Путешествие Джо и его друзей

Путешествие Джо и его друзей
Андрей Владимирович Кудин

В древнем городе соберутся певцы и музыканты со всей страны, чтобы принять участие в музыкальном состязании. Лучшим из них будут преподнесены дары из сокровищницы. Пятеро не совсем обычных его участников отправятся в харчевню, чтобы провести ночь за одним столом. Там они услышат странную и волнующую историю Галаметы, страны, однажды развязавшей войну с соседней Озерией и проклятой за это людьми. Мёртвые болота поглощают её земли, и лишь сила музыки может разрушить проклятие.

Путешествие Джо и его друзей

Андрей Владимирович Кудин

© Андрей Владимирович Кудин, 2023

ISBN 978-5-0060-4739-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Некогда в стране Баланхории…

Усаживайтесь поудобнее… хорошо было бы развести костёр… Наша история начинается.

Некогда в стране Баланхории, в селении Тажбил жил старик по имени Джо. Человеком он был небогатым и даже незажиточным, не смотря на знание ремёсел и трудолюбие. И не было у него никого, кроме жёнушки, а как померла она, осталась только память о ней, о ней, да о единственном сыночке, который не прожил на свете и трёх годков.

Не только жители Тажбила, но и, почитай, все жители соседних селений, не исключая детей малых, хорошо знали этого Джо. Не то чтобы дружелюбием он отличался и общительностью, – хоть и имел натуру открытую, говорить не любил (а может, и не умел), да и дружбы большой ни с кем не поддерживал. Тогда, отчего же, спросите Вы, все знали его? Ясно отчего – был он музыкантом, каких поискать! В целом, надо сказать, народ в тех селениях был весёлый; музыканты, певцы да танцоры в нём не переводились, так что, казалось бы, должны были к ним попривыкнуть. Однако Джо пользовался особой известностью. Говаривали, что он совсем не похож на других, что от музыки его в пляс пускались даже дикие звери, что уж говорить о людях…

Но как померла его жена, он изменился, как-то сразу постарел. Стал более замкнутым и грустным, веселья в его музыке не то что поубавилось, оно из неё вовсе исчезло. Всё больше играл он мелодии тоскливые и странные, заслушивался которыми уже далеко не всякий сельчанин. Однако жила по соседству с Джо одинокая молодая вдова, и тоскливая его музыка была для неё утешением. Но ничего не знал об этом старый музыкант, не верил он в то, что такая его музыка нужна кому-то, – и от того, наверно, грусть-печаль почти никогда не покидала его. Словом, со смертью дорогой жёнушки превратился Джо в одинокого и невесёлого старика, для которого мир за пределами его двора начисто утратил значение.

Но вот как-то раз прискакал в Тажбил уполномоченный гонец с вестью о том, что в Тихомодале, стольном граде, соберутся лучшие музыканты и певцы со всей страны для того, чтобы принять участие в состязании, победителю или победителям которого будут преподнесены чудесные дары из сокровищницы Тихомодала.

О сокровищнице стольного града слагались легенды; за их содержимым охотились обладающие властью особы из других стран, в том числе самолично принцы и короли.

Многие тажбильцы, и не только те, кто имел способности для участия в невероятном состязании, но и простые люди, желая поддержать своих мастеров, получить незабываемые впечатления, откликнулись на благую весть гонца. И уже к полудню следующего дня посёлок едва ль не на треть опустел.

И всё ж остался в нём один музыкант. Это был старый Джо. Чувствовал ли он себя на тот момент немощным для такого мероприятия, или же просто испытывал безразличие к нему? Одно ясно, односельчане Джо были опечалены тем, что не пожелал он отправиться вместе с ними.

Но какова была бы их радость, узнай они на следующее утро своего путешествия, что в это самое время Джо запрягает в телегу лошадь свою верную – не иначе как с намерением отправиться в путь! Насколько веселее прошло бы их долгое, утомительное путешествие, если бы кто сказал им, что и старый музыкант едет в Тихомодал!

А произошло вот что. В ту ночь под утро приснился Джо сон. Видел он в нём свою жёнушку да сыночка своего малого. Стояли они перед ним, держась за руки. Лица у них были светлые, а глаза ясные, чуть печальные. И говорила ему милая: «Не печалься о нас много. Живём мы счастливо. Музыка твоя прекрасна и глубока, но в ней уже не бывает веселья и радости. Оттого то и нам тоскливо становится. Лучше поезжай-ка ты в стольный град». А после увидал Джо: сундук открытый стоит – не иначе из сокровищницы Тихомодала, – что в нём, неизвестно, только свет таинственный от него исходит, – а народ вокруг шумит, радуется. И как только проснулся, так и стал думать, что взять ему с собой в дорогу.

