Управление

(Мари) Фриц катался на коньках и провалился, чуть не утонул. Везем его в больницу.

* * *

Дорога в больницу была Хелене известна; она часто там бывала, когда что-то приносила отцу или заходила за ним по дороге домой. Но сегодня дорога туда показалась ей мрачной и гнетущей. Не потому ли, что все было погребено под снегом и льдом, а местность исчезала в бледно-желтых сумерках? Даже когда она наконец миновала ворота и вошла в тепло, в огромный вестибюль с двумя статуями Йозефа Торака справа и слева, огромными и обнаженными, изображающими во всех анатомических подробностях здорового мужчину и здоровую женщину, то прохладное величие и химический запах дезинфицирующего средства легли тяжестью ей на сердце. Всегда ли каждый ее шаг отдавался эхом в этих помещениях? А когда говоришь, то будто реверберирующая комната поглощает каждое слово?

Женщина в приемном отделении знала Хелену и подсказала ей, где найти семью Шольцев: в реанимационном отделении, как она и предполагала.

Мари была там, вышла к ней навстречу заплаканная. Хелена обняла ее, при этом чувствуя себя неловко, непривычно, потому что в ее семье физические контакты были не приняты. У Фрица, узнала она, была высокая температура, очень высокая, и следовало опасаться воспаления легких.

Хелена испугалась. Воспаление легких почти всегда было смертным приговором, насколько она знала. Это знали все, даже Шольцы, которые показались Хелене необычайно спокойными.

– Его жизнь в руках Божьих, – сказал герр Шольц. – Как и жизнь каждого, но в его случае это особенно очевидно.

Мать Мари явно воспринимала это куда менее фаталистически.

– Что бы ни случилось, мы должны засыпать это озеро, – считала она. – Это должны были сделать еще твои родители, когда в нем утонула твоя сестра.

– Озеро было им нужно, – сказал отец Мари. – Они разводили там карпов.

– Да, но мы их уже давно не разводим.

Так они и ждали вместе, и всякий раз, когда тяжелая дверь из матового стекла отворялась и выходил кто-то в белом халате, они поднимали головы, в основном в ожидании известия о смерти Фрица.

К удивлению Хелены, в какой-то момент из-за этой двери вышел ее отец. Но почему? Он ведь был хирургом, какое отношение он имел к этому случаю?

Отец сочувственно пожал всем руки, затем сказал герру Шольцу:

– Я не могу сильно вас обнадеживать. По нашему опыту, было бы чудом, если бы ваш сын пережил эту ночь за счет собственных сил. Но есть кое-что, что мы могли бы попробовать и, на мой взгляд, должны попробовать, если вы согласитесь. Это новейший препарат, способный убивать бактерии с беспрецедентной эффективностью. Он называется пенициллин. Его открыл один британский ученый по имени Флеминг. В самой Англии препарат все еще находится на стадии испытаний, а также держится в строжайшем секрете, но одна из наших секретных служб узнала рецепт, и компании «И. Г. Фарбен» удалось изготовить пенициллин. Если мы дадим его Фрицу, то, конечно, есть определенные риски, вы должны это понимать. Тем не менее я убежден, что в этом случае нам нечего терять, но у нас есть все шансы на победу.

В какой-то ужасный момент, пока Хелена наблюдала, как герр и фрау Шольц обмениваются долгими взглядами, она испугалась, что они могут отказаться, потому что они были так набожны и убеждены, что всё в любом случае в руках Божьих. Но тут герр Шольц сказал:

– Попробуйте. Если на то Божья воля, то этот пенициллин, возможно, появился как раз в нужный момент.

Итак, через несколько минут Фриц получил первую инъекцию препарата, а через несколько часов – вторую.

Это был долгий вечер. Хелена, конечно, тоже осталась с ними и задремала на жесткой, неудобной деревянной скамье. Глубокой ночью пришел врач, которого она никогда не видела раньше, и тихо сказал:

– Лихорадка спадает. Насколько можно судить, ваш сын вне опасности. Вы можете пойти домой, мы будем держать вас в курсе по телефону.

