Без времени, без желаний, без истерики

Без времени, без желаний, без истерики
Андрей Александрович Писарев

Исаак Екатеринович Субботин в возрасте двадцати лет побывал на Шестой Мировой войне. Пятую и Четвёртую Мировую повидал в младенчестве через видеохронику и сны, которые стал видеть после того, как его родители в период зачатия использовали новейшую технологию трансплантации цифровой памяти со съёмных носителей. Роман-антиутопия, действия которого развёрнуты в далёком будущем, повествующие о внутренней борьбе с самим собой, человеческой жестокости и падением морали

Андрей Писарев

Без времени, без желаний, без истерики

Лишившись возможности радоваться успехам и росту, человек начнёт делать то, что получается лучше всего – убивать и радоваться садизму.

НИКЕМ НЕ ЧИТАЕМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Если желание человека найти своё предназначение и дело, которому будешь служить всю жизнь, можно оправдать желанием лучшей жизни, то попытки найти ответы на вопросы, которых доселе никто не дал – оправдать трудно. Почему же оправдать? Потому что именно они сгущают краски зелёной травы и голубого неба вместе с чернью, что таит в себе человек. Но оправдать сие возможно, потому что именно попытки найти ответ идут не извне, а изнутри. Абсолютно самопроизвольный процесс. И если Грибоедов наглядно иллюстрировал горе от ума в своём одноимённом произведении на примере Чацкого в Фамусовском обществе, то один из современников, творчество которого безмерно уважаю – Вячеслав Машнов (более известен, как Слава КПСС) допускает, что данная мысль – чушь, ибо имея ум, человек способен обустроить свою жизнь так, как сам пожелает (Узнал о такой точке зрения из видео с ним в ТикТоке, поэтому утверждать подлинность цитаты точно – не могу. Да и бесконечная постирония, присущая ему, как никому другому, не способна, по своей сути, дать серьёзную оценку его словам. Однако имеет место быть, в качестве альтернативного мнения, хотя бы потому, что Слава стал чаще открываться с точки зрения «Новой искренности»).

В свою же очередь, Датский философ Сёрен Кьеркегор утверждает, что горе от ума существует. Человек, имея сознание, априори надевает на себя ярмо отчаяния, которое будет идти вместе с ним всю его жизнь. И чем больше сознание – тем больше отчаяние. Отчаяние является злым роком Хомо Сапиенса, как вида. В своей предыдущей книге я говорил уже об этой концепции, что человек, в силу того что обладает сознанием, имеет не только привилегии, но и закономерные проблемы (теория Всемирного баланса) [«Erase my memory» (https://www.litres.ru/andrey-aleksandrovich-pisarev/erase-my-memory-sotri-mou-pamyat/), гл. «Пар, пыль, или дым»]. К какой из точек зрения прибегать – решать каждому, на то философия и является философией. Хотя, именно разрозненность людей во взглядах и превращает планету в локацию для катаклизмов, потому что в природе вид, будь то хищников, травоядных, плодоядных – един (могу заблуждаться), а люди, опять же в силу своего сознания, не могут быть едиными, ввиду того, что каждый рос и воспитывался в разных информационных узлах, с разными правилами и примерами добра и зла. Горе от ума – тема, для отдельных дискуссий. Начал я с неё потому, что именно скрупулёзное осмысление мироустройства и мироздания, добродетелей и злодеяния, человеческих пороков и достоинств, меценатства искреннего и суррогатного, мизантропии навязанной или природной – меня приводит к постоянному неудовлетворению. Я не приписал себе «горе от ума», но коснулся его в этой душной части предисловия просто потому, что это лишь косвенно касается меня, ибо ум – понятие несколько эфемерное, которое каждый может трактовать по-разному. Ладно, прекратим, откроем форточку, и, пожалуй, я приступлю к истории написания данного произведения, предпосылкам и прочему.

