Константин Великий. Сим победиши

– Кассий, я дам тебе шанс проявить себя, – уже совсем иным тоном произнес Константин. – Постарайся выяснить, кто этот человек и почему он напал на меня. Бери себе в помощники любого, кого сочтешь полезным. Я надеюсь на тебя.

– Это честь для меня, я не подведу!

– Но никто не должен знать о случившемся! Запомни, нищий напал на старшего трибуна возле лагеря, и его закололи.

Император направился к Тибру, чтобы смыть с себя кровь перед тем, как вернуться в лагерь.

III

Спустя несколько недель настал день триумфа. Мульвийский мост был починен, армия подошла к стенам Рима и расположилась на Марсовом поле. Жители города томились в ожидании начала празднеств. Авл и Далмаций поспешно заканчивали последние приготовления, а солдаты начищали до блеска щиты и доспехи. У императорского шатра стояла позолоченная колесница, запряженная четверкой белых коней.

Специально обученный раб помогал Константину облачиться в особую триумфальную тогу с вышитыми золотыми звездами, которую надевали только на торжества.

– Не выношу тоги, ходить в них – сплошное мучение, – жаловался император епископу Осию, с которым они беседовали, пока Константин готовился к триумфу. – Но этого требует обычай. Мы, римляне, трепетно относимся к традициям, а ко всему новому настороженно и враждебно. Первых греческих актеров, прибывших сюда, сбросили в Тибр, а сейчас их в Риме больше, чем во всей Элладе. Отче, думаешь, Вечный город сможет стать Городом христиан?

Раб тем временем взял тогу за прямой край и уложил ее императору на левое плечо так, что она свисала до щиколотки. Другой конец он пропустил по спине, под правой рукой и начал его драпировать, укладывая глубокими складками.

– Христос говорил: Не вливают… вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое[31 - Мф. 9, 17.]. Все мы дети Господа нашего. Римлянам нужно только вспомнить об этом, тогда они прозреют, – ответил Осий.

– Вспомнить? – удивился Константин.

Раб принялся натягивать тогу вокруг ребер императора. Делал он это очень осторожно, стараясь соблюсти баланс, чтобы она не причиняла неудобства, но и не свисала.

– Если человека ударить по голове, он может потерять память. Я не раз это наблюдал, когда лечил твоих солдат, Василевс. После грехопадения люди были сброшены из Рая на грешную землю. Удар они получили столь страшный, что забыли саму суть бытия. Люди не могли больше общаться с Богом Истинным, они были слишком далеко от Него, поэтому придумали ложных богов. Но это не будет длиться вечно. Заблудившись во тьме, можно забыть, что такое свет, но когда вновь узришь его, то ни с чем не спутаешь.

– Твоему красноречию могут позавидовать многие ораторы, отче, – улыбнулся император.

Оставшуюся часть ткани раб спустил полукругом чуть ниже колена и снова перекинул через левое плечо. Он несколько раз одернул полу и закрепил ее на груди. Константин подошел к большому сидонскому зеркалу на оловянной подкладке. Он остался доволен своим обликом. Император казался величественным и элегантным во многом благодаря струящимся складкам тоги. Правая рука была у него свободна, а левую, наполовину прикрытую драпировкой, Константин держал полусогнутой, чтобы ткань не волочилась по земле.

– Хорошо, ступай, – кивнул он рабу; тот, низко поклонившись, покинул шатер. Оживившись, император воскликнул: – Вергилий говорил про римлян: «Владыки мира – это народ, одетый в тоги». Наступает новая эра, отче, в этом ты прав. И нам посчастливилось стать не просто тому свидетелями, а быть сопричастными!

– На все воля Божия, – смиренно сказал Осий. Немного помолчав, он добавил: – Василевс, война закончилась, я делал все, что в моих силах, для твоих солдат, но теперь мне пора возвращаться в Кордубу[32 - Кордуба – современный город Кордова в Испании.]. Моя кафедра не должна больше пустовать.

Когда Испания оказалась под властью узурпатора, многие юноши из паствы Осия, не желая служить Максенцию, покинули родные края и отправились в Галлию с намерением вступить в легионы Константина. Прихожане умоляли епископа последовать за сыновьями, чтобы он молился вместе с ними, наставлял на путь истинный, исповедовал и врачевал. Осий не мог им отказать, он стал лекарем в рейнской армии.

Услышав слова епископа, император помрачнел, прошелся по шатру и медленно произнес:

– Оставайся, здесь ты нужнее! Вместе мы многого добьемся! Ты станешь епископом Рима.

– Мне доверили кафедру Кордубы, об этом не должно забывать. А у Рима уже есть епископ – отец Сильвестр.

– Пусть Сильвестр займет кафедру Кордубы… или какую-нибудь другую. Церковь разберется. Уверен, ему будут рады в любых краях. Его новый приход получит щедрые пожертвования. Переезд Сильвестра принесет всем благо. Я прослежу, чтобы никто не был обижен, а только выгадал.

На лицо Осия легла тень.

– Не гневайся, Василевс, но ты хочешь невозможного.

– Почему? Неужели Церкви трудно выполнить мою просьбу? Разве я о многом прошу?

– Нельзя менять и назначать епископов по своей прихоти. Мы должны следовать тому, что нам завещали апостолы, иначе у нас не станет Церкви Христовой. Если тебе так дороги мои советы, то вот один из них: с отцом Сильвестром вы совершите не меньше славных дел, чем со мной. Не руби сплеча!

Константин задумался.