Когда на следующий день они приехали в больницу, Фриц уже был в сознании, хотя еще очень усталым и сонным. Через день он был уже почти таким же озорным, как и всегда. Он много кашлял, у него было много мокроты, которую ему приходилось выплевывать, и ему казалось:

– Я постепенно выплевываю свой мозг. Вот и всё со школой.

Через две недели, как раз к Рождеству, он снова вернулся домой, и его надежда на то, что со школой покончено, не оправдалась. Естественно, он может вернуться на занятия, как только они начнутся, сказал доктор.

В преддверии Рождества отец протянул Хелене тонкую папку.

– Я подумал, что это может тебя заинтересовать, – сказал он. – Речь идет о препарате, который спас брата твоей подруги.

Хелена раскрыла папку. В нее был вложен густо напечатанный сброшюрованный отчет объемом около десяти страниц. «Случай приема пенициллина (бактерицидное вещество)» было написано на первой странице.

– Вы получаете много подобных отчетов? – спросила она, продолжая листать.

– Время от времени, – ответил он. – Они, конечно, строго конфиденциальные. Никому о них не рассказывай. Даже своей подруге.

Хелена кивнула. То, что отчет строго конфиденциальный, было написано на каждой странице, в верхней строке и еще раз в нижней. Кроме того, на каждой странице стояло: «Управление национальной безопасности, отдел экономического просвещения/медицины». Хелена смутно вспомнила, что уже когда-то слышала об этом учреждении, но не знала, где и когда, но это не показалось ей столь важным.

15

Начиная с его первой авантюры, с этой Алисой… какая там у нее была фамилия? Он никак не мог вспомнить. Неважно, в любом случае, с тех пор Ойген Леттке привык отсыпаться на следующее утро. Выключать будильник, просыпаться самостоятельно, оставаться в постели и в этом восхитительном полусне между пробуждением и сном еще раз вспоминать приключения предыдущего вечера, переживать все еще раз, не спеша, не беспокоясь, все ли пойдет по плану. Еще раз вызывать в памяти возбуждение, которое он испытывал, восхитительное чувство власти – власти, которой его наделяло знание, точно так, как и было написано над входным порталом управления! Потому что он знал, что может принуждать женщин, может потребовать от них всего, а они должны ему повиноваться, даже если не хотели этого!

Ха, вчера! Он перевернулся с отрадной улыбкой. Когда все было в самом разгаре, у нее зазвонил телефон. Ее муж, коммивояжер, в тот момент был в Аахене. Леттке приказал ей ответить на звонок и поговорить с мужем, пока он брал ее сзади. Горе, если она выдаст тайну, настойчиво внушил он ей. Тогда она попадет в лагерь раньше, чем ее муж успеет вернуться! Она изо всех сил старалась не выдать, что происходит, не дышать тяжело и тому подобное, и, чтобы сделать действие еще более захватывающим, он как следует шлепал ее, да так громко, что ее муж услышал и спросил, что происходит. И ей действительно пришла в голову отговорка, а именно, что ей необходимо выстирать скатерть, причем срочно, прежде чем пятно, которое она посадила, успеет впитаться.

Вот это забава!

Он потянулся, наслаждаясь тяжестью, переполнявшей его тело. Эта которая по счету? Он не знал. Он мог бы пересчитать, потому что хранил каждую распечатку с соответствующим изобличающим текстом в папке, спрятанной в глубине платяного шкафа. Просто на память. Некоторые женщины беспокоились, что он может вернуться и потребовать большего, но, конечно, он этого не делал. Он ведь был человеком чести, правда, по-своему. Он действительно удалял фрагменты текста, которые могли быть опасными для женщин, как обещал и договаривался.

Ну а благодаря тому, что он хранил их в печатном виде, теоретически он в любой момент мог бы снова их вставить. Если бы он не был человеком чести.

Ах, в сущности, не имело значения, сколько их было. Женщины нескоро закончатся. У каждого человека есть свои скелеты в шкафу, каждому есть что скрывать.