Первые строчки книги были написаны первого января две тысячи двадцать второго года, когда я сидел на балконе, пил остывшую колу, и сентиментальничал под меланхоличную музыку. Идей не было, поэтому эта сцена и образы, просто валялись в мириадах заметок в Evernote. Шёл год, я снимаю свой главный, на тот момент, фильм и уезжаю осенью работать в другой город на складе. Каждый день там ощущался мной до безумия тяжёлым от осознания того, что я способен созидать: писать книги (допускаю, что они второсортные) и снимать фильмы (допускаю, что они тоже второсортные). Именно там я столкнулся вновь с человеческой злобой и безразличием. Это и стало главным лейтмотивом данной книги. Шло время, наступил две тысячи двадцать третий год, а я так и не мог придумать концепцию, вокруг которой будет построен сюжет. Но датировать момент, когда я его наконец придумал – сейчас не могу, потому что не помню.

Весной я иду на финишную прямую учёбы в техникуме и решаю окончательно, что мне нужно оставить перед срочной службой в армии как можно больше, ибо считаю себя, отчасти, фаталистом-пессимистом, поэтому допускал, что не вернусь после армии из-за СВО. Активно напитываюсь литературой и фильмами, последовательно напитываю образы и идеи в будущей книге. И вот, время идёт, а в книге только полторы главы. Но в силу обстоятельств, окончив последний курс в техникуме, меня не забрали летом, а отсрочили до осени. И тогда-то я и начинаю писать.

Начало написания было невероятно тяжёлым. Состыковать временные промежутки, использовать все заметки, придумать образы героев и грамотно их реализовать в сюжете – невероятно тяжело. Сколько раз у меня опускались руки. Мысли в роде «Да кому это нужно? Кому я интересен?» не переставали течь вместе с кровью внутри и отравлять меня. Но каждый раз отчаиваясь, внутреннее желание писать заставляло меня вновь накидывать идеи и не переставать делать то, что мне необходимо. Абсолютно уверен в том, что это всё ещё детское чтиво с изрядной долей максимализма, которое присуще каждому юному организму. Однако рост возможен только в том случае, если делать несмотря ни на что. Благодаря внутреннему рвению, желанию повествовать и делиться, она вышла в свет. Данная книга – иллюстрация человеческого тщеславия, продетое через нутро автора. Я хотел эпатировать. Я хотел сделать то, что будет будоражить читателей. Я хотел внимания, при появлении которого в мою сторону, бегу сразу ото всех и прячусь в песке. Надеюсь, что моё время и твоё, уважаемый читатель, будет в конечном итоге потрачено не зря.

Все персонажи выдуманы, все совпадения случайны.

(с) 11.2023 // Jackazzzer Self-Issued

ГЛАВА I

Тонкие летние белые носки на ногах пропитывает холодом художник, привыкший писать картины на стёклах в зимнее время года. На экране телефона циферблат показывает время, в которое начинает звенеть будильник у заводчан, живущих на другом краю города от места работы, но сегодня все они с высокой температурой в крови топят свои лица в кровати после встречи всеми долгожданного праздника. Который год мысли, идущие из головы каждого человека на этой проклятой планете пронзают спинной мозг, заставляя ощущать радость от потенциально «новой» жизни со сменой крайней цифры на календаре. Который год ничего не меняется, и, судя по бесконечной, видимо, ныне тенденции, всё останется неизменным. Всё будет ровно таким же скучным и бесперспективным, как и вчера, как и позавчера, ибо течение жизни всего человеческого генофонда вступило на одиночную рельсу, которая овивает всю планету по мрачным зеркальным местностям и просторам, дублируя и без того осточертевшие эмоции и события. Границы этой рельсы в расстоянии не видно, ибо её начало закономерно приходит в конец, а стены, своей мысленной материей устремлены бесконечно вверх, хоть тактильно вовсе не ощущаются. Проблематика этой вечной скукоты ясна каждому думающему – мысленное априори сильнее материального. И никакой инфантильный бодибилдер не выстоит перед тщедушным стоиком. Пока мысли самопроизвольно продолжают пульсировать в хаотичном направлении, управляя биоскафандром конкретного человека – его судьба будет продолжать играть по заданной, бездумно потакающей перед слабостями, траектории.

