила бы ему победу. Должно быть, больше всего его разочаровало отступничество нескольких сотен тысяч центристов, отдавших свои голоса Гинденбургу. Вместе с переходом части демократов к Гинденбургу таких голосов набралось около 500 000. Таким образом, отступничества членов партии Маркса, считавшейся главной опорой республики, оказалось достаточно, чтобы привести к поражению Маркса и победе Гинденбурга, одержанной с преимуществом всего лишь в 904 000 голосов[12 - В прессе того времени появились статьи, в которых утверждалось, что около 400 000 центристов из Западной и Южной Германии, а также из Силезии предпочли Гинденбурга Марксу. Возможно, эта цифра завышена, потому что, по оценкам некоторых экспертов, никто из последователей демократической партии в этих регионах не отдал свой голос Гинденбургу вместо Маркса. В любом случае успех Гинденбурга в Саксонии и Гамбурге может объясняться только поддержкой со стороны демократов. По очень консервативной оценке, которая предполагает, что Гинденбург получил все новые голоса (маловероятно) и поддержка центристов в преимущественно католических регионах действительно была велика, 26 000 голосов демократов было отдано за Гинденбурга в районе Дрезденполити – Баутцен, 35 000 – в Лейпциге, 13 000 – в Хемниц – Цвикау и 11 000 – в Гамбурге. Каким бы ни было соответствующее распределение между двумя партиями, по меньшей мере 500 000 центристов и демократов Германии проголосовали за Гинденбурга, а не за Маркса.].

Оценку итогов выборов, вероятно, стоит начать с того, что они не означали. Победа в них фельдмаршала, прославившегося в Первой мировой войне, не была демонстрацией военной агрессивности. Что касается военного аспекта, Гинденбург был для нации победителем при Танненберге, а эта битва велась в защиту Германии. Даже если сделать скидку на излишества в тактике кампании, тон речей «блока рейха» и издаваемых им статей дает достаточно свидетельств того, что основной упор делался на лояльность Гинденбурга конституции, его преданность делу мира и порядку. Именно такая постановка вопроса больше всего привлекала колеблющихся избирателей, измотанных внутренними ссорами, раздиравшими Веймарскую республику. Как и в 1914 году, массивная фигура Гинденбурга, создаваемое им впечатление силы и надежности убедили миллионы немцев в том, что он обеспечит сильное лидерство, которого им так не хватало. Для нации, которая поколениями взирала на армию как на единственную силу, способную научить недисциплинированных людей солдатским понятиям о дисциплине и порядке, он был воплощением этих качеств. «Нации был необходим даже не сам маршал, – заметил один из его биографов. – Народу был нужен солдат».

Если выборы Гинденбурга не были мандатом для шовинистской воинственности, не стали они и победой монархического движения. Народный блок нередко изображал кампанию борьбой между реакционным монархизмом и демократическим республиканским движением, но это было не более чем пропагандистское упрощение. Принятая «блоком рейха» тактика кампании явственно свидетельствовала о том, что монархизм вовсе не рассматривался как решающий факт победы, более того, его значение постоянно уменьшалось. Да и собственное поведение Гинденбурга подтверждает этот факт – даже при полном отсутствии политического опыта маршал чувствовал общественное мнение и не мог его игнорировать. Если далеко не единичные его сторонники и видели в нем продолжателя традиций монархизма, то они оставались в меньшинстве. Подавляющее большинство его сторонников отдали свои голоса Гинденбургу – национальному герою, а вовсе не приверженцу бывшего монарха или любого другого потенциального претендента на престол.

