Париж1968. Красный май

(ОГЭ – понятно, ОВЗ – ограниченные возможности здоровья, ЗПР – задержка психического развития)

– Думаю, она и на итоговое собеседование не явится, – продолжала жаловаться директор. – Да еще, не дай Бог, от кого-нибудь родит! И виноваты будем мы – недостаточно хорошо проводили воспитательную работу. Ах… Вот вам смешно, а нам-то не очень. Городской школе хорошо – сбагрили. А нам теперь отдуваться! Что? Подружки-друзья? Об этом лучше классного руководителя спросить. Я провожу, пойдемте.

Классный руководитель восьмого класса почти ничего нового не добавила. Все только охала да сетовала:

– Родит, а крайними нас сделают! Да она ж еще к суицидам склонна – вены режет. Опять наша вина! Про девятый класс я даже боюсь и думать! Пропала, и пропала… лучше б и не объявлялась вообще.

Вот так вот. Откровенно.

– Да уж, – выйдя на улицу, Соколов покачал головой. – Похоже, никому девчонка пропавшая не нужна. Ни матери, ни тетке, ни школе… Как так можно-то? Ведь человек же!

– Жиза, – хмыкнул Игорь. – Или, как говорят французы – се ля ви.

– Тьфу ты! – Серж хлопнул себя по лбу. – Одноклассников забыл опросить. Подружек.

– Ну, ты опрашивай, только быстро, – заторопился майор. – А я пока контингент проверю.

Подружек у пропавшей не было. Вернее, общаться-то она – общалась со многими, но вот дружить – нет. Хотя, в гости иногда захаживала…

– Ну, прикольно с ней было, – поделилась одна из таких «подружек», хрупкая крашеная блондиночка с пирсингом в носу, судя по виду тоже оторва еще та!

– Неська вообще тянка сасная, но псих. Крыша едет. Сидим такие – она, бац – заорет, заплачет. Типа обиделась. Да ну ее!

– Может, увлекалась она чем… Ну, там музыка или…

– Да как все, – девчонка пожала плечами. – Рэп слушала иногда и все такое. Ну, тик-ток там, Инста.

– А, может, чего необычное замечала?

– Не, ничего такого…

Еще парочка опрошенных девчонок подтвердили то же самое. Что ж – хоть листов много. Бумаги будьте-нате извел!

– Подождите! Эй!

За школьной калиткой Соколова догнала та самая, крашеная, с пирсингом в носу.

– Вы спрашивали чего необычного… Так прикид!

– Что за прикид? – насторожился Серж.

– Ну это, я ее, Неську то есть, как-то в городе встретила. Не узнала даже! Идет вся такая… Пальто, представляете?! Такое, белое в крупную клетку, черную с таким бордовым. Еще ярко-красный шарф… и берет! Такой же. Я просто ору!

– Понятно. Так и запишем – «сильно удивилась».

– Помада еще. Такая же, как шарф и берет. Ресницы накрашены… Красные джинсы! И обувь такая… почти шлепанцы… И красная сумка! Я потом в школе рассказала – так всем плевать… И еще, знаете, она как будто старше стала… Вся из себя такая мадам! Даже не узнать. Не подошла бы – я бы и не узнала. А так…

– Подошла, и?

– Телефон попросила, позвонить. Сказала, что свой потеряла. Ну, мы такие сели на скамейку… Мне жалко, что ли? Борьке своему звонила… Отошла, чтоб я не слышала. Тайны, блин! Да весь поселок знает, что она с ним тра… спит. А она еще и в интернет. Про ногти все искала, про маникюр… Как делать, да какие инструменты нужны. Я тогда еще подумала – за ум взялась, что ли? Она как-то говорила, что хочет ногти делать. Ну, чтоб деньги. Ой, сорян! Я тороплюсь уже!

– Минуточку. Это когда было-то? Ну-у, может, с месяц… то ли в конце февраля, то ли в марте. Не помню точно.

– А с этим Борькой… Она как разговаривала? Спокойно?

– Да ни фига ж себе – спокойно! Агрилась она. Ругалась, угрожала.

