Сальдо-бульдо

в два разе лучше скажешь»

    Русская народная поговорка

1999–2001 годы.

Я стал бояться. Когда я замечаю его, разворачиваюсь и иду в противоположном направлении, только бы не встретиться взглядом. Он повсюду. Это – фобия.

В детстве я грезил небом. Лётчик, обязательно военный. Бомбардировщик. Летишь под «Танго смерти» Вагнера, открываешь бомболюки, тушишь свет. Всем. Вокруг кромешная тьма, на крыльях светятся звёздочки. И штурман показывает букву V…

Адлер. Восемьдесят четвёртый год. Сто пятьдесят четвёртая «тушка», у которой не вышло шасси. Мы с родителями летели этим самолётом. Страх – первый удар по мечте. При виде стальной птицы появилась дрожь в коленках. Мне скоро пятьдесят, а дрожь до сих пор со мной при виде самолёта.

А после неведомая болезнь, которая дала осложнение на глаза, разнесла мою мечту в пух и прах. Минус две диоптрии со мной теперь навеки.

Отныне моим повседневным хобби стало изучение военной истории. Чем глубже я погружался в ратные подвиги пращуров, тем меньше хотелось быть причастным к подвигам и всяким военным тайнам.

На уроках НВП я отлично стрелял из мелкокалиберной винтовки, собирал-разбирал автомат и за двенадцать секунд снаряжал стандартный магазин АК-74. Но, как ни старался, любви к военному делу это не прибавило. Наш военрук, Александр Николаевич, по всякому поводу вспоминал Пиночета, сыпал армейскими шутками, по-отечески относясь ко всем шалопаям. «В армии шар заставят нести, а куб катить – это основа боевой подготовки», – уверял он. А если кто-то в школьном тире винтовку ТОЗ-8 называл «мелкашкой» или «мелкокалиберной», он так же по-отечески поправлял: «Мелкашка у тебя в штанах, а винтовка малокалиберная».

В шестнадцать лет нас ждали военный комиссариат и стрижка под Котовского, как тогда говорили. У всех одноклассников с собой пакеты с анализами, посматривая на которые, поневоле усмехаешься. Мне не то чтобы смешно… мои анализы от кошки, от соседской.

Приписная комиссия. На вопрос, в каких войсках вы мечтаете служить, я без утайки отвечаю: «В музыкальных».

По старой армейской традиции уролог припас на подоконнике стакан. Редкий пацан не знает эту злую шутку, но сегодня у врача бенефис. Надеюсь, вас никогда так не разыграют. Если на осмотре у призывника налился кровью непарный самый важный орган, уролог указывает на подоконник: «Возьми стакан воды». Вы идёте, пьёте, а он задумчиво так выдаёт: «В стакан окунуть надо было. До вас сегодня все так делали».

В семнадцать лет я поступил в институт. Военная кафедра. Три года. Танк Т-72.

В танкисты гребли всех выпускников кафедры подряд. Две танковые дивизии в Отаре и Аягузе с некомплектом офицерского состава особого выбора не оставляли. «Чем больше в армии дубов, тем крепче оборона», – проверять на себе солдафонскую константу совсем не хотелось. Экзамен на лейтенанта я сдавать не стал, оставшись потенциальным рядовым.

После пяти не всегда сытых лет в ледяной квартире ваш покорный слуга подбил собственные обязательства перед государством. Вычел обнулённый банковский счёт родителей и страховку на свадьбу. Баланс в мою пользу. Копить долги – не моё, и на правах кредитора я честно перешёл в разряд уклонистов.

Каждые полгода в течение нескольких лет военкомат радостно распахивал передо мной свои объятия. Уклониста ждала комиссия, потом перекомиссия… Результат разнообразием не отличался. Я работал в главной медицинской организации города и следовал заветам нашего шефа, который ежедневно садился за руль, влив в себя литр коньяка: «Пьян не тот, кто выпил, а у кого в крови нашли алкоголь».

Военкомат поражал постоянством. Я с шлифовкой на своём «Пассате» подлетал к воротам, где врачи радостно признавали во мне все припасённые болезни, но списывать в запас не торопились. Психиатр после беседы со мной воодушевлялся больше обычного и на полном серьёзе предлагал: «Не желаете у нас полежать? Подумать?»

Секретарь комиссии в зависимости от времени года причитал: «Почему вы сейчас служить не хотите, пока части хорошие, весной будут плохие». Осенью были плохими весенние части, весной – осенние. Старая песня о главном.

Очередная мать призывника громко кричала в коридоре:

– Вы как посмели моего сына признать годным, у него же болезнь Паркинсона?

– Будет в армии сидеть на телефоне.

– А почему качка в армию не берут? – это она на меня кивает…

– Он нагнуться не может, шнурки завязать.

На выходе в качестве комсомольского задания мне выдавали груду повесток, и я, как было заведено, пытался накормить ими ближайшую урну. Получалось с горем пополам. Урна уже была забита повестками от таких же комсомольцев, а тёплый апрельский ветерок разносил их по всему Майкудуку.

Каждый раз с настойчивостью маньяка работники военкомата мне намекали, что хотят денег. Я по старинному обычаю денег платить не желал, произнося на чистом казахском: «Акша жок» (денег нет). А потом ходить в гнездо призыва надоело. Плюнул я и потерялся. Когда, спустя годы, заявился за военным билетом, моё дело полировало архивную полку. Отдельную. На весь район таких нас оставалось трое. Упёртых.