Наблюдала за ним из окошка живущая по соседству одинокая вдова. По лицу её текли слёзы, будто бы знала она про его сон. И, конечно ж, знала о том, куда собирается Джо. Так сопереживала эта одинокая женщина. И после того, как старый музыкант тронул лошадку в путь, долго смотрела ему в след и думала о нём.

2

Путники на дорогах в Тихомодал

А меж тем на дорогах, ведущих к достославному некогда поселению магов, а ныне стольному граду Тихомодалу, собиралось всё больше путников. Одни ехали издалека, – с ветром да в чинных каретах, в основном, с публикой особенно не общаясь, другие – из соседних сел – не спеша, на простых повозках, то и дело, развлекая по дороге честной народ.

Но не только прославленные певцы и музыканты… были и личности, известные вовсе не музыкальным талантом. Немногие из тех, кто держал путь в Тихомодал, что-то знали об этих одиноких путешественниках, – но даже зная самую малость, можно было много порассказать о них другим.

Так распространились слухи о Сиццоне из града Вальховы. Жители того града называли его кудесником. Чудеса-де подлинные творить может, и, вдобавок, в борьбе непобедим. Иные так даже говаривали, будто бы летать умеет. Однако ж, никто не ожидал увидеть его среди музыкантов, ибо никогда он искусству сему не обучался, да и внешне-то мало на музыканта походил.

Другой живой легендой прослыл Крэгволот – тоже из Вальховы. Этот славился ростом и силой нечеловеческой. Жилистый, могучий великан: в прошлом – об этом знали почитай все, – коварен был и жесток, вместе с отцом своим Танакамом, да шайкой головорезов его творил злодеяния всевозможные. Но, пробыв несколько лет в заточении, изменился, – изменился до того, что отец родной его не узнал. Рассказывали, будто бы подействовал так на него старик, который с ним в неволе находился. Старик тот был великим заморским владыкой. Такого Крэгволоту порассказал, что тому жить расхотелось, в смысле так, как раньше он жил. Зародил старик в нём желание повидать заморские страны, на тамошнее богатство поохотиться, да дочь его, владыки в жёны взять. Этим-де и объяснялась его отрешённость. Но правда ли то? И был ли на самом деле старый острожник заморским владыкой, или же, как утверждали другие, простым и по воле судьбы никому неведомым музыкантом?

Вернувшись из острога, Крэгволот первым делом раздобыл себе музыкальный инструмент, а уж потом только отправился к отцу. Встреча их была весьма драматичной, в чём и нам можно не сомневаться. Увидев сына, проницательный Танакам сразу же определил, что с тем что-то не ладно, а после того, как выслушал речь его, не признал в нём родню. Закончилось же всё тем, что взбесившийся Танакам натравил на Крэгволота дюжину своих головорезов. Был уверен он, что они и места мокрого от него не оставят, – сиречь и вправду решил, что тот – самозванец – не мог его сын так измениться. Вышло, однако ж, наоборот. Разбойники, конечно, изрядно потрепали Крэгволота, но тем только ярость в нём вызвали. А уж в ярости-то этот великан был совершенно неукротим. Так что Танакам скоро понял, что ошибся. Понял он и то, что родной сын отныне враг ему заклятый.

В отличие от мужчин, женщины, которые окажутся на арене Колизея, либо входили в составы ансамблей, либо представляли высший свет. Одиноких певиц и музыкантш из простого народа трудно было сыскать. Однако ж, и в их числе нашлась легенда.

Звали её Аманда. Совсем ещё молода была, но почти все, кто жил с нею в одном селении, утверждали, что она ведьма. Дом Аманды находился вдалеке от других домов. Одинокий и таинственный на вид, стоял он у самого тёмного леса, в котором-де обитала нечистая сила. Иные боялись к этому лесу даже приблизиться, а она вместе с матерью преспокойно себе поживала. Хотя упор делался не на то. Мать Аманды слыла знахаркой, притом не только в пределах села, – хоть и уличалась она в колдовстве, всё ж помогла многим с недугами справиться. Люди в селении были не такие уж и тёмные, и знали, о чём говорили. А говорили о том, что в каждое полнолуние в дочку знахарки бес вселяется. Видели её то летящей по небу, то по селению или по лесу в одиночестве гуляющей. Идёт, мол, навстречу тебе и светится как призрак, да с силой нечистой разговор ведёт. Красоты бог Аманде не дал, – это-де и подтолкнуло её ведьмой стать. Невозможность добиться внимания и любви юношей породила в ней зависть лютую, сделало сердце её уязвимым для тёмных сил. Сама же мать про дочь свою ни разу ни с кем словом не обмолвилась. Однако жителям селения не трудно догадаться было: целительница ведёт борьбу с дьяволом, завладевшим Амандой. В положительный исход этой борьбы, ясное дело, мало кто верил. Чарующее пение юной девы, слышавшееся иногда по ночам, доказывало то, что ведьма она могущественная – властью над сердцами обладает. Но потому возникло в народе и другое мнение: не бес распоряжается сердцем Аманды по своему усмотрению, а она сама от рождения дьяволица.

