Константин Великий. Сим победиши

– Ого, какая! – засмеялся Крисп, указав на корягу пальцем.

– Да, сынок, очень причудливая, – согласился Константин.

Часть вторая

Золотой телец

I

Константин шел по темным улицам великого города и звал его жителей следовать за ним. Он хотел привести их к свету, который навсегда развеет мрак, окутывавший Священную империю. Но на его призыв не было отклика. Тени редких прохожих мелькали вдалеке и тут же скрывались за темными углами. Жители попрятались в домах, потушив свет. Император чувствовал на себе их встревоженные взгляды сквозь затянутые слюдой окна. Вечный город затих, но не уснул, а притаился.

Константин остался совсем один: родные не захотели сопровождать его, солдаты и военачальники разбежались. Даже епископ Осий куда-то пропал.

– Ваши глаза так привыкли к темноте, что вы боитесь света? – спрашивал Константин, но лишь угрюмое молчание было ему ответом.

И вот он заметил вдалеке чью-то темную фигуру. Обрадовавшись, император ускорил шаг. Неужели кто-то наконец вышел ему навстречу? Чем ближе он подходил, тем крупнее становился силуэт впереди, постепенно увеличиваясь до исполинских размеров. Константин вышел на Форум и оказался перед огромной мраморной статуей Октавиана Августа – отца империи.

«Чего римляне так страшатся? – спросил он себя, взглянув на статую. – Я же хочу дать им надежду!»

Земля задрожала у него под ногами. Ладони статуи Августа сжались в кулаки. Константин попятился.

– Свет, что ты несешь, – это пламя костра, которое испепелит Империю! – прозвучал громкий низкий голос откуда-то из чрева статуи. – Ты, как Нерон, хочешь поджечь Рим, но после твоего пожара город не отстроить, он будет навеки лежать в руинах!

– Пламя, которым я хочу поделиться, греет, но не обжигает, – нерешительно ответил Константин.

– Глупец, сам не ведаешь, что творишь! – Голос поднялся выше и теперь звучал из шеи Августа. – Ты несешь гибель и опустошение под видом любви и спасения. Ты привел варваров к стенам Рима, растерзал преторианскую гвардию. Мою гвардию!

– Я поступал так, как должно! – Константин почувствовал уверенность в себе. – Мы спасли Рим!

– Твоя победа – проклятие для Империи. Ни один узурпатор не причинит столько вреда, сколько принесешь ты! – гремел голос. – Религия рабов никого не возвысит, а только унизит тех, кто ее исповедует: свободных граждан Рима, благородных патрициев, императора и даже самих богов, если они окажутся в тени Распятого. Ты называешь Богом преступника, подвергнутого позорной казни. Прозрей наконец и отступись, пока не поздно! Хочешь служить Ему потому, что Он единственный из богов, пославший тебе знак? Ты собирался в поход против Рима, только враг Вечного города мог стать твоим союзником. Но теперь, когда трон принадлежит тебе, ты будешь недругом Империи или ее правителем?

– Ложь! Все ложь, каждое твое слово!

– Когда Христос только родился, я уже правил большей частью всей ойкумены[28 - Ойкумена – часть мира, освоенная людьми.]. Что же это за Бог, который родился столь недавно и был убит людьми? Какой силой Он может обладать?

Константин закрыл глаза и стал повторять про себя: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!»

– Он обещает своим последователям Рай на Небесах, но неужели ты думаешь, что Небо может принадлежать Ему, самому ничтожному из всех божеств? За Его посулами пустота, все, что Он говорил, обман! Верующие в Него отказываются от всего ради вознесения, но после смерти их, проживших столь пустые жизни, не ждет ничего, кроме разочарования и мук! Не бывает империй рабов. Уверовав во Христа, римляне ослабеют, и тогда придут новые племена, могучие и жестокие, которые утопят Вечный город в крови.

Константин не слушал голос, а лишь продолжал твердить про себя Христову молитву.

– Союзников нужно выбирать осторожно, их враги становятся твоими. Скоро против тебя объединится вся Империя. Вначале тебя будут бояться, а потом презирать. Нет более ненавистного врага, чем предатель собственного народа. Ты им станешь, если не отступишься! Твое тело растерзают, а память о тебе предадут проклятью.

– Не отступлюсь! – твердо произнес Константин, открыв глаза. В его взгляде не было и тени страха или сомнений. – Я буду идти до конца, моя судьба в руках Господа, все, что со мной станется, будет по Его воле, а не по твоей!

Он чувствовал, что перед ним вовсе не дух императора Августа, а кто-то иной, пытавшийся им казаться.

– О нет! Ты не в Его, а в моих руках! – взревел голос. – Я решу твою участь!

Статуя сошла с постамента и, с грохотом ступив на мраморные плиты Форума, протянула к императору длинные холодные руки. Константину хотелось броситься бежать, но усилием воли он заставил себя стоять не шелохнувшись. У него за спиной собиралась толпа горожан. Статуя нарочито медленно обхватила Константина и подняла.