– Я доверяю тебе, отче, и поэтому хотел, чтобы ты был моей правой рукой. Но раз это невозможно… надеюсь, ты не откажешь мне в другом, – сказал император, коснувшись рукой подбородка. – Крисп должен познать науку Слова Божия. Демоны и злые духи, что веками живут в Вечном городе, постараются сбить нас с пути. Я уже чувствую их присутствие. Они будут давить не только на меня, но и на сына. Криспу нужен особый наставник, который будет не только учить, но и оберегать его от тьмы.

– Боюсь, мне это не по силам, – вздохнул Осий. – Наследнику нужен учитель мудрый и полный сил. Я же стар, необразован и Промысл Божий чувствую скорее сердцем, чем умом, поэтому далеко не все смогу объяснить юному Криспу. Советую пригласить Фирмиана Лактанция. Он ревностный христианин, искусный ритор и талантливый сочинитель.

– О чем бы я тебя ни просил, ты все отвергаешь, – покачал головой Константин. – Ты прошел многие мили и вынес тяжелые испытания ради детей своих прихожан. А ради моего сына не соглашаешься даже задержаться при императорском дворе.

– Василевс, твое отношение ко мне согревает мою душу. И отвечаю я так, чтобы не отплатить за твое доверие разочарованием.

– А в Лактанции ты уверен?

– Да, – кивнул епископ. – Если ты предложишь ему стать наставником Криспу, он согласится с превеликой радостью. Во времена гонений он укрылся в землях твоего отца, сейчас живет в Трире и уже много лет молится за тебя, Василевс, и за всю вашу семью. Лактанций будет для твоего сына славным учителем.

– Напиши ему, пусть прибудет в Рим. Я скреплю письмо своей печатью.

– Напишу сегодня же.

– Рим сохранит своего епископа, у моего сына появится новый наставник, и только я остаюсь без духовника и… и друга. Отче, ты покидаешь меня в тот момент, когда твое крепкое плечо и мудрый совет ценнее десятка верных легионов. Если я оступлюсь, рухнут многие надежды.

– Наконец ты говоришь от сердца, а не от разума, – после небольшой паузы произнес Осий. – Если бы я стал епископом Рима или учителем Криспа, то занял бы чужое место. Но, раз ты просишь быть тебе другом и духовником, я не вправе отказать. Пресвитеры Кордубской кафедры, должно быть, уже забыли, как выглядит их епископ, – усмехнулся Осий. – Я задержусь в Вечном городе. Но помни: как только я перестану быть нужен, то сразу покину тебя. И это время наступит гораздо раньше, чем ты предполагаешь.

– Благодарю, отче! – Константин хотел коснуться губами руки Осия, но в последний момент передумал. Они попрощались. Епископ был у выхода, когда император попросил его: – Снаружи дожидается Кассий Ювентин, разреши ему войти.

Осий молча кивнул. Через мгновение вошел Кассий. Увидев императора в триумфальной тоге, он выразил восхищение и стал рассыпать комплименты, сравнивая его то с Гаем Юлием Цезарем, то с самим Аполлоном.

– Оставь церемонии, – махнул рукой император. – Когда мы наедине, не утомляй меня пустыми речами. Что тебе удалось выяснить?

– Бродягу, который напал на тебя, о Божественный, звали Прокесс. Когда-то он с женой и сыном жил в рыбацкой деревушке неподалеку. Говорят, однажды на него нахлынуло отчаяние, и он стал проклинать богов за то, что родился бедным рыбаком, никогда не ел досыта, не спал на мягком и пил только кислое вино из виноградных выжимок, а после себя оставит лишь горсть меди, ветхую хижину да дырявую лодку. Сбежались соседи, его успокаивали, затыкали рот, били палками, но он не унимался. Прокесс всю ночь возводил хулу на богов, а утром они его покарали.

– В дом Прокесса ударила молния? – предположил Константин, рассказ Кассия его не слишком заинтересовал.

– Нет, о Божественный, боги поступили по-другому. Сначала они забрали у него жену. Утром он нашел ее мертвой у реки. Прокесс стал пить без продыху, его сын не выдержал и сбежал. Рыбак остался один. Тогда на него напала жуткая хворь. Страшная боль пронзила его чрево, и унять ее не могло даже самое крепкое пойло. Он отощал до костей, лишился сна. Рассудок у него помутился, взгляд стал безумным, он рвал на себе одежды и глубоко расцарапывал кожу. Прокесс никого не трогал, поэтому селяне сочувствовали ему и подкармливали. Он бродил по селениям, жил на подачки. Он всегда был очень голоден, ел кору, траву, иногда даже землю и камешки.

– Это тебе селяне рассказали? – спросил император. Кассий кивнул. – Любая история постепенно превращается в байку. Не разберешь, где правда, а где выдумки. Представь, что было бы, если бы каждого бедняка, который клянет богов, ожидала такая кара. К тому же если Прокесс никого не трогал, то почему напал на меня?

– Геростратова слава? – предположил Кассий. – Прокесс проклинал богов за то, что был бедным рыбаком, и они превратили его в нищего безумца. Он решил, что возвысится, подняв руку на Божественного императора.

– Откуда ему было знать, кто перед ним? Я выглядел как старший трибун.

«Может, боги подсказали? – промелькнула мысль у Константина. – Пообещали простить, если он убьет того, кто оскорбил их гораздо страшнее. Сколько еще безумцев они пошлют против меня?»

– Для такого ничтожества, как Прокесс, и старший трибун – величина колоссальная, – сказал Кассий. – Он был сумасшедший…