Так что, не только обычных певцов и музыкантов можно было увидеть на дорогах в Тихомодал (чего, впрочем, и следовало ожидать от состязания, на кону которого сокровища стоят), но всем ещё интересней от того становилось. И чем больше собиралось путников, тем труднее было представить себе, что будет происходить на арене Колизея. Поди разберись, у кого шансы на победу выше. И одни говорили: состязания как такового не будет, потому как будет великое празднество музыки и песен – о чём-де и уполномоченный гонец сообщил, – а кто-то, наоборот, уверен был в том, что Колизей не станет своим традициям изменять, обязательно будут в нём и победители, и проигравшие, хотя отнюдь не победа решит, которым из них удастся завладеть бесценными сокровищами.

Всё больше и больше народу стекалось к златым вратам, и те, однажды перед ним открывшись, уже не закрывались. Любой другой град, наверное, не выдержал бы такого потока, но великий Тихомодал едва его ощутил.

Перед вратами не смолкали трубы и барабанный бой. Жители Столицы, её правители и, конечно же, сами царь с царицею выходили, чтобы поприветствовать новых гостей. Тут же проходила ярмарка, и тут же была возведена сцена, на которую те, кто каким-либо умением выделялся, выходили, чтобы развлечь честной народ. А над сценой и праздничным столпотворением вокруг неё выступали канатоходцы.

Меж тем, из-за скопления людей у входных врат в удалённой части Тихомодала царила необыкновенная тишина. Многие его улицы пустовали. Величественные строения, испещрённые таинственными гравюрами стены Колизея внушали гостям, особенно тем, коим случилось оказаться наедине с великим градом, чувства далёкие от веселья и празднества.

3

Магия звука

Колизей был так огромен, что в нём легко могли поместиться жители двух таких городов как стольный град Тихомодал. Потому не удивительно, что, невзирая на зрелищность устраиваемых в нём спортивных состязаний и битв гладиаторов, ни разу за время своего существования он не заполнялся целиком. Однако с недавним открытием «магии звука» у града появились новые возможности. Благодаря ей, помимо арены зрелищ, Колизей стал представлять собой и арену искусств. И вот сегодня в нём состоится первый в его истории музыкальный фестиваль!

Народу нахлынуло столько, что главные врата Колизея пришлось закрыть прежде, чем поток успел иссякнуть. После их отворяли и закрывали несколько раз, чтобы пропустить ещё людей; но желающих попасть внутрь всё равно было много – тогда, как свободных мест уже не осталось. Впрочем, задолго до того, как охрана выстроила на входе живую изгородь, у отдельных лиц сработала смекалка. Всё, что требовалось для выхода из положения, это раздобыть в городе несколько лестниц. На доброе дело тотчас нашлись энтузиасты. Принесённые лестницы приставляли к опоясывающей Колизей стене. На ней, хоть это было и небезопасно, поместились все, кому не хватило места внутри.

Под «магией звука» разумелась, как сама магия, так и немалых размеров сооружение, имеющее округлую форму и состоящее из множества голосников, целью изобретения которого являлось усиление звука. Музыканты исполняли свои произведения, находясь внутри него.

Итак, состязание – по мнению одних, – празднество – по мнению других – началось! Началось незамедлительно, без ожидаемого предисловия, ибо судьи и организаторы решили не выделяться из общей массы и позволить музыке безраздельно властвовать над настоящим временем и местом. Известно, все они имели разные музыкальные предпочтения – так нужно было для того, чтобы каждое выступление оценить по достоинству и справедливости. А понять, насколько высока их общая оценка можно было по количеству зажжённых ими факелов.

Первым – по своему желанию (и в дальнейшем тоже музыканты выходили кто как хотел) – на сцену поднялся некий провинциальный ансамбль. Его участники выглядели более чем скромно, и оттого некоторым особам из высшего общества лишний раз подумалось, что идея устроить такого рода мероприятие ошибочна, ибо ведёт ни к чему иному, как к созданию возмутительной смеси из подлинного искусства с бездарностью и дилетантством.

