Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)

– Ну, вот тут должен быть, – неуверенно закончил Тимка. – Не вру я, Вовк…

– Да верю я!

– Эй! Слышен крик, а драки нет, – донеслось от костра. – Давай, ребятня, подваливай, гуси в глине уже пропеклись, сейчас доставать будем.

На скатерке по волшебству появились столовые принадлежности, бухнулась фляга с водой, залитая по горлышко у родника, и пара запотевших бутылок водки, охлажденных в озере. Михалыч с Тимкиным отцом, разделывающие в сторонке гуся, истекающего умопомрачительным запахом, тут же одобрительно крякнули.

– Ну, Вячеслав Владимирыч, знаешь, чем порадовать. А то нам как-то не до нее, родимой, было, когда этого сорванца искали.

Тут же разодранная на куски птица разлетелась по тарелкам, и через пару минут, сопровождаемых пластиковым звяканьем стаканов и хрустом перемалываемых челюстями кусков, пошел неторопливый разговор о жизни, ничем не отличающийся от тысяч таких же разговоров на кухнях необъятной страны.

– Вот вы, пацаны, на нас неодобрительно смотрите… Вот ты особенно, Тимофей, – начал, как самый старший, егерь. – Спиваются, мол, отцы ваши, как и другие мужики в деревне. В чем-то вы правы, хотя еще пару лет пройдет, и вы сами начнете хохолки друг перед другом и девками задирать, да горькую потреблять. А уж курить-то втихаря наверняка пробовали не раз… Только спешу заметить, молодежь, что ваши отцы сильно отличаются от других! Ума не пропивают, а посмотреть со стороны местной пьяни, так и вовсе трезвенники трезвенниками, только по своим да церковным праздникам в стакан наливают. Ну, вот еще под такой великий повод, как сегодня.

Михалыч прокашлялся, подмигнул своим собутыльникам и продолжил.

– А руки-то у них какие золотые! Вот твой отец, Володька… Во-первых, с образованием! Ветеринар – человек на селе всегда уважаемый. Во-вторых, свое хозяйство – и опять же тут профессия пригодилась. В-третьих, в помощи никому не отказывает, лечит скотину соседям за «спасибо». Другой и плюнуть без денег не согласился бы, а он и в дождь и снег… За это и жинка его поедом ела, а потом, как сверкнуло ей в глаза золотишком, так бросила все и укатила… Э-э-эх…

– Михалыч, хватит при детях-то…

– Извини, Слав, просто свои потуги на этом пути вспоминаю.

– Да ладно тебе, пап, – отозвался Вовка. – А то я не понимаю ничего! У мамы с отчимом только и разговоры про то, кто что купил и что надел. Вот в возраст войду и к тебе перееду!

– Ну-ну… – грустно улыбнулся Вячеслав.

– Так вот, про что это я… С головой у вас отцы, ребята, – продолжил, улыбнувшись, егерь. – Твой, Тимка, в молодости механизатором был, а как колхоза не стало, новую профессию освоил, теперь в кузне горбатится… Если кому оградку сковать или починить что по хозяйству, то к нему. «Николай, родной наш, помоги, выручи, век не забудем…» Так, Степаныч?

– Да уж почти кончились те кованые оградки! Да ну их к лешему! Навезли польских заготовок и теперь дешевле купить все в магазине, да сварить в одно целое! Ручная ковка никому не нужна! По крайней мере, сюда, в глубинку, за этим уже никто не поедет…

– А говорят, что теперь ты ножи взялся изготавливать, да узор травить на клинках выучился? Покажешь? – заинтересованно спросил егерь.

– Да что там показывать… Так, пару на заказ сделал. Не скажу, что все премудрости при этом освоил, пока на любительском уровне.

– А травишь-то как?

– Да этим, как его… хлорным железом. Тут ведь не в нем суть. Главное – нарисовать, чтобы рука не дрогнула… Окунаю в парафин клинок, а потом по нему завитки накладываю. Вот это как раз самое муторное.

