Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

    23 января 1913

Поразительная вещь, все наши физики (впрочем, может они не физики) – эстеты, скрытые ли, явные ли, но эстеты безусловные. П. Н. Лебедев был музыкантом, любил Италию etc. П. П. Лазарев под шумок читает стихи и романы. [А. К.] Тимирязев в этом отношении более чем подозрительный – и музыка, и картины, и романы, и философия etc. Даже честный Порт и то почитатель Венер. К. А. [Леонтьев?] скрипач etc. Низшая братия, Селяновы, Павловы, Молодый, я – эстеты безусловные. Это более чем правило, это прямо закон. Не то обратная сторона медали, не то необходимая принадлежность лицевой стороны. Наука и искусство (очень редко + философия и прочая дрянь, это очень важно).

    9 февраля 1913

Тишина и одиночество. Во всяком одиночестве есть доля скуки, печали и благородства. Именно одиночество-то и есть признак благородства: «Ты царь – живи один». Быть одним это высшее благородство и высшая печаль. У меня друзей, кроме книг, нет, все мои «дружбы» формальны, т. е. просто как-то скользят. По себе я человека не нахожу, да думаю, и не найду.

    28 марта 1913

Я, кажется, больной человек, не способный ни к чему целому и, главное, в разладе с роком. Я человек судьбы. В свое «нутро» мне порой страшно заглянуть, такая там каша и неразбериха. Сознаю себя какими-то клочками и урывками. Судьба могла бы меня двинуть вверх, я сам не могу; а судьба, как нарочно, иной раз и в пропасть толкает. Весна, а у меня сейчас самое осеннее настроение ‹…› Что будет со мной 28-го марта через 3 года? Кем я буду, я не знаю. Рельсы судьба из-под ног у меня вырвала и куда иду, не знаю. Одно утешение, открываю Александра Сергеевича и убаюкиваюсь.

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись!
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.

    23 июня 1913

Я всегда играю роль и не знаю даже, бываю ли я вообще когда-нибудь самим собою. С другой стороны, это самое играние для меня в высокой степени утомительно. Когда я остаюсь один – я блаженствую.

    26 июня 1913

К кладбищам у меня удивительная привязанность. Воздух на кладбищах насыщен какой-то чудной элегической философией. Кладбища всегда красивы, и у гробового входа природа всегда сияет вечной красотой.

    30 июня 1913

…пора бы мне, может, и плюнуть совсем на картины… и даже на Италию и заняться физикой. Там единственно несомненное, важное, серьезное и святое, и интересное.

‹…› Я сам никогда не скучаю. Я не знаю, как жить без книги, но я не знаю и скуки.

    4 июля 1913

Venezia. Опять я в этом диковинном городе парадоксов. В прошлом году она была прямо логической основой моему эстетизму. Раз есть такое место на земле, чистый эстетизм возможен и мне нужен. «Теперь уж я не тот», но чудо вновь покоряет, вновь грация и лень Венеции протягивает за мною свою руку. Даже в дождь Piazza[73 - Площадь [Св. Марка] (ит.).] как в сказке. Какое-то заколдованное место. Роскошная, сладкая, нахальная и красивая Венеция.

    7 июля 1913

Скорее всего, несмотря на всю мою антипатию к философии, я философ. ‹…›

Венеция прелестна, только порой трупным запахом несет.

В сущности говоря, я рад, что наслаждение искусством отравляется для меня тоской по науке, это начало преодоления «эстетизма».

    14 июля 1913

Чужая жизнь для меня малоинтересна, как география и социология. Мне интересно только искусство. В этом вся трагедия. Мое путешествие, это новая и солидная зарядка «эстетизмом» на год. Эстетизм – это яд моей науки. Я думаю, что теперешнее путешествие последнее эстетическое. Это похороны моего эстетизма. Я не отказываюсь от него, как от морали и философии, но отрекаюсь как от специальности.

    15 июля 1913

Мое место спасения – Италия, – кажется, отошла на второе место, и я всерьез иногда думаю о монастыре. Ведь это тоже Элизиум и Нирвана (глухой монастырь). Книги, келья и лес – больше ничего не надо.

‹…› Пожалуй, правда «La Primavera»[74 - «Весна» [Боттичелли] (ит.).] полное олицетворение «грациозной, манящей Флоренции». ‹…› Здесь dolce far niente[75 - Приятное ничегонеделанье (ит.).], элегия и безрезультатность. От этой картины надо бежать – она-то и есть тот эстетизм, который большой враг мой.

В картине надо отрезать всю правую часть, безобразную по сложности (кроме амура). Тогда настоящее «небытие».

