– Папа скажет: «Конечно же сестринское дело, ты же, в конце концов, моя дочь!» Мама скажет: «Конечно же ты продолжишь изучать домоводство, это самое важное для молодой девушки. Просто прикладывай побольше усилий».
Дядя рассмеялся, вероятно, потому, что она невольно копировала тон своих родителей.
– И потому, что оба ответа тебе не нравятся, ты пришла ко мне. Другими словами, ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал древнее искусство набора программ, не правда ли?
– Но я не умею ни набирать, ни выбирать! – воскликнула Хелена. – В этом-то и проблема.
– Это же скорее иносказательное выражение. О том, что для программирования не нужны умелые ручки, тебе известно, я полагаю. Достаточно просто попадать по клавишам, ведь ты же добралась до четвертого класса женской гимназии. Сообразительность – вот то, что тебе нужно. Но ты хорошо разбираешься в математике, так что не стоит беспокоиться. Кроме того, требуется тщательность, самоотдача и ясный язык… исключительно женские качества, не правда ли? Итак, почему ты думаешь, что у тебя с этим могут возникнуть проблемы?
«Потому что я не чувствую себя достаточно женственной, – хотелось воскликнуть Хелене. – Потому что я недостаточно женственна даже для того, чтобы привлечь внимание прыщавых мальчишек!»
Но она оставила это при себе. Она только пожала плечами и ответила:
– Просто у меня недоброе предчувствие.
– Недоброе предчувствие. Хм, хм. – Ее дядя взял в руки чашку, откинулся назад, посмотрел на нее и задумался. Затем он спросил: – Что тебе известно об истории компьютера?
Хелена снова пожала плечами.
– Ну, обычные вещи. Его изобрел англичанин, лет сто назад или около того. Первые устройства работали на пару?.
– А знаешь, как его звали?
Она задумалась, уже собиралась покачать головой, но вспомнила:
– Бэббидж. Сэр Чарльз Бэббидж.
– Точно. Но он создал не тот компьютер, которым мы пользуемся сегодня, – это сделать ему бы не удалось, потому что в то время еще недостаточно хорошо овладели электричеством, – а механическое устройство, которое он назвал аналитической машиной. Устройство было невероятно сложным, настоящим чудом техники. Машина, которая умела считать! Тогда это было сенсацией. А именно то, что можно было запрограммировать такую машину. Управление осуществлялось при помощи перфорированных карт, таких же, как и в случае управления автоматическими ткацкими станками того времени. Сама машина была универсальной, она могла выполнять любые вычисления, могла сохранять полученные результаты и использовать в дальнейших расчетах. Именно перфорированные карты определяли то, что фактически делала машина.
Его взгляд устремился в окно, затерялся в отдалении, не имеющем ничего общего с видом города по ту сторону стекол.
– Я однажды видел оригинальную аналитическую машину. Она выставлена в Британском музее в Лондоне и до сих пор исправна. По крайней мере, была в то время. Два раза в день подавали пар, вставляли перфорированные карты, а потом она совершала расчеты. Грифели начинали ходить туда и сюда, они сделаны из латуни, но блестят как золото! А как жужжали и щелкали бесчисленные шестеренки, настоящая симфония машинных звуков! Бесподобное устройство. Вершина механического искусства. Беббидж строил его на протяжении двадцати лет, нанимал лучших в мире специалистов по точной механике и часовщиков, а его инвесторы и меценаты едва не обанкротились из-за проекта. Но в один прекрасный день машина была готова. И она осталась не единственной. Она требовалась ученым, прежде всего астрономам. Затем банкам и страховым компаниям. Британская империя не стала бы тем, чем стала, если бы не аналитическая машина.
Хелена рассматривала чучело головы антилопы, висевшее на стене над дядей, пыльное и с паутиной между ушами, и тихо сказала:
– Теперь у меня еще больше опасений, чем прежде.
Дядя Зигмунд улыбнулся. Это была не абсолютно веселая улыбка, которую она помнила, а почти веселая. Он постарел в тюрьме, постарел, похудел и поседел.
– Значит, мне пора рассказать тебе о том, что называется классическим разделением рабочего процесса при обработке информации. Ведь Чарльз Бэббидж не в одиночку предпринял этот грандиозный проект, а у него была партнерша.