– Понятно… Главное ведь, ребятки, для нашего человека, чтобы у него какая-то цель большая была в жизни. Или дело интересное, или оставить по себе добрую память, а то и просто чего-нибудь достичь, самому себе доказать. Что-то возвышенное ему нужно, что ли, не просто кусок изо рта у другого отнять… Тогда он жилы из себя рвет, стараясь этого добиться. Вон как страну расширили! А впереди ведь простые поселенцы шли, навстречу опасности, к вольной жизни!

– От плохой жизни они убегали, Михалыч, от крепостничества, от притеснений.

– Не всегда, Слав, не всегда. Вот у меня прадед держал на Кубани табун лошадей, дом богатый был. Когда Столыпин землю раздавал в Сибири, то он все распродал и со всей семьей рванул в те места. Не поверишь… за месяц, пока добирались, все деньги со своей женой пропили да прогуляли, приехали на место голы и босы. Получили земельный надел в тайге, топор да лопату, как говорится, в зубы за казенный счет, и вперед… Так за год он на кедровых орехах так поднялся, что опять скотину и лошадей завел, пятистенок поставил. Зачем все это ему надо было, а? Что-то просит все время русская душа, к чему-то стремится… А если не получает она того, что нужно ей, то через некоторое время человек ломается. Или спивается, или засасывает его трясина стяжательства… Вот поэтому у нас гениев и талантов без меры в стране, а с другой стороны полно опустившихся людей или такой сволочи, что рука отказывается пристрелить, хочется зубами рвать… Никто в мире до сих пор понять не может, чего же все-таки наша душа просит, даже мы сами! Может, потому и говорят об ее загадке!

– Ну, не скажи, Михалыч, – влез в разговор Николай. – Иногда человек такой рождается, что с детства его научить ничему доброму нельзя, все под себя гребет, едрена вошь… Все только я, да я, да для себя, какая уж там душа? Встречал я таких, и не так уж и редко.

– Бывает и такое, бывает. Иногда случается на переломах истории, как у нас было. Народ звереет от голодухи, нищеты. Все ходят нервные, злые… так что, может, это и генетически передается. Потом все устаканивается, конечно, но поколение вырастает почти напрочь отмороженным…

– А когда все как в болоте живут, лучше, что ли? Все равно некоторые кропают друг на друга доносы или просто делают ближнему пакость. Приезжал тут один городской франт, рассказывал, как он при переезде мощные колонки к стене поставил и врубил по самое «не могу». Соседям своим решил праздник устроить. Пусть порадуются, мол! Самого его все равно на этом месте завтра не будет, и они ему уже ничего не выскажут… – Николай рубанул в воздухе рукой от избытка чувств. – Хотелось мне ему по роже двинуть, да жена покойная… земля ей пухом, не дала – праздник какой-то не хотела портить. А родился-то и жил этот урод в тишине да покое, когда ни о каких переломах истории и подумать никто не мог.

– Да уж, бывают люди на свете, которые, кроме чувства гадливости, ничего не вызывают, – опять согласился Иван. – Это уже как раз от воспитания зависит. Может, это даже как раз тот случай, когда с его предков вся мерзость началась… Ведь воспитывают не только словами, но и примером своим.

– Что там ни говорите, мужики, – начал Вячеслав, – но народ после перестройки в худшую сторону изменился. У нас еще ничего, а в городе что творится… Грызут друг друга почем зря, все думают только о том, как бы обогатиться. А если какие терзания и есть у кого, то вином заливают… Каждый норовит проехаться за чужой счет, а уж столица первая под себя гребет, скупает все подряд и соки из людей выжимает! Капитализм, мать его!.. Люди, конечно, отвечают тем же! Пофигизмом к делу на урезание зарплаты, формальным подходом на эту самую соковыжималку. Другим человек стал, равнодушнее, что ли…

– Так я и говорю, от воспитания многое зависит и от традиций, – поднял указательный палец вверх Иван. – Если свои традиции все порушили, а ведь порушили же, истребив как класс крестьянство в тридцатые годы, то где другие взять? Запад тебе поможет только деньги грести лопатой! Туда же грести, на Запад! Да еще технологии даст, чтобы лопата получалась поболее! А с такими дарами народу неинтересно жить, он даже себя не воспроизводит! До войны еще рожали по привычке, в деревенских семьях по восемь – девять детей было, а начиная с конца тридцатых всех погнали с земли на завод работать. Да и после войны при Хрущеве так прижали деревню, что крестьяне сами оттуда побежали… А в городе что? Там все думают только о себе любимых, детей не рожают. Нищету, мол, плодить не хотят. Обставят квартиры мебелью заграничной, коврами да хрусталем – и нате вам, нищие. Как будто их предки во дворцах жили! Не рожденных еще детей уже убивают своими заплесневелыми мозгами! Так и вымрем все, потому что сердцевины в нас не осталось…