* * *

Виктор, а тогда он звался просто Витя, пришёл в военкомат САМ: «Меня никуда не берут на работу, хочу в армию». Закончив военную кафедру института, Витя получил «младшого», а тут наскорую присвоили лейтёху – и прямиком в Отар.

Никто и не догадывался, что, попав в часть, новоиспечённый лейтенант на первых же учениях заблокирует место наводчика и начнёт стрелять из танка по своим. Учебные снаряды из вкладного ствола броню не пробивают. Но когда прилетает болванка, чувствуешь себя в железной коробке паршиво. Крайнего искать не захотят, поэтому очень скоро Витя вернётся назад военным пенсионером. Об этом я узнаю гораздо позже, а пока…

А пока я переезжаю в новую квартиру. Мне помогают друзья из спортзала, которых можно назвать двумя Аяксами. На двоих четыре метра роста, двести сорок килограммов железных мышц. Но даже мы с трудом тащим проклятое пианино на четвёртый этаж. А после – айда во дворик выпить пива. Патруль. Так называемый четвёртый батальон. Их зовут тройняшками, потому что ходят по трое, а за рост кличут вьетконговцами (редкий вьетконговец выше 160 сантиметров). Патруль смеха.

– Здравствуйте, что вы тут делаете?

– Пиво пьём.

Молчание. По рации вьетконговцы запросили подмогу. Ещё трое подошли. Постояли, подумали, оценили собственные силы, навели на нас ещё троих. Тогда я вызвал друзьям такси, а сам – домой отсыпаться.

Робкий стук в дверь. На пороге Витя: «Смотрел в окно, как вы вещи таскаете. Соседями будем! У тебя есть интернет на работе? Есть же? Мне письмо отправить надо». Даже «здрасти» не сказал. Сидел, сучонок, и смотрел в окно, как мы корячимся.

Витя учился на том же факультете, что и я. Мы пересекались в спортзале, куда он изредка захаживал. Не представляю себе, как Витя вообще дожил до двадцати трёх лет…

Иногда мне в голову приходит мысль создать фонд, чтобы впоследствии его разворовать. Для чего ещё фонды создаются? Уже название придумал: «Фонд по защите людей с водевильными фамилиями». Жили же люди: Торчилло, Дыдзюль, Попадака, Вахвахов, Дракули-Критикос. Витя безусловно стал бы жемчужиной моего фонда.

Витин папа – немец. Не так давно ушёл из семьи. Ушёл, но полученную при хрущёвской паспортизации фамилию не отозвал. Говорящая фамилия. Пшнаух.

– Мальчик, как тебя зовут?

– Витя.

– А фамилия?

– Пшнаух.

Лицо словило впечатление. Хоть Витя и ходил в спортзал, от желающих повредить самочувствие это не спасало. Витёк с ослиным упрямством дёргал голодного фамильного кота за ус, проверяя реакцию окружающих.

А перед самым окончанием института Виктор Победитель повредился. Рассудком. Витя подбивал клинья к девушке и уже воображал себя одетым в свадебный костюм. Воображаемая невеста сделала отказ. Вы можете это считать авторской шуткой, но фамилия у несостоявшейся невесты была записана в паспорте как… Членова. Перспективы союза? Витя Членов? Наташа Пшнаух?

Я повреждённых повидал. Несколько лет назад один мой сосед тоже того, повредился… Даже не знаю, как правильно выразиться. То ли у него «кукукуха поехала», то ли «фляга протекла». Пусть будет «фляга засвистела». На почве обилия в доме мышей он начал питаться, главным образом, кровяной колбасой. И весь двор ей угощал. Мусофобия – врагу не пожелаешь.

У Вити крыша тронулась иначе. За спиной всё-таки пять курсов политеха… Витя вышел на тропу изобретений и в день переезда принёс мне письмо с требованием доставить его по электронной почте в Конструкторское бюро Туполева. Изобретение сопровождалось текстом из Евангелия. Каждую неделю он приходил за ответом, подозревая, что я присвоил себе его ноу-хау. На такое послание я и сам с энтузиазмом стал ждать отповеди. Как знал, что по прошествии ряда лет включу в свою книгу экспонаты такого рода.

«Здравствуйте. Решил Вам написать письмо. Я собирался поступать в МАИ, но девяносто второй год перечеркнул мои надежды. Я стал инженером-танкистом и спроектировал самолёт нового поколения. Всё, что Вам надо сделать, – построить по моим чертежам самолёт и испытать модель в аэротрубе. Храни Вас бог. Многие же будут первые последними, и последние первыми. Ваш названный брат, Виктор Пшнаух».

Евангелие ещё в армии настолько глубоко запало в мятущуюся Витину душу, что, по-моему, он начал себя отождествлять с Андреем Первозванным. И зимой, и летом от него пёрло жареной рыбой, хотя новоиспечённый апостол и предпочитал осеннюю рыбалку.

Середина осени, бредёшь в болотных сапогах по речке, которую вот-вот схватит молодой ледок. Присвечиваешь фонариком. О, застывший силуэт. Острогой его, бац. Налим, возможно, щучка.

Для полноты ощущений с острогой Витенька теперь не расставался. Постоянно носил её с собой. В чехле. А если кто обижался на Пшнауха, и ткнуть мог в четверть силы. Что ты ему сделаешь? У человека пенсия и справка. Откуда надо справка.

Я стал бояться. Когда я замечаю его, разворачиваюсь и иду в противоположном направлении, только бы не встретиться взглядом. Он повсюду…

Слава Фаберже. Через полгода девиантный юноша нашёл себе работу. Оператором. Устроился туда… где Костя.