На тихих динамиках телефона проигрывается песня Ивана Алексеева «Грабли» под стать первому января. На карнизе стоит прозрачный невысокий стакан из толстого благородного стекла, в котором начинает превращаться в твёрдое из жидкого состояния кока-кола. Сквозь не заполненную часть стакана просматривается размытый силуэт первого человека, вышедшего на утреннюю, по расписанию, прогулку с собакой. Через открытое окно продолжал проникать ветер, несущий хлопчатый снег с примесью обособленных от общей массы небесных артефактов, в виде снежинок, оседающих на бёдрах, балконном ковре и рельсах двигающихся окон. В комнате спят пьяные друзья. Этажом выше пьяные соседи пьяных друзей. Наверное, исключительно этот временной промежуток этого долгожданного дня, когда магия испаряется после зажигания бенгальских огней, является самым мёртвым. Признаки жизни подают только, летящие в атмосфере, карканья, летящих по своим делам ворон, и хозяева своих домочадцев, вышедших прогуляться по безжизненным заснеженным тротуарам ещё девственных детей сугробов. Эта кратковременная, не способная к консервации магия дуальности жизни на периферии со смертью играет всегда особой палитрой эмоций, которые никаким из всевозможных языков описать невозможно, кроме языка ощущений, не способных к транспортации. Именно это состояние всегда хочется переживать либо наедине, либо с человеком, которого понимаешь даже мимикой. Сегодня, как и всегда, я проживал это наедине. Сформулировать в конечную мысль данное состояние для описания кому-либо из близких людей – невозможно. А с кем можно это прочувствовать, ничего не объясняя – не знаю. Я один. На одиннадцатом этаже. С высоты этот мир кажется куда красивее, чем обычно. Здесь можно абстрагироваться от скрупулёзной детализации недостатков постоянно видимых локаций, на которой концентрируешься оптикой глаз и постоянно расстраиваешься. Периодично с окраин города поступали отголоски взрывов новогодней пиротехники от ещё не спящих людей. И вперемешку с ними ощущалась толика бомбардировок из соседних государств. Добро пожаловать в две тысячи сто шестьдесят второй год.

С минуты на минуту мне придёт сообщение на телефон. Это происходило годами ранее и точно произойдёт и сейчас. «Исаак, с Новым Годом! Спишь? – пришло поздравление Ники» Она – моя близкая подруга. Работает в сфере строительства, проектирует городские застройки микрорайонов-муравейников, коттеджные посёлки и индивидуальные проекты елейных морд богатых заказчиков. Сообщение пришло в фоновом режиме, отвечать сейчас не хотелось. Пока играла песня, я решил посвятить себя ей и потоку новых мыслей о планах на наступивший год. Откровенно говоря, ситуация в мире вынуждает тебя жить одним днём. Всего за сто лет мир повидал пять мировых войн, шестьдесят лет которых выпало на новое столетие.

ГЛАВА II

В подъезде воняет частицами пороха, а лязги хлопушки доселе отражаются еле ощутимой реверберацией на стенах потрескавшейся краской, которая удерживает разноцветные конфетти. Интересно, а существует ли вообще ещё неоткрытые для человеческого сознания цвета, трансцендентные для восприятия нашей биологической оптикой, неспособные к конвертации для нашего мозга? А эмоции? Ведь порой каждый ощущает на себе состояние, которое трудно выразить словами? Когда тебя просто распирает от ощущения присутствия этого нечто, а ты не можешь это ни описать словесно, ни выплеснуть в каком-либо телодвижении. И всё это в тебе коптится годами, потому что своевременно ты не мог это исторгнуть из себя, прожить и поделиться с кем-то, кто поймёт и разделит эту неизведанную ношу. Быть может так и сходят с ума, потому что начинают видеть то, что стандартные совершенно от природы, с заводскими настройками, люди не могут.