– Прав ты, конечно, Михалыч, – кивнул Николай, опрокидывая стопку. – Только вот оборону перед войной тоже надо было создавать, промышленность поднимать. Не скрутил бы Сталин всех в железный рог, так и вырезал бы в войну фашист весь народ… И насчет тебя у меня закавыка есть. Ты ведь в свои почти сорок лет, уж прости меня, не женился и детей ни нажил. А других осуждаешь.

– Твоя правда, и про то и про другое. Нужно было до войны и после нее хозяйство поднимать… И технологии всегда необходимы, чтобы детей и жен защищать, только вот не надо ради этого искоренять свою суть и ломать народ через коленку! Как поступить надо было – я тебе не скажу, одно знаю: никакое промышленное развитие не может достигаться ценой человеческого горя и огромного количества невинно замученных и убитых. Вот начальников, которые проворовались, надо было отстреливать! Вместе с уголовниками! Не теми, которые колоски с поля таскали от голода, а которые грабеж и воровство себе в профессию записали. Вообще всю элиту в стране надо время от времени перетряхивать. Согласился взяться за дело и не справился – снимать и на веки вечные в подсобники, без права занимать какую-нибудь должность! А то хозяевами жизни себя чувствуют от безнаказанности, а не слугами народными!

– Да ты…

– Только вот не надо меня сейчас осуждать, Степаныч, что я так жизнями людскими вольно предлагаю распоряжаться. Одних расстрелять, других на задворки жизни… И вопросов провокационных не надо! Типа, если немного расстрелять, это ничего? И где граница между «много» и «немного»? И еще что-то там насчет слезы невинного ребенка… Я, если надо, переступлю не только через слезинку, но только если будет надо! Мне, тебе, детям вот нашим, но не ради каких-то там идеалов!

– Да я что… я ничего, Михалыч, что ты взъелся-то? – опешил Николай.

– Извини, в душе накипело… В лесу, пока бродишь, какие только темы сам с собой не обсуждаешь… А в продолжение разговора вот что скажу. Есть такое выражение: «Не верь, не бойся, не проси». Пусть оно из арестантской жизни, но ведь и для многих других дел подходит. Верить надо только своим, а доверять тем, кто за тобой идет! Не бояться делать то, что до?лжно! За родных-то бояться сам бог велел… И не надо просить ни у кого милости жить, как ты хочешь! За это надо драться!.. А еще нечего других упрашивать, чтобы они жили как ты! Не надо всему миру доказывать, что ты первый, единственный и самый передовой, а также учить этот мир жить по-своему! Надо просто делать так, чтобы людям лучше жилось!

– Да так и делали!

– Делали вообще всем людям вокруг, а надо тем конкретным, за которых ты в ответе! А другие сами к тебе потянутся, особенно те, у кого стержень внутри пожиже будет. Некоторые ведь сами с усами, их никаким примером за собой не вытянешь. Вон японцы, к примеру… Уж на что Вторую мировую проиграли, а кто скажет, что они другими внутри стали, несмотря на то что переняли потом все западное? Меняются все, конечно, но зачем менять внутреннюю суть, как мы? Зачем? Порушили страну, отказались от себя, стараемся быть похожими на других. На Европу ту же кичливую, которая в своих колониях геноцид творила, а теперь про всеобщее благо талдычит! А от этих метаний мы только шатаемся без своего нравственного стержня! Как бы ни дошататься!

– Думаешь, если стержень появится, как в старые времена, то все хорошо будет? – усмехнулся Николай. – С чего же тогда революции одна за другой век назад вспыхивали? От хорошей жизни? Или ты думаешь, что нравственный стержень твой во всех раньше был? Во власть имущих, к примеру?