Однако дерзнувшие выступить первыми исполнили две песни… Простые по содержанию, они обладали непростой, – довольно богатой и своеобразной звуковой палитрой. А инструментальная концовка второй песни прошла под бурные рукоплескания слушателей. Таким образом, выступление сельского ансамбля воистину стало отправной точкой фестиваля, и к восторгу многих зажгло десятки судейских факелов.

Воодушевлённые таким началом, на сцену поднялись следующие исполнители. Три молодца, относящиеся к числу бродячих музыкантов. Никто не сопровождал их выход возгласами поддержки. Однако они этого и не ждали. Быстро и одновременно поклонились, и как-то сразу принялись играть. Выдав непродолжительную, и вместе с тем виртуозную прелюдию, музыканты вновь сделали поклон. Тотчас перешли к следующему произведению. После небольшой увертюры трио сочинило затишье, – при этом все одновременно замерли. А потом так же неожиданно прервало его, и на сей раз вместе с музыкой зазвучал вокал. Пели все трое. Странное их пение переносило не то в мир сказок, не то сладких, подчас таинственных грёз. Невозможно было остаться в стороне и не получить никакого удовольствия от такого выступления, так что неудивительно, что после его окончания в Колизее поднялся невероятный шум. Правда, свои эмоции слушатели адресовали не только тем, кто сейчас выступил, без сомнения, явив подлинное искусство, но и тем, за кого болели и от кого ждали не меньших успехов в состязании.

Довольные своим выступлением музыканты с благодарностью поклонились слушателям ещё раз, после чего бегом покинули сцену.

За ними последовал тоже ансамбль, и опять-таки из сельской местности. Надо сказать, сельчане в целом проще относились к состязанию и потому с лёгкостью поднимались на сцену, где ничто не мешало им выступить так, как они хотели. И вскоре их простые, задорные песни и танцы стали казаться именно тем, ради чего все собрались.

Но вот, наконец, на сцене появился кто-то из знаменитостей. И, похоже, этот кто-то намерился переломить ход событий. Впрочем, такового намерения, у него, может, и не было, – просто сам момент времени, когда на сцену поднимали громоздкий клавишный инструмент, и народ лицезрел статного маэстро, весьма отличавшегося от предыдущих исполнителей внешним видом, предвещал некоего рода перемены.

Однако инструмент уже стоял на своём месте, а тишина всё продолжалась, – некоторые слушатели, не понимая, чем она обоснована, стали посвистывать и делать музыканту нелестные замечания. Но тот чувствовал себя в такой ситуации как рыба в воде: лучился азартом и был так в себе уверен, что насмешливые реплики его только приободряли. Когда, наконец, он насытился последними, то сей миг перенёсся за свой инструмент и сходу взялся за дело.

Игра его поражала живостью, невероятной виртуозностью. Из-под неуловимых рук неслись мудрёные пьесы и рапсодии – и не только по отдельности, но и, на удивление, вперемешку. А закончилось триумфальное выступление отрывком из известной, довольно невесёлой сонаты, преподнесённом в неожиданно ярком свете. После такого легко было поверить, что именно сей блистательный маэстро, зажегший над Колизеем вереницу огней, станет победителем состязания. Маэстро, коему не составило труда показать публике разницу между «обычным искусством» и «высоким», а ведь часть её только того и ждала.

Учтиво поклонившись, музыкант сошёл со сцены. Следом её медленно покинул громоздкий – но вместе с тем воистину волшебный – инструмент.

Так возникла новая волна. Раз за разом тихомодальскую чашу наполняла музыка, которая совсем была непохожа на ту, что звучала вначале. Возводя над нею незримые стены дворца, она то убаюкивала светских горожан, доставляя им неведомое большинству людей наслаждение, то побуждала их к любимым играм и приключениям; одаривала романтикой; внушала воинственный настрой, а после сменяла его сентиментальностью. Правда, были и пьесы, которые могли доставить удовольствие и простому слушателю из провинции, мало, что понимающему в светской жизни.

Однако ж, не взирая на всё это, закрадывалось странное ощущение: этим состязание вряд ли закончится, должно произойти что-то ещё. Всё ж таки публика собралась не на дворцовой площади, а, как говорили, в «оживляющем предания» мировом (сиречь, единственном в мире) Колизее, и торжество организовывалось не только государственными особами, но и самими что ни на есть магами – хранителями тихомодальской сокровищницы; да и потом… стоило вспомнить тех, не совсем обычных путников, которых видели по дороге в Тихомодал…