Я пошёл пешком по лестничному маршу, порой на разных этажах открывая нараспашку источник света с улицы в эту тёмную, будто бесконечно вытянутую в вертикали, с перилами и ступеньками, комнату. Необходимо проветрить запах перегара, который, будто шаровой молнией, летает по дому, собирая в каждой квартире пьяный конденсат с окон, проникающий сквозь презервативные стены новостроек в этот узкий лоскуток безлюдного островка в человейнике.

Выйдя на улицу, в наушниках заиграл плейлист с шугейзом. Я надел наушники и пошёл по свежему новогоднему снегу, который сулил очередные страдания, и был единственной чистой и простой материей, идущей бесцельно тогда, когда захочет. Высокие ботинки не боялись его, а человек в них даже радовался его присутствию. Всё циклично в этой жизни, и это так забавно, и так трагично. Каждое тридцать первое декабря люди из года в год напиваются, чтобы не видеть, убежать от трезвого проживания своего никчёмного существования. Каждое первое января на улице идёт приятный, не похожий на обычный, снег. Список бесконечен.

Тротуары замело, проезжая часть стала таскать не автомобили, а единственного важного человека этой ночью – меня. Белые фонари освещали мою ходьбу без дороги. Справа от меня стояли обстрелянные человейники, в которых продолжали существовать их жители. Во дворах, на детских площадках, стоят бронетранспортёры. Буквально пятьдесят лет назад здесь были ещё остатки ветхой застройки. Это всё снесли. Государство уничтожает свою историю, стремясь ввысь к будущему, не зная, что целенаправленно этим заниматься – тупая идея. В попытках обогнать время, человечество само себя приводит к катаклизмам, потому что идёт быстрее, чем это было бы необходимо.

Я пришёл в двухэтажное многоквартирное здание квартальной застройки. Оно, и ещё несколько аналогичных домов находились посреди семидесятиэтажных человейников. Поначалу я не понимал, почему их не сносят. Данную землю можно совершенно спокойно преобразовать в очередное количество бесконечного потока денег, возведя похожие «комфортные» микрорайоны. Со временем я понял, что здесь жила раньше мать Ники, которая ни в какую не собиралась переезжать, чтобы остатки дней, предначертанных ей, дожить в месте, в котором она появилась и прожила свою жизнь. Ника же, в свою очередь, вдова некогда живущего чиновника нашего города. Войны и борьба за деньги касаются каждого. Никакие деньги и длинные руки не спасут, если локация твоего существования коррелирует с локацией тех, кто выбирает убивать.

Однажды её муж поехал на рыбалку. В трёхстах метрах от места, где он расположился, некогда находилась полумёртвая деревня, в которой доживали свои дни одни пенсионеры. Солнце было в зените, сквозь пушистые облака падал рассеянный свет на берег, где он обустроил себе лагерь. Закинув донки, он принялся прогуляться в поисках дров для костра. Пиная еловые шишки, шурша ползучим пыреем, он заметил на сапогах красные пятна, будто разорванные внутренности какой-то маленькой рептилии. Приглядевшись и сев на корточки, он услышал благородный запах лесных ягод. Мизинцем соскребая размазанную, но ещё рельефную часть ягоды с сапога, он оглядел поляну и по-детски улыбнулся. Это было земляничное поле! Прямо около места, где он расположился! Забыв про рыбалку, в тот же миг его рот стал наполняться то одной ягодой, то сразу горсткой.