– Это ты меня уел, признаюсь. И сейчас во власть пустые люди идут, и раньше то же самое было. Редко-редко вменяемый человек попадется – и тот ничего поделать не может, даже если на самый верх залезет. Хотя в любом случае лучше иметь хоть что-то делающих, чем тех, что страну протрындели… А ведь какая бы власть ни была, чуть поменьше начальнички воровали, воруют и будут воровать, пока с корнем их не вырвать. Чем сильнее облизывают задницу того, кто повыше них сидит, да славословят про народ и его защиту – тем больше в карман кладут! Да ладно бы только это! Народ же за быдло держат! Как у нас все хорошо да сколько сортов колбасы в магазине лежит! А народ этот только такую колбасу может купить, которую есть нельзя! Столько дерьма, прости господи, в нее напихано! И никто эту дрянь наверху запрещать не собирается, потому что сами на этом наживаются хорошо! Только умильные рожи из ящика строят. А люди утратили эту… пасс… Вячеслав, как ты говорил?

– Пассионарность…

– Вот! Выбили все хорошее в людях, когда они жилку свою за что-то дельное рвали. За детей, за лучшую жизнь… Не за сытую – за нее и сейчас друг другу глотки рвут, а именно за хорошую… свободную, что ли. Сказать не могу… И что тут делать, тоже не знаю. И насчет меня… – продолжил Иван. – Не встретил я никого, вот и не нажил детей. А по старым традициям дед или отец мне бы холку намылили еще лет до двадцати и невесту сосватали. Теперь бы жил и детей растил… Было бы для меня это хорошо или нет, не скажу. А вот для продолжения рода это очень даже неплохо!

– Ты вот, Иван, поминаешь традиции, – чуть сменил тему Вячеслав, вскочив на ноги и потянувшись в усеянное звездами небо. – Да у нас на Руси всегда тьма народов была, а у каждого они свои. И на Руси, и на той же Украине. А у татар даже религия другая…

– А ты еще забыл тех, кто все эти народы и создал… Словене, поляне, древляне, вятичи, меря, мурома, мещера – из них русские получились. Булгары, часть удмуртов и мари, что они успели подмять, это те же татары. Кто там еще был – я даже не знал никогда, не то чтобы упомнить. Чуваши вроде бы из тех же племен вышли, что Волжскую Булгарию образовали, но не пожелали ислам принять, наособицу остались… Все разные, но принимают нас во всем мире как единых! Значит, есть какая-то схожесть, что-то общее во всех народностях, раз они живут вместе. Иначе друг друга изничтожают на корню, следов не остается… Так о чем это я? Традиции у всех свои, но все они о том, как землю пахать, как дом строить, как детей растить. А традиций, как деньгу зарабатывать, я не припомню что-то. Вот так-то…

Михалыч неожиданно отвлекся и оглядел притихших ребят.

– О… пацанва уже наелась от пуза и засыпает, наслушавшись наших бредней. Ну, так о чем же нам при них за бутылкой говорить? Не о бабах же! А великих мыслей о спасении Расеи мы выдать на гора так сразу не готовы!.. Ладно, давайте спать. Постели ребятам, Слав, одеяла я за тобой положил, а нам пенок и моего спальника хватит, по ночам сейчас тепло…

Он потряс полупустой бутылкой водкой, отбросил ее в сторону и со смешком закончил:

– Эх, даже одну втроем не допили, вояки!

Глава 3

Нежданная встреча

Несмотря на ясное, вызвездившееся под вечер небо, утро пришло сплошными серыми клочьями туч, накрывшими галдящий озерный мирок теплым покрывалом. Начал накрапывать мелкий нудный дождь, заставляя спящих людей недовольно ежиться и забираться глубже под одеяла, чтобы не прерывать сладких утренних сновидений.

Один лишь егерь проснулся и выбрался из-под разложенного спальника, приступив к обычному для себя утреннему моциону. Спустя несколько минут он уже гремел ложками и котелками, намывая их в прибрежном песке. Потом разжег костерок, забрав из-под куста заготовленные еще с вечера дрова, и повесил котелок над огнем. Вскипятив воду и заварив чай, выложил рядом немудреные сушки и стал собирать мешки и рюкзаки, предварительно дав команду на подъем.