В результате в первые дни после выборов воцарилось смятение; никто не брался точно определить, как же именно оценивать их результаты. Правая пресса, естественно, представила их как блестящее подтверждение правильности своей политики. Но, радуясь победе, правые не могли не задумываться, не послужит ли президентство маршала укреплению республики – ведь он поклялся строго придерживаться конституции. Левые, со своей стороны, тревожились, что поражение их кандидата явится тяжелым ударом для республики. Несколько успокаивало то, что все понимали: маршал – не тот человек, которого можно втянуть в какие бы то ни было авантюры. Очень скоро и правые, и левые пришли к выводу, что выборы Гинденбурга в действительности не были столь важны, как это показалось поначалу. Личность маршала и небольшой разрыв между кандидатами стали прелюдией далеко идущих последствий. «Любой, сохранивший способность мыслить хладнокровно, мог увидеть, что решение в действительности не было слишком уж важным, – писал историк Ганс Дельбрюк в своем обзоре итогов выборов, опубликованном в «Пруссише ярбюхер» – печатном органе умеренных правых. – В чем, собственно, разница между Гинденбургом и Марксом с точки зрения их личных качеств и политической программы? В своих взглядах на социальную политику Маркс определенно намного ближе к Гинденбургу, чем к своим сторонникам – социалистам. <…> Гинденбург должен проводить сильную внешнюю политику, но не сможет это сделать из – за слабости Германии. <..> Гинденбург должен стать лидером и глашатаем реставрации монархии? Эта идея очень скоро будет отброшена. Произойдет как раз обратное, и выборы маршала обернутся великим разочарованием для многих. Он так же мало собирается реставрировать монархию, как и давать новое направление внешней политике. Став президентом, он ослабит неприязнь, с которой большая часть нации относится к республике».

Статья в еженедельнике левых «Ди вельтбюне» также подчеркивала, что разница между Гинденбургом и Марксом совсем не велика. Она предсказывала, что Гинденбург приведет Германию в Лигу Наций и что он подпишет пакт о безопасности, вошедший в историю как пакт Локарно, с Британией и Францией.

«Играм в реставрацию монархии новому президенту помешает слабость монархистской победы (если им уже не помешала присяга, принесенная человеком чести). Так же как Эберту приходилось учтиво обращаться с немецкими националистами, Гинденбургу придется идти навстречу социал – демократам. То, что он не собирается освободить республику от шовинистически и монархически настроенных офицеров, очевидно. Но Маркс тоже не сделал бы этого. Гинденбург и Маркс вовсе не полярно противоположны».

Если говорить о перспективах, эта точка зрения была вполне обоснована. Она явно была основана на продолжающемся «нормальном состоянии» обстановки, при котором власть президента ограничивается правительством и рейхстагом. Даже учитывая такое «нормальное состояние», следовало еще проверить, кто сможет стать лучшим президентом республики: Гинденбург, который ее лишь терпел, или Маркс, искренне в нее веривший? На политико – эмоциональную атмосферу в стране не могло не повлиять президентство маршала, и перемены могли оказаться важными, поскольку, как показал отчет избирательной комиссии, убежденные сторонники демократической республики составляли меньшинство электората, и поиски нового авторитарного порядка были далеко не закончены.

Если одни проявляли склонность к минимизации значения победы Гинденбурга, другие верили, что Гинденбург скорее, чем Маркс, сможет построить мост над пропастью, разделявшей старую императорскую Германию и новую республиканскую страну. «(Антитезис между старым и новым слишком долго отбрасывал тень на политическое развитие Германии, – сказал на заседании рейхстага через несколько дней после выборов лидер центристов монсеньор Людвиг Каас. – Сейчас существует исключительно благоприятная возможность честного синтеза. Нам кажется, что новый президент рейха должен стать более успешным, чем кто – либо другой, чтобы убедить тех, кто ему идеологически близок, рассмотреть идею примирения между «тогда» и «сейчас». Такова была задача, поставленная и самим Гинденбургом: он желал навести мост между прошлым и будущим, преодолеть упрямый обструкционизм правых. В то же время он надеялся обуздать влияние левых партий, считая их даже более нечестными и недальновидными.

Учитывая, что нацию разделяли глубокие противоречия, эти задачи были весьма сложными. Их решение требовало проницательности, уверенности и инициативы, иначе говоря, качеств, которые Гинденбург на протяжении всей своей долгой жизни проявлял нечасто. Да и он пока никак не демонстрировал, что ясно понимает, как подойти к этой сложной миссии.

11 мая Гинденбург уехал из Ганновера, чтобы заняться новой работой в столице. На вокзале его провожал бывший министр рейхсвера, ныне обер – президент ганноверской провинции Носке, попрощавшийся с маршалом от имени местных властей. Будучи социал – демократом, он голосовал за Маркса, но специально воздержался от партийных выпадов и сдержанно указал, что «миллионы людей верят и надеются, что новый президент преуспеет в улучшении социальных условий и облегчении внешнего давления на наше отечество». Гинденбург ответил в том же духе, подчеркивая свое стремление стать посредником между всеми конфликтующими интересами. Сразу же появились недовольные. Социал – демократы выразили протест против ни к чему не обязывающих замечаний Носке, а ганноверская социалистическая газета отказалась печатать его речь.