Просидел за трапезой он буквально минуту, после чего его сознание начало мутнеть. И вместо красноты от раздавленных ягод его руки стали зиять кровью изо рта. Солнце, сквозь зелёные перья деревьев, освещало его наполненное безумством лицо, будто на картине Шнайдера «Гипноз» Колени, некогда стоявшие на земле для поедания ягод, продолжали стоять, уже моля Господа о помощи. Но чуда не случилось. Его тело упало на землю, голова, словно ступой, размолола ягоды на поляне, где он и покинул этот мир. Покинул этот мир справедливо, потому что регулярно спонсировал армию. Был одним из мастодонтов в организации военных кампаний этого времени. Словно бумерангом эти отравленные ягоды воткнули свой яд в горло этого человека.

Это место, строительная компания, по иронии судьбы, конкурирующая с компанией Ники, выбрала для построения базы отдыха. Почему не рядом? Всё дело в том, что именно рельеф местности этого поселения имел волшебные срезы возвышенностей, горные породы которых, будто калейдоскопом украшали деревенское убранство. Маленькая речка огибала своей умиляющей красотой все улицы, как бы связывая всех их в единое целое. Крошечные, с потёртым лаком, мостики, были чуть ли не серией местных достопримечательностей, на которых постоянно фотографировались туристы и местные молодожёны, собирающиеся навсегда оставлять это место, переезжая в город. Вокруг всей речки была идеальная ярко-зелёная, как на подбор, трава, напоминающая искусственный газон. Хвойные деревья вперемешку с берёзами создавали авеню на каждой улице.

Пенсионеров расселять никто не желает. Уезжать из этого маленького, почти утопичного, тихого и красивого места, в здравом уме не пожелал бы никто и никогда. Во времена, когда на одном маленьком сгустке земли живут миллион человек, этот маленький мирок является самым настоящим гарантом здоровых нервов, сулящий подлинное, не поддельное мнимыми ценностями, суррогатное счастье. Именно поэтому однажды сюда заявился непрошенный гость – химическое оружие, которое опало, будто жимолость в июне, на жителей с аэроплана толстой линией тумана.

Это был вечер. Кто-то поливал свои саженцы и урожай в огороде. В перерывах между заполнением леек водой, кормил кота тимьяном и слушал его ласковое мурлыканье. Кто-то выходил из бани, ложился во дворе на траву, попивая вишнёвый компот, который милостиво вынесла бабушка. Кто-то купал внуков в надувном бассейне, улыбаясь их удивлению от познания этого нового для них мира. Кто-то в компании лузгал семечки и обсуждал вчерашние новости. Кто-то с сыновьями чинил старый мотоцикл, предвкушая завтрашнюю поездку в лес за ягодами. Домашние животные уже готовились ко сну, доедая последние сгустки овса, запивая речной водой.

Не прошло и часа, как у всех людей пошло кровопускание через слизистые и ротовую полость. Скрученный живот, будто обвязанный канатом, концы которого привязаны к автомобилям, постепенно набирающими скорость, стал исторгать ректально кровь с говном. Голова всех пульсировала так, будто церковный бой расположился внутри головы каждого. Прошёл час, и никто из некогда живых, таким уже не был и никогда больше не будет.

Прошёл день. С восходом солнца души этих людей уже покинули трупы и ныне им не приходится их шевелить. Этим стали заниматься санитары, приехавшие в четверти девятого утра. Конвоем по пятам за ними ехали люди, представляющие якобы ритуальные услуги. На деле же они занимались изучением мозга и были заинтересованы в восстановлении гиппокампа. Было организовано это в рамках кампании «Rescue Earth Memory» Дело в том, что с течением времени, человечество стало выливать во Всемирную паутину такое количество информации, которое хранить сервера уже не могли. Компания «Cemetebrum» – коалиция учёных всех стран планеты, образовавшаяся в две тысячи семьдесят втором году, занялась изучением гиппокампа для научных исследований, целью которых было научиться конвертировать и транспортировать цифровую информацию в удобоваримую для человеческого организма.