– Ты еще можешь спастись. Мне не хочется казнить тебя, достойного римлянина, на глазах у ничтожной черни, – произнес голос уже без гнева, а даже с заботой.

– Не тебе меня миловать и не тебе карать, – ответил Константин, глядя в пустые черные глаза статуи.

Едва эти слова сорвались с его губ, как он услышал хруст собственных ребер. Воздух со свистом вылетел из груди, изо рта хлынула кровь, а за спиной зазвучали торжествующие возгласы толпы.

II

Константин проснулся в холодном поту и вскочил с постели, чтобы скинуть пелену кошмарного сна. Его резкое пробуждение не потревожило сна Фаусты, императрица лишь перевернулась на другой бок. Он взглянул на прикрепленные к стене шатра водяные часы. До сигнала труб, означавшего подъем, оставалось около часа, но снова ложиться ему не хотелось. Константин подошел к стоявшему на круглом столике кувшину с водой и умылся.

«Римляне будут меня ненавидеть, – подумал он, вспомнив увиденный сон, тут же встряхнул головой и сам себе возразил: – Ничего, Аврелиан заставил их поклоняться Митре, а я научу любить Христа».

Константин стал размышлять о предстоящем триумфе. Римляне очень любили это зрелище. Они не только воздавали должное победоносному полководцу и его армии, но и упивались унижением врагов Империи. Его беспокоила мысль, что ему будет трудно продемонстрировать жителям Вечного города всю значимость своей победы над узурпатором, так как она не принесла ему ни богатых трофеев, ни пленных. Казна Максенция осталась в Риме, а его солдат, сдавшихся в плен, Константин планировал вновь принять на службу, отправив на разные рубежи.

Накинув поверх туники плащ, он вышел из шатра. Было свежо и прохладно. Лагерь еще крепко спал, лишь на дальнем его конце помощники армейских лекарей кипятили в больших котлах со щелоком ткань для перевязок. Император вздохнул полной грудью.

«Это будет прекрасный день!» – подумал он, глядя на горизонт, где занимался рассвет.

Константин приказал разбудить Далмация и братьев Ювентинов. Покинув теплые постели и с трудом разлепив глаза, они предстали перед ним, ежась от холода. Если Марк и Кассий изо всех сил пытались держаться, то Далмаций откровенно зевал.

– Когда Эмилий Павел праздновал триумф после победы над македонским царем Персеем, повозки, груженные трофеями, два дня тянулись вдоль улиц непрерывной вереницей, – сказал им Константин. Те хмурились, стараясь спросонья понять, к чему он это говорит. – Император Траян после войны с даками неделю демонстрировал захваченное золото, драгоценные камни и пленных. У нас же из трофеев только два десятка телег, заваленных оружием и доспехами преторианцев. И ни одного пленного, которого можно гнать по улицам Вечного города. Наш триумф запомнят как самый жалкий из всех.

– Рим – главный трофей Божественного Константина! – произнес Далмаций. – Вечный город у твоих ног.

– Предлагаешь приказать армии ворваться в Рим и начать грабежи? А потом во время триумфа показать жителям Вечного города их же сокровища? – поинтересовался император. – Уверен, Эроку и Бертольду это понравится.

– Я не о том!

– Мы не раз спасали Запад от варваров, напомним об этом римлянам. Отправляйся во все окрестные деревни и ищи мужиков, хотя бы немного похожих на франков или саксов.

– Думаешь, жители Рима не отличат крестьян от варваров?

– А что они о них знают? Косматые, немытые, в грубых шерстяных одеждах. Большинство рабов, живущих в Вечном городе, родились в господских домах. Рим давно не видел настоящих варваров. Переодень крестьян, вымажи грязью, главное, чтобы они шли и помалкивали.

– Может, не сразу, но об этом узнают, пойдут слухи…

– И пусть. Нас ждут такие свершения, что сплетни о крестьянах, переодетых варварами, будут ничтожны! – перебил его Константин. – Римляне должны увидеть, что мы защищали Рейн. Но у нас нет времени посылать в Трир за пленными франками. Если ты не готов взяться за это, я пошлю кого-нибудь другого!

– Я выполню все, что прикажешь, – сказал Далмаций, опустив голову.

– Хорошо. После триумфа крестьянам придется некоторое время посидеть в темнице, но потом их вымоют в банях, переоденут в чистые одежды и накормят от брюха. Можешь заплатить им немного, но только бронзой. Бери в сопровождение два эскадрона легкой кавалерии и… – император взглянул на братьев Ювентинов, на мгновение задумавшись, – и достойнейшего Марка. Варварские одежды возьмете у алеманов. У вас неделя, затем отправляйся в Рим помочь высокородному Авлу в подготовке празднеств.

Сначала Константин хотел отправить с Далмацием обоих братьев, но потом решил, что от расторопного Марка будет больше пользы, а медлительный Кассий их только задержит.

– Вам все ясно?

Далмаций кивнул.