‹…› Мне надо по приезде в Москву сделать очень трудное – забыть или свести до минимума всякую поэзию и искусство, читать 1 газету, научные журналы и… учиться. Концерты тоже к черту. Туда же и библиоманию. Стать самим собою и делать дело. Как это просто и как это трудно. Я себе даже не представляю, чтобы я не купил, если бы видел 1-е издание Фауста, или подобное. Мне не нужно, но я куплю. Я желал бы остаться без денег.

    16 июля 1913

И любовь к Италии штамп, и от него я, дай Бог, освобожусь. Впрочем, купил книгу о Piero della Francesca, которой буду, конечно, заниматься. «Две души во мне живут». ‹…› Элегическое настроение – лучшее в мире, это лучше радости.

    19 июля 1913

…боюсь, что Италия встанет опять передо мною «прибежищем» и единственной надеждой. Это страшно, потому что убаюкивает. ‹…› …я понял всю глубину и пользу такого странствования, но одиночество мне многое и раскрыло, многое я в себе понял в первый раз. Мое путешествие было отчасти бегство, бегство от узла всяких сложностей в Москве.

    31 июля 1913

На сон грядущий, возьму себе за правило читать часа 1? про всяких Piero и Giorgione…

    3 августа 1913

Читаю много, можно сказать все время, кроме сна, читаю. Читаю за чаем и обедом, в трамвае, мой отдых – чтение, лежа…

    8 августа 1913

Мое самое заветное желание найти «alter ego», меня бы понявшего в корень и полюбившего; мне недостает зеркала, а потому я себя и не вижу; все-таки единственные друзья мои на свете – книги, о них надо бы и написать, посвятить им оду. Без них – жизнь была бы пуста и суха и жестка, как жестянка.

    13 августа 1913

Я, пожалуй, счастлив в одном отношении: я никогда не скучаю, когда в одиночестве, потому что всегда «занят»; скучаю только с другими.

    13 сентября 1913

[Записано по-немецки; перевод: ] И снова тот же вопрос: «Что же я собой представляю?» Как я теперь вижу, я – очень сложная смесь черт матери и отца. Моей матери я обязан всем, что в моей натуре иррационально, поэтично и мистично. Моя мать, безусловно, умная женщина, одаренная – к счастью или к несчастью – некоторыми особенностями, говоря в общем смысле – к полному самозабвению. Вся ее жизнь в нас (детях) и в воспоминании об умершем брате. Ее отец, как и ее братья, были вполне одарены талантами (живопись), и в ее понимании это было нечто выдающееся. Моей матери я обязан также многими своими недостатками – слабоволием, особой замечательной логикой и т. д. Мой отец, как и его родственники, умные, сильные, но грубые крестьяне-купцы. Все мои внутренние борения – от этой отцовской силы. Но грубость, моя замкнутость и невозможность быть вполне откровенным унаследованы ныне от отца. Я полагаю, что материнские свойства во мне перевешивают. Возможно, в этом заключены также вечные внутренние противоречия во мне, мои «две души» – в этом большое отличие от детерминизма матери и отца. Все это так, и, тем не менее, я есть я – ни отец, ни мать. В общем мой характер мне совсем не нравится. Я по характеру фаталист. Судьба и внешние обстоятельства играют в моей внутренней жизни огромную роль. Моя кончина должна быть совершенно трагической. Я не могу далее следовать по жизни по общепринятым правилам. Кем я буду? Этого я не знаю, все зависит от моей трагической судьбы. В лучшем случае я стану очень плохим профессором физики. В худшем же, если к внутренней катастрофе присоединится внешняя, я стану бродягой или монахом (последнее вероятнее всего, это лучший способ ухода из мира и, кроме того, ведь я безусловно склонен к религии. Это я точно знаю, и я в прямом смысле, а не просто эстетически «православный»). Наконец, третья возможность – что вся моя жизнь останется столь же неопределенной, как и сейчас смесь плохого физика и плохого эстета.

    29 октября 1913

[Записано по-итальянски; перевод: ] Думаю даже всерьез о смерти как об истинном выходе из положения.

    21 ноября 1913

Хороших моментов совершенно не испытываю, даже сны отвратительны.

    7 декабря 1913

Я или больной, или совсем несчастный человек; а главное я solo. Ведь существо, с которым у меня невидимые духовные связи, только мать. Она одна. Писать о том, что я сейчас думаю, не могу, слов нет, не выговоришь какие-то кошмарные кругозоры, откуда и «все» [ – ] и Бог, и мир [ – ] кажутся только esempio[76 - Наказание (ит.).].