– Леди Ада. – Хелена кивнула. Это она тоже знала.
– Точно. Леди Ада Августа, графиня Лавлейс. Она была дочерью знаменитого поэта лорда Байрона и уже прославилась как математик, когда вступила в контакт с Бэббиджем. И пока он возился с механикой аналитической машины, леди Ада раздумывала, как же управлять машиной, если она когда-нибудь будет закончена, чтобы получить приемлемые результаты. Именно она придумала для этого слово «программировать», опираясь на программы концертов, которые управляют ходом концерта, устанавливая порядок исполняемых музыкальных произведений. – Дядя Зигмунд сделал еще один глоток кофе и снова поморщился. – Так само собой сложилось то, что с тех пор воспринимается как оптимальное разделение рабочего процесса: мужчина строит машину, то есть создает технические основы, а женщина определяет, как лучше всего управлять этой машиной, то есть создает непосредственную пользу. Ни одна из двух областей не будет иметь смысла без другой, ни одна из них не важнее другой. – Он поставил чашку на место. – Леди Ада так никогда и не увидела готовую аналитическую машину, она умерла в молодом возрасте, задолго до того, как аппарат был завершен. Но программы, которые она создала, все заработали с первой попытки. Она разработала все основные методы программирования, в одиночку и без возможности протестировать свои программы. Это огромное достижение. Неудивительно, что сегодня она является чем-то вроде покровительницы всех наборщиц программ.
– А мужчины действительно не умеют программировать? – удивилась Хелена.
Дядя Зигмунд покачал головой.
– Ну… не совсем. Есть некоторые, кто этим занимается. Но говорят… в общем, люди, которые что-то в этом понимают, говорят, что по программе видно, когда ее написал мужчина. Что в ней чувствуется своего рода демонстративная поза, потому что мужчины не могут держаться в стороне достаточно далеко. Так что выполнение такой задачи дается им с трудом.
– Но ведь мужчины становятся солдатами, – возразила Хелена. – Разве солдаты не должны тоже подчиняться?
– Хм. – Дядя некоторое время размышлял над этим аргументом, затем всплеснул руками. – Ах, видишь ли, вероятно, это просто вопрос предубеждений. В принципе, мужчины также могут и мыть посуду, и готовить, и пеленать детей, но они этого не делают. Почему? Потому что они боятся утратить свою мужественность, когда делают что-то, что считается типично женским. Наверное, в этом и кроется настоящая причина. Подожди, я тут кое о чем вспомнил…
Он поднялся с заметным усилием, зашаркал в соседнюю комнату и вскоре вернулся оттуда с толстой книгой и вручил ее Хелене. «Введение в программирование» – гласило название, ниже было написано: «С особым вниманием к языку структурированных запросов». Обложка выдержана в розовых тонах и украшена цветочным орнаментом в стиле немецкого модерна, составила книгу проф. д-р Элена Кролль.
– Книга немного староватая, но, полагаю, она по-прежнему считается фундаментальным трудом, – пояснил дядя Зигмунд. – Я купил ее давно, вскоре после того, как обзавелся компьютером, но так и не прочел ее основательно. Сначала у меня было слишком много дел, а потом… Ну, ты и так знаешь. Кажется, я вообще открывал ее один-единственный раз. Возьми с собой, почитай. Надеюсь, это поможет тебе принять решение, а может быть, и потом.
– Спасибо, – застенчиво сказала Хелена, прижимая книгу к себе.
– Это направление, в котором развивается мир, – задумчиво произнес дядя Зигмунд. – Те, кто умеет обращаться с компьютерами, в конечном итоге определяют то, что происходит, к ним стекается вся информация. Это придает им влияния, даже силы. А сила – то, что необходимо. Или, скажем так, куда лучше, если сила есть у тебя, чем у другого. – Он вздохнул. – Я это недооценивал.
Хелена посмотрела на него и внезапно почувствовала себя такой эгоистичной.
– Что же ты собираешься теперь делать? Путешествовать тебе ведь больше не разрешат, верно?
Дядя Зигмунд покачал головой, устремив взгляд в окно.