Встреча Гинденбурга в Берлине внешне была радостной и красочной, но в праздничной атмосфере отчетливо чувствовалось напряжение. «Железный фронт» отказался участвовать в церемониях, заявив, что они планируются как демонстрации монархистов. Только представители организаций правых выстроились на улицах, по которым автомобильная процессия маршала проследовала к президентскому дворцу. Снова разгорелся спор относительно государственных цветов (черно – красно – золотой флаг или, как в империи, черно – бело – красный). В то время как на правительственных зданиях были вывешены официальные черно – красно – золотые флаги, владельцы частных домов подняли старые черно – бело – красные флаги. Люди, встречавшие Гинденбурга на улицах, тоже махали флажками со старыми имперскими цветами. Республиканцы, если таковые присутствовали, предпочли ничем не выделяться.

На следующее утро в здании рейхстага Гинденбург принес присягу верности Веймарской конституции. Президент рейхстага – депутат от социал – демократов Пауль Лёбе – произнес короткую речь. Он выразил надежду, что улучшение экономической ситуации, начавшееся при Эберте, продолжится и что новые внешнеполитические контакты будут развиваться и дальше, чтобы ликвидировать ужасные последствия войны и тяготы первых послевоенных лет. В завершение он пожелал, чтобы все государственные деятели на своих постах трудились ради вхождения немецкого государства, как «мирного члена с равными правами», в Европейское содружество наций.

Гинденбург поблагодарил Лёбе за приветственные слова, «которые вы адресовали мне от имени немецкого парламента после принятия мною присяги, как президента рейха, согласно республиканской конституции от 11 августа 1919 года». Сославшись, таким образом, на конституцию, он кратко обрисовал свои взгляды на будущую деятельность в качестве президента.

«Рейхстаг и президент рейха – «два сапога пара», поскольку оба избираются немецким народом прямым голосованием. Они черпают свою силу из общих источников. Только вместе они являются воплощением народного суверенитета, который сегодня является основой нашей национальной жизни. Таково глубинное значение конституции, которую я только что поклялся исполнять».

Отсюда явствует, что Гинденбург рассматривал свою должность не как номинальную, по образу и подобию французского президентства. Он считал, что она дает ему права, равные рейхстагу. Что же касается специфических функций, он считал, что «в то время как рейхстаг является ареной, на которой сталкиваются разные идеологии и политические взгляды, президент рейха должен трудиться ради сотрудничества, которое выше любых партий, на объединение всех сил нашего народа, готовых и желающих внести конструктивный вклад. <…> Решение этой благородной задачи стало бы намного легче, если бы партии в этой высокой палате отказались от мелких споров о преимуществах для какой – то одной партии или группы, а стали соревноваться друг с другом в преданном и эффективном служении нашему многострадальному народу».

В обращении к нации он снова призвал граждан к единству: «(Глава государства воплощает общую волю нации. Поэтому в этот час я предлагаю руку каждому немцу».

Не обошлось без обвинений и контробвинений. Коммунисты провели в рейхстаге краткую демонстрацию, после чего ушли. На улицах опять выстроились делегации правых, «(Железный фронт» снова отсутствовал. Эта акция, объяснили руководители этой организации, не направлена лично против Гинденбурга, теперь ставшего президентом рейха, – они просто не желают стоять плечом к плечу с теми, кто чернит и осмеивает национальные цвета государства и даже в такой день поднимает черно – бело – красный флаг – «(открытый вызов президенту республики». Да и на внешнеполитическом фронте заметят – и это, безусловно, произведет не лучшее впечатление, – что монархисты и республиканцы совместно приветствуют фельдмаршала фон Гинденбурга. «(Если Гинденбург покажет, что он уважает конституцию, мы будем относиться к нему со всем должным почтением. Наше отсутствие не направлено против господина Гинденбурга, наоборот, мы приняли такое решение, исходя из внутренних и внешнеполитических интересов нашей родины».

Сомнительное единство сторонников Гинденбурга долго не продержалось. Когда Лебель предложил продолжить деятельность «<блока рейха», как некого координирующего органа для решения политических задач, Немецкая народная партия выдвинула возражения и настояла на обретении полной свободы действий. Немецкие националисты также не желали сохранить эту организацию для дальнейшего сотрудничества со своими коллегами по кампании.