Белобородов Борис Евгеньевич. Двадцать лет. Ровесник Сержа. Где он сейчас – Бог весть. Мать только призналась – звонил. Откуда – не сказал, однако обещал приехать летом с деньгами. Да и до отъезда Боря не лентяйничал, а вкалывал рамщиком на одной из городских пилорам. Платили там, правда, не ахти – вот и уехал.

– Да он хороший парень Борька-то, – хозяин пилорамы, застенчивый бородач из местных, недоверчиво покосился на Соколова. – И поможет всегда и, если надо – и после работы останется. Говорю же, хороший добрый…

– Так чего ж он так быстро свалил? – не отставал Серж. – Ведь не просто так же? Борис же не какой-нибудь там малахольный, чтоб без всякой надобности туда-сюда скакать!

– Это ты правильно сказал, – улыбка у пилорамщика оказалась доброй и какой-то беззащитно-детской, наверное, от этого и складывалось впечатление застенчивости. Впрочем, может быть – и от манеры вести разговор, словно бы чего-то не договаривая. Ну, а кто с полицией откровенничать-то будет? Тем более, сейчас, когда каждый от государства только подвоха и ждет.

– Была причина, чего ж… Ребята говорили, с девкой он какой-то ругался. Мол, та у него деньги на аборт вымогала.

– Так-так… А кто говорил-то?

– Да так. Говорили…

Внимательно выслушав доклад, Сомов одобрительно крякнул:

– Ну, стажер, молодец. Подозреваемых у нас теперь – выше крыши. И первый – этот самый Борька. Белобородов Борис. Ишь ты, малолетка от него залетела! Деньги на аборт требует. Тут, знаешь…

Похвалить – повалил, однако, в школу послал. Чтоб уж всех опросить – досконально. Чтобы любому крючку-проверяющему придраться было не к чему.

Директор городской школы даже разговаривать не стала – ходят тут всякие! – сразу же отослав Соколова к социальному педагогу, полнотелой девушке лет тридцати, посматривающей на стажера с явным интересом.

– А, Агнесса! Как же, как же. Уж попила нашей кровушки. Хорошо, в село переехала. Суицидница! Ну да, ну да, что вы так смотрите? То вены себе резала, то, говорят, с крыши хотела спрыгнуть. Мать-то у нее алкоголичка, вот Агнесса и жила у бабушки. Матвеева Вера Федоровна… та еще…

– А что такое?

– Да на стрости лет, представляете, мужа у нашей заммэрши увела! Давно это, правда, было… лет пять тому. Да вы, наверное, помните – весь город тогда судачил.

В силу относительного малолетства, Серж такого не помнил, но, на всякий случай кивнул.

– Так вот, – с воодушевлением продолжала педагогиня. – Муж этот, отбитый, у нее года через два умер, так она… В общем, седина в бороду – бес в ребро. Это не только про мужиков, оказывается. Я вот и думаю, Агнесса ведь не на тот свет собиралась, а просто внимание к себе привлечь хотела. Ну, представьте, все родственники своей жизнью живут и ребенок этот для всех – лишний. Нет, так-то она одета-обута была, сыта, этого не отнимешь. Но, как бы… сама по себе. Бабушка с ней тоже особенно-то не общалась. С одной стороны, да – воля, но с другой… Плохо осознавать, что ты никому не нужен. Особенно, в детском возрасте, в подростковом.

– А что, в школе-то у нее подруг не было?

– Компашка была… Так, не очень хорошая. Воровством занимались по мелочи, хулиганили… кое-кто и наркотики употреблял. Не, не Агнесса – в больнице после неудачных-то суицидов заметили бы.

– И где кого из компашки этой искать?

– Так, пожалуй, что никого сейчас и не найдете. Хотя… Одна там на повара в ПТУ пошла. Ну, в лицей. Я вам могу адрес дать…

В город, наконец-то, пришла весна. Теплые ветры задули над крышами, нудная капель сменилась бурными птичьими трелями. Стаял последний снег, на глазах высыхали лужи, посреди выросшей, казалось, за одну ночь изумрудно-зеленой травы вспыхнули мохнатые солнышки мать-и-мачехи.