Город Красной долины

Город Красной долины
Андрей Александрович Щёлоков

Когда один за другим пропадают дети, жизнь города не может не меняться. Когда есть тот, кто может быть в этом виновен, он не может спокойно жить

Андрей Щёлоков

Город Красной долины

******

– Ага, а я ему говорю, как же вас тогда, господин, называть? А он мне, мол, называй меня Ацтём. А я ему говорю, как же так можно, господин? А он мне, мол, нужно так, без господина…

– Не такой уж он, видать, и господин. Сходил пару раз за хребет с товаром, вот теперь и строит из себя. А внутри такой же и остался. Лепешки, поди, ещё недавно на хворост менял…

Гумо сморщился. Мало того, что мясник неприятно растягивал слова, перебивал его любимый рассказ, так ещё и господина теперь начал хаять. Перед хозяином стало неудобно и Гумо сорвался.

– Дурак ты, вот что, – он на секунду задумался, стараясь вспомнить имя мясника. – Дурак ты! Я вон даже имя твоё вспомнить не могу, а ты ещё о моем господине язык распустил. И мясо у тебя всегда какое-то вонючее. Собак у перегонщиков воруешь ты, что ли?

Мясник такого поворота событий не ожидал. Щёки у него начали наливаться красным, взгляд стал исподлобья. Гумо почувствовал, что торговец с удовольствием огрел бы его бараньей ляжкой, которую держал в руках. Или смачно обругал бы, как на базаре это делать умеют. Но торговец не хотел терять хорошего клиента – Гумо почти каждую неделю запасался у него мясом.

– Слушай, зачем ты так говоришь? – начал мясник, выдержав паузу. – Маркан меня зовут, запомни. И мясо у меня только самое свежее, иначе ты его у меня бы не покупал. А то иди вон к Кюми и у него понюхай. А?

К Кюми Гумо идти не хотел. Того уже несколько раз ловили на продаже плохо пахнущих туш. Мясо у него брали только бедняки, потому как оно было очень дешёвое. Очередной скандал привлёк внимание соседей и пацанят, вечно шныряющих тут. Надо было отступать, а то опять бабка вечером принесет слухи, что Гумо побили на рынке.

– Ну ты это… Не верти этой ляжкой, я её брать буду. Мух мне ещё наловишь. И вон ту дай, с краю.

Пока мясник связывал два куска, Гумо решил, что последнее слово должно быть за ним. Порыскав в мыслях, он выбрал одну из них.

– Ну и это… Скажи мне, где ты так говорить выучился. Вроде и на местного похож, а слова тянешь, аж слушать противно. Как баба какая забродившего молока напилась…

– Из-за хребта, из-за дальнего, – мясник показал рукой, из-за кого. – Дней двадцать идти. Сбежали мы оттуда…

Гумо понял, что нарвался на любимую тему торговца. В мыслях закатив глаза, спешно перебил его, разомлевшего уже от предвкушения, что выговорится, и быстро рассчитался. Тот не обиделся и, приняв плату за последнюю в этот день сделку, стал закрывать лавку.

Гумо пора было идти к хозяину – отнести мясо бабке и накормить лошадей, но и сегодня с базара ему спокойно уйти было не суждено. Он понял это, когда ещё издали заметил Бека. Тот стоял у новой повозки тысячника, надоедая расспросами её хозяину. В том, что он надоедал, Гумо не сомневался. Этот человек был создан для того, чтобы создавать проблемы другим. От одного вида Бека мир вокруг стал мерзким и противным. Десятки мелких бегающих глаз вокруг начали следить, смалодушничает ли Гумо на этот раз. А смалодушничать ему очень хотелось – незаметно развернуться и сделав вид, что появились другие дела, обойти улицу через край города. Или даже через речку, чтобы наверняка.

Бек ожидаемо глянул в сторону растерянного Гумо, будто даже обрадовался и махнул рукой. У того внутри похолодело, он вздохнул и подчинился.

– Приветствую тебя, братишка!

Гумо ненавидел этот голос.

– И я тебя, брат.

– Опять мяса набрал? Вы его там что, как волки глотаете, что ли?

– Нет. Это хозяину. Я-то и ем мало, – Гумо соврал, и ему опять стало неудобно перед хозяином. Мир вокруг стал ещё противнее. – Ну ладно, здоровья тебе и твоим детям, я пойду…

Не попытаться ускользнуть он не мог.

– Куда? Погоди, дело есть, – Бек сделал важное лицо. – Ты знаешь, что у погонщиков два дня назад три девочки пропали?