Таким образом, избрание Гинденбурга не подвигло нацию к сплочению вокруг него. Очевидно, чтобы преодолеть раскол, было необходимо нечто большее, чем призывы и увещевания. Вопрос, что сможет сделать маршал для достижения этой первоочередной цели, оставался открытым.

Глава 4

Конституционный президент

Каковы бы ни были планы лидеров «блока рейха», когда они выдвинули и поддержали кандидатуру Гинденбурга, маршал был исполнен решимости следовать собственным курсом. «Никто не должен иметь основание заподозрить, что я позволю какой – либо партии указывать мне, что делать, – заявил он своему окружению. – Это относится даже к тем, кто оказывал мне особую поддержку во время избирательной кампании». Действуя строго в рамках конституции, он собирался опираться только на своих официальных советников.

Причем он сразу же продемонстрировал, что готов принимать их советы. При первой встрече с канцлером Лютером он предложил заменить главу канцелярии президента человеком по своему выбору. Это был принципиальный вопрос, поскольку, являясь политическим новичком, президент находился в большой зависимости от своего статс – секретаря. Организаторы президентской избирательной кампании, зная, как часто маршал полагался на советы своего штаба, даже в военных делах, потребовали, чтобы он уволил доктора Отто Мейснера – помощника Эберта, подозреваемого, в качестве такового, в демократических и даже социалистических взглядах. На его месте они хотели видеть человека правых взглядов, который направит президента по нужному, иными словами, консервативно – авторитарному курсу. В качестве преемника Мейснера была предложена кандидатура представителя «блока рейха» в Ганновере полковника фон Фельдмана. Он был политическим советником маршала в период избирательной кампании и, являясь депутатом рейхстага от националистов и бывшим офицером Генерального штаба, представлялся весьма подходящей кандидатурой на роль политического ментора Гинденбурга. Однако у маршала возникли некоторые сомнения, и он предпочел бывшего прусского чиновника, служившего в секретариате императора. Возможно, он просто считал, что Фельдману не хватает политического и административного опыта, но не исключено, что у маршала имелись опасения другого рода. Он вполне мог посчитать, что неуживчивый бывший офицер может иметь слишком явно выраженные антиреспубликанские настроения. Лютер, со своей стороны, понимал, что у кандидата Гинденбурга нет ни политического, ни дипломатического опыта. Поскольку Мейснера нельзя было уволить без согласия кабинета, Гинденбург согласился оставить его на месте «<на неопределенный срок». Но он никогда бы не признал, что изменил свою точку зрения под давлением. «Я все еще помню те дни, когда был простым капитаном: вы же не меняете сержанта, когда принимаете командование ротой». Лютер удачно использовал это сравнение, чтобы отговорить маршала расстаться с Мейснером, и Гинденбург согласился с этим аргументом.

Доктор Отто Мейснер, уже достигший сорокапятилетнего возраста, быстро продвигался по служебной лестнице. До Первой мировой войны он был железнодорожным чиновником, затем, во время войны, экспертом по перевозкам. Его непосредственный начальник Рудольф Надольны, став в 1919 году статс – секретарем только что избранного президента Эберта, взял его к себе в качестве помощника. Когда Надольны покинул свой пост, перейдя на дипломатическую службу, Мейснер стал его преемником. Он никогда не был, как утверждали многие, социал – демократом, но в 1919 году вступил в демократическую партию. Добросовестный работник, вежливый и обходительный в общении, он являлся в первую очередь техническим и юридическим советником Эберта, но, поскольку ему приходилось поддерживать связь с правительством, рейхстагом и другими официальными учреждениями, он успел приобрести политическое влияние. При Гинденбурге, который не нуждался в советах и руководстве, это влияние быстро возросло. У Мейснера не было сильных политических убеждений, и его демократическое прошлое не препятствовало гармоничному сотрудничеству. Канцлеру Марксу он говорил, что считает себя исполнительным офицером президента, обязанным выполнять его приказы. Будучи человеком прагматичным, он стал хорошим помощником новому шефу, чей подход к политическим проблемам не слишком отличался от подхода Мейснера.