– Я пока не знаю. Путешествовать? Нет, конечно, нет. Мне все еще запрещено публиковаться. Посмотрим, возможно, смогу заниматься переводами. Все-таки я знаю несколько языков, которыми мало кто владеет. Или буду вычитывать корректуру, тоже было бы неплохо. Посмотрим.
Тут он повернулся к ней и тихо сказал:
– Раньше у взрослых был свободный доступ к форумам других стран, ты об этом знала? Американский форум, французский, русский… Все кончено. Во всех местах, где кабель пересекает границу, они расставили компьютеры, которые контролируют и отфильтровывают все, что не одобряет правительство, и таким образом до мельчайших подробностей регулируют зарубежный доступ. – Он заговорил еще тише, почти шепотом: – Я не единственный, кого держали взаперти. Нас всех держат взаперти. Даже тебя.
13
Кабинет, в котором работал Ойген Леттке, был запоздало разделен перегородкой и потому казался больше тесным, чем высоким. Только изображение фюрера украшало голые стены, мебель определенно осталась со времен кайзеровской империи, а достаточно современными были одни только компьютеры. Но даже это были неуклюжие послевоенные модели, с клавиатурами, издающими адский шум.
Этот кабинет он делил с ворчливым уроженцем Вильгельмсхафена по имени Пит Ханзен, который был не очень разговорчив и, кроме того, иногда переходил на нижненемецкий диалект, что мешало Леттке понять, чего тот хочет. Впрочем, чаще всего он ничего не хотел, а только отрешенно сидел перед своим экраном, уставившись на какие-то списки, и задумчиво поглаживал свой партийный значок, который носил на свитере.
Ежедневная рутина предусматривала, что по утрам в десять часов они проводили совещание с программистками, находящимися у них в подчинении. Их было тоже две: одна старая уроженка Берлина, которая при каждом удобном случае сообщала, что это она самолично училась у фрау профессора Кролль. Ее звали фрау Штайн, она не была замужем и старше того возраста, когда что-то еще можно было бы изменить. У нее были седые волосы, собранные в пучок, и чаще всего она носила подходящие к цвету волос серые бриджи, которые ее тоже вполне устраивали. Ее вальсирующий шаг был слышен уже издалека.
Другую звали фройляйн Брунхильда, это была робкая девушка из Франконии, с женской стрижкой под мальчика и очками в толстой черной оправе. Ее уши были словно из папиросной бумаги, и она имела роковую склонность к темным платьям свободного кроя.
Утром они объясняли этим двум женщинам, какие им требуются расчеты, и, как правило, получали их в течение дня по внутренней защищенной электронной почте. Чаще всего это были относительно длинные списки, которые им приходилось читать на экране. Их, конечно, можно было распечатать, но это не приветствовалось. «Бумага выдается согласно норме выдачи» – гласило одно из распоряжений, отданных А.; но даже если пока это было не так, все равно неизбежно в ближайшем будущем.
Но эти меры были ему только на руку, когда он, после того как весь день читал дневники американских и английских подростков и жен, по вечерам преследовал собственные цели.
О двух девушках, которых еще предстояло наказать, он знал только, что их звали Цецилия и Вера – это выдала ему Дерте в обмен на совершенно бесполезную пленку «Минокс». Больше она ничего не знала, и, глядя на то, как она тряслась и уверяла его, совершенно голая и полная страха, что он потребует от нее еще чего-то большего, он все-таки решил, что она говорит правду.
Но как искать девушку, если знаешь только ее имя?
Даже если бы он знал фамилию, это было бы сложно. К тому же обе девушки также выросли, возможно, вышли замуж, сменили фамилии и считай, что исчезли.
Сколько бы он ни размышлял, он не представлял, с чего ему начать.
Однажды, когда Пит заболел и кабинет оказался полностью в его распоряжении, он решил кое-что попробовать. Он позвонил в отдел программирования и сказал, что, поскольку сегодня он один, ему понадобится только фройляйн Брунхильда. Та послушно пришла семенящими шажками одна, и, когда она села с блокнотом за стол переговоров, он объяснил ей, что ему нужен список всех женщин, родившихся в Берлине между 1913 и 1917 годами с именем Цецилия.