– Нет, не знаю, – соврал Гумо.

– Не знаешь? Как же так? Пошли на холмы, к этому вашему господину. Арбу…

– Ацтёму…

– Во-во, к нему. Пошли, значит, и пропали. Как так?

– Не знаю, как. До холмов тут идти не близко. Может, ещё куда подевались, почему сразу хозяин? – сказал Гумо первое, что пришло в голову. – Я вон дня три назад тоже потерялся, если бы собак своих не услыхал, так бы и плутал…

– Ты вот что, Гумо: за дурака меня не держи. Куда ты теряешься, когда напьёшься, мне мало интересно. На тот берег хоть пешком ходи, а вот куда девочки подевались, это надобно узнавать. А ты знаешь, что погонщики к вам туда идти собираются? Морды бить или убивать, не знаю. И я пойду. Я тебе говорю, ничем хорошим это для Арда… как его там… не кончится. А вы мясо жрёте!

Беседой заинтересовался закрывший слою лавку и отправлявшийся домой мясник. Он встал со стороны Бека и приготовился слушать Гумо. «И ты туда же», подумал тот и опять поймал себя на том, что забыл имя торговца. «Сейчас начнётся», признался себе Гумо и набрал полную грудь воздуха. Руки затряслись то ли от страха, то от нарастающей злости.

– Слушай! – сказал Гумо как можно более развязно, но предательски высоким, будто детским, голосом. – Сейчас я тебе расскажу, кто что жрёт…

******

– Ну больно же! – Гумо отдёрнул руку и с ненавистью посмотрел на бабку. Та терпеливо подняла упавшую траву и целилась в его руку опять. Бабка лечить любила.

– Ты бы лучше дрался меньше! Ишь какой! Как шкуру свою рвать, так первый. А как мясо нормально донести, да по хозяйству работать – так…

– Ну хватит уже, бабка! – Гумо почти трясло – бабка его нервировала. Она об этом знала, и делала будто ещё назло. К тому же, было неловко перед хозяином. Тот сидел у окна, глядя на озеро, Гумо покосился на него. – А мяса я ещё принесу. Сколько надо?

– Прыткий какой. Мяса он принесёт. Сначала свое нарасти – вон как разодрал.

Бабка собрала свои корешки с листьями и вышла. Гумо пару минут ещё раз рассматривал и ощупывал свои раны: здесь ударил Бек – первым, как обычно. Удалось увернуться, поэтому на щеке остались только царапины и небольшая припухлость, а в боку болит от того детины, что стоял справа, это он свалил Гумо и начал бить ногами. Бабка сказала, что сломано ребро. Остальная куча царапин и синяков неизвестно от кого.

Первым заговорить Гумо не решался, но и время тянуть уже больше не мог. В очередной раз осмотрев раны, он собрался с духом. Нацелившись глазами в проём двери и сделав взгляд как можно отстранённее, начал.

– Болит…

Хозяин не шелохнулся. Он мог сидеть на этом месте долго, размышляя о своем. Внутри Гумо поднялась волна недовольства. Захотелось выпалить ему всё, что думает. Что дети пропадают не просто так, что молчание хозяина вместе с его ежедневными прогулками незнамо куда очень на этом фоне подозрительны, что встречи с детьми эти его дурацкие, что дождя уже не было долго, и в городе даже это готовы на него повесить. А Гумо за это отдуваться, потому как хозяину в лицо никто в городе, даже десятитысячник, ничего сказать не могут. Вскоре, едва родившись, эта неприятная волна злости быстро спала.

– А правда, что там, откуда вы, никто не болеет?

Вторая попытка оказалась успешнее. Хозяин посмотрел на Гумо, улыбнулся и покачал головой отрицательно.

– Не правда, Гумо. Я же тебе уже рассказывал, а ты веришь болтовне на базаре. У нас тоже болеют, почти тем же, чем и вы. А есть другие болезни, которых у вас нет. Просто есть ещё и много хороших трав.

Гумо пропустил ответ мимо ушей.

– Они скоро придут, – сказал он, не отрывая взгляд от двери – не хотел смотреть на хозяина.

– Я знаю, Гумо. Они обязательно придут. Но не сегодня.

У Гумо вновь появилось ощущение, которое преследовало его почти с самого знакомства с хозяином. Оно то пропадало, то становилось настолько сильным, что Гумо принимался вслушиваться в себя. Это было неприятное чувство, будто всё вокруг происходит не с ним.