Гораздо сложнее было выбрать соответствующих женщин. Найти пригодных для удовлетворения его страсти. Например, три недели назад у него была одна, похожая на монашку, вся серая и одетая в серое, наглухо застегнутая, без макияжа… но она практически не оказывала ему сопротивления, за исключением незначительного колебания вначале. Затем она начала принимать участие чуть ли не с воодушевлением, даже между делом спросила его, не могут ли они встречаться чаще! От этого ему стало так противно, что он остановился посередине и ушел. Ее дневниковую запись он, конечно же, оставил без изменений.

Пора вставать. Он отбросил перину, в пижаме зашаркал на кухню. Его мать стояла, как всегда, у плиты, маленькая, высохшая женщина, вся в черном. Вечно в черном, похожая на большого жука. Он еще никогда не видел ее другой, ни разу за всю свою жизнь, если бы она надела что-то другое, возможно, он бы ее даже и не узнал.

– Ты встал, – сказала она с нескрываемым неодобрением. Она не сказала «наконец», но было отчетливо слышно, что она это имела в виду. Когда он долго спал, она была убеждена, что ее сын пренебрегает своим долгом, и это было почти невыносимо для нее. Так сыновья героев войны не поступают!

– Вчера поздно вернулся, – спокойно ответил Ойген Леттке, и тут у него перед глазами снова возникла картина того, как он оставил женщину. Как она лежала обнаженная на приведенном в беспорядок супружеском ложе, отвернув лицо, ее дыхание было изнуренным рыданием, и как она, когда он сказал, что теперь уходит, пробормотала: «Надеюсь, ты сломаешь себе шею».

И теперь он, невредимый, стоял здесь, почесывая волосатую грудь под пижамой. Великолепно.

– Я приготовлю тебе завтрак, – сказала мать. Он приучил ее в такие утра оставлять его в покое, а не будить в панике, как раньше, в школьные годы. Это было не так уж и сложно, ему нужно было просто пригрозить, что в противном случае он переедет. Чего он, конечно, не собирался делать – это было бы довольно глупо. Неужели он должен тратить свое время на обременительные домашние дела, если быть такого не должно?

Он пошел в ванную комнату, залез в ванну, задернул занавеску и начал принимать душ. Вода была чуть теплой, а потом быстро остыла, но немецкий мужчина не должен был этого замечать.

Когда он вернулся на кухню, вымытый, выбритый и одетый во все свежее, завтрак уже стоял на столе: злаковый кофе, хлеб, повидло и даже масло. Очень хорошо. Какое-то время был дефицит снабжения. Совсем недавно он принимал участие в совещании, на нем Алоис Франкенбергер, руководитель отдела экономической статистики, изложил нынешнюю ситуацию: Германия стала теперь второй сильнейшей индустриальной страной в мире, немного отставая от Соединенных Штатов, но имея лишь одну треть их населения и небольшую часть их ресурсов – в сущности, это почти чудо и объяснимо только хорошо продуманным использованием компьютеров, которое позволило более плотное, рациональное производство и более детальное планирование. Без компьютеров, коротко и ясно сказал Франкенбергер, ситуация со снабжением была бы гораздо более напряженной, и, вероятно, давным-давно следовало бы прибегнуть к нормированию продуктов.

Пока Леттке толстым слоем намазывал масло на хлеб, он не мог не усмехнуться. Без компьютеров, подумал он, плохо было бы со снабжением и для него, и для его пристрастия!

Пока он завтракал, подошла мать со своим телефоном. Она все еще держала его в руках как инородное тело, нажимала на кнопки так нерешительно, словно боялась, что устройство в ее руке взорвется, если она нажмет не на ту кнопку.

– Ойген, ты должен еще раз показать, как мне записаться на прием к врачу.

В общем, он показал ей еще раз. Вернее, он просто давал ей инструкции и велел сделать определенные действия – так она, возможно, когда-нибудь поймет и запомнит. Это был «Фотель», который он купил ей больше года назад, но она долго отказывалась им пользоваться. Тем временем она периодически брала его с собой, когда уходила из дома, но чаще всего все равно оплачивала покупки карточкой.

– А теперь я записана на прием? – поинтересовалась она, когда пришло соответствующее уведомление. Она смотрела на экран сверху вниз как на врага.

– Да, – ответил он. – В понедельник после обеда, в три часа.