Прагматизм стал руководящим принципом политики Гинденбурга. Еще во время избирательной кампании он говорил, что форма государства не имеет особого значения, главное – дух, питающий эту форму. Это заявление изначально принадлежало не ему; оно в свое время было весьма популярно в монархистских кругах, которые старались оправдать свое сотрудничество с республикой. Маршал без труда принял его, потому что всегда рассматривал государство как аполитичный организм, ядро которого не должны затрагивать политические или идеологические споры. Именно такому государству он считал своим долгом служить. В его поведении содержались элементы той лютеранской этики, которая требует, чтобы истинный христианин служил там, куда его направил Господь, но в основе своей это было все же поведение солдата. Потомственный военный, он научился выполнять свои обязанности, не задавая вопросов. Работать и подчиняться – таковы были истинно прусские составляющие веры. Он принял создание империи без особого энтузиазма и теперь был также готов принять существование республики. И если он может служить государству, не обращая внимания на свои сомнения, все остальные тоже могут и должны поступить так же, позабыв о своих личных предпочтениях. Ничто не могло разочаровать его больше, чем нежелание немецких националистов (как и раньше) занимать государственные посты – разве что на их собственных партийных условиях.

Гинденбург желал исполнить свой долг – как он поступал всю свою жизнь. Как предписывала конституция, это означало для него работу совместно с рейхстагом и правительством. Маршал оставил в должности не только Мейснера, но и весь кабинет канцлера Лютера со Штреземаном в должности министра иностранных дел. Однако советники правого крыла далеко не всегда могли встретиться с президентом. В июне Лебель жаловался, что ни разу не видел Гинденбурга после выборов, хотя «блок рейха» оказал маршалу эффективную поддержку на избирательных участках. Когда же Вестарп позвонил президенту, Гинденбург дал понять, что не желает получать незатребованные советы.

И все же сомнения, которым заботливо не давали исчезнуть старые друзья, продолжали тревожить маршала. Одним из первых посетителей стал его старинный друг – генерал фон Крамон, выполнявший функции офицера связи между Гинденбургом и бывшим императором. Гинденбург заверил Крамона, что считает себя всего лишь временной заменой императора и ничто не порадует его больше, чем возможность освободить свое место для монарха. Его преданность бывшему императору, вне всяких сомнений, была делом глубочайшего убеждения, и она столкнулась, что было неизбежно, с решимостью следовать советам правительства. Гинденбург понимал, что вопрос о немедленной реставрации монархии на повестке дня не стоит, и за все время своего президентства ни разу не предпринял ни одного шага в этом направлении и даже не содействовал такой попытке. Однако он не мог игнорировать предостережения о том, что политика правительства и рейхстага уничтожает последние составляющие того монархического государства, при котором Германия достигла своего величия. Только монархическое государство может помочь стране его вернуть. Слуга своего монарха, символ непартийного государства, чья первоочередная задача – противодействовать узким партийным интересам, маршал был призван защищать то, что осталось от этого государства. С самого начала он оказался между двух полюсов своей преданности, и временами колебания делали его сотрудничество с правительством весьма затруднительным.

С этими внутренними сомнениями Гинденбург не просто вел личную борьбу. Конфликт, перед которым он оказался, на деле являлся основной слабостью республики: веймарскому государству недоставало той самой необходимой целостности, которую он должен был олицетворять, – единства, основанного на общепринятых целях и ценностях. Какими бы ни были цели создателей Веймарской конституции, все большее число немцев рассматривали этот документ как компиляцию процедурных правил, не связанных единой сущностью. Карл Шмит, самый влиятельный политический аналитик того времени, выразил широко распространенное мнение, назвав Веймарскую конституцию политически бесполой, не имеющей собственных целей, неспособной объединить разные классы и группы в единое сообщество и всего лишь открывающей двери для разных партий и идеологий. Убеждение, что форма государственного устройства не так важна, как наполняющий ее дух, являлось вариацией на эту же тему.

Неуверенность Гинденбурга заставила его пересмотреть свою позицию. Теперь он не имел ничего против непрошеных советов и уже через несколько недель сказал графу Вестарпу, что готов его выслушать, поставив обязательное условие: обеспечение строжайшей секретности. Вестарп, со своей стороны, постарался облегчить положение маршала, сохраняя видимость непартийных консультаций и предлагая совет от имени «друзей», а не товарищей по партии. Маршал также стал прислушиваться к словам некоторых старых товарищей по оружию: будучи солдатами, они старались держаться вне партийной политики.