Стариков госпитализировали. Крупный молодой скот отправили на бойни, а старых особей в тир для жирных, потных чиновников и олигархов. Куриц, собак и кошек обстреляли на месте и выбросили в помойную яму. Деревня была мертва и готова к преобразованию в базу отдыха. Этим же днём сюда заехал отряд химиков в защитных белых костюмах и свинорылых противогазных масках. Около недели поселение скрупулёзно обрабатывалось от химикатов. Материалы, инструменты, строители были готовы к началу разрушения старого для возведения нового.

Муж Ники умер без суда и следствия. Его нашли через неделю такие же рыбаки, как и он. Сообщили в местные органы для составления протокола. Рыбачить в этом же месте не захотели и уехали обратно домой. Ника ничего не ощущала. Когда ей сообщили о новости, она просто молчала, сказав: «Ну что ж, видимо так должно было быть» Спустя пару дней, когда я наведался к ней в гости, она открыла папку с фотографиями на компьютере и начала плакать. Но это было недолго и не навзрыд. Бесчувственное время, куда деваться.

Прошло полгода. Ничего не менялось, лишь руки деревьев осыпали свои зелёные перчатки, которые потом закрылись белым холодным полотном. Единственное, что меняется в это время – погода. Встретив новый год, я пришёл в двухэтажное многоквартирное здание квартальной застройки. За дверью Ника.

* * *

Мы сидели друг напротив друга за круглым лакированным коричневым столом. За её спиной дул ветер из приоткрытого балкона, который сдувал абажуры напольного торшера, жёлтый свет которого переменно прыгал с одной точки стены в другую. Ночь исчерпала нас. Во мне было пару бутылок шампанского, в ней около того же. Когда знаешь человека несколько десятилетий, уже и говорить ничего порой не хочется, потому что все слова сказаны, а молчание так и норовит прокричать. В такие моменты важно понять: насколько это твой человек. Если молчание сливается в целую, законченную симфонию, где инструменты перетекают друг в друга, как луна в солнце на небосводе – то человека можно трактовать для себя любыми приятными эпитетами. А вот если молчание ощущается так же, как сандалии с носками, или пение мимо нот… Настолько плохо, что даже сварка не способна соединить, то с этим человеком ничего не стоит делить, абсолютно.

Мы молчали около десяти минут. В моей голове перетекала утренняя вымученная пустота. Мысли в голове легли спать, лишь мелькающие образы ныряли друг в друга, создавая самопроизвольный сюжет в абстрактной пьесе. Как вдруг, Ника начала.

– Я считаю жизнь на Земле проклятием.

Нике было чуждо говорить о таких темах с подобной точки зрения. Она была оптимисткой, но подходила к этому не слепо, а взвешивая всё на весах критического мышления. Эти слова, сказанные только что – первое, что меня хоть как-то удивило за долгое время, ибо жизнь стала чудовищно прозаична. Настолько же предсказуема, как восход солнца утром; как исход любых человеческих взаимоотношений, заканчивающиеся жестокостью; как рост волос после бритья, или как смерть в конце жизни.

– Ого. Почему же, вдруг, ты решила так? – спросил я.

– Сам знаешь, я считала так не всегда. С совсем недавнего времени.

– Я понимаю почему, но на каком-то же определённом моменте ты решила так для себя? Мне интересно, расскажи.

– Пожалуй, я отвечу на твой вопрос через тебя же.

– И как же?

– Встречными вопросами.

На улице началась метель. Порох снега стал влетать через на балкон, пробегая через который, начинал ворошить занавески в квартире. Мы были увлечены разговором, что отвлекаться на закрытие окна не стали, к тому же оба предпочитали холод вместо тепла.

– Вот ты, Исаак, психотерапевт?

– Психолог.

– Неважно.

– Пха-ха-ха, важно так-то.

– Слишком позднее время для духоты. И слишком ранее для того, чтобы казаться умнее, чем ты есть.