Господин со шляпой

Господин со шляпой
Андрей Арсеньев

«Жизнь как конфета: никогда не знаешь, чем она обернётся». Такие слова звучали из уст мамы главной героини данной повести. И в этом дочери пришлось убедиться наяву.Вся её жизнь полна перипетиями. Детство прочно сплетается со взрослой жизнью. Счастье и горе чередуются друг за другом, заставляя страдать обеих – девочку и девушку.«Господин со шляпой» – роман взросления, роман о любви, где, казалось бы, невозможное возможно, а возможное не возможно. На всём протяжении повести автор умело водит читателя за его длиннющий нос, чтобы в конце удивить, шокировать и заставить плакать.Андрей Арсеньев сумел воссоздать свою собственную мадам Бовари и теперь он с гордостью может заявить: «Ксюша – это я!»

Андрей Арсеньев

Господин со шляпой

– Я люблю тебя, Писюн!

Так говорю я – девочка Ксюша, – крепко обнимая своего пса. Мне тогда семь лет, я – маленькая, худенькая, светлые волосы опускаются почти до поясницы, а личико… наверное, я была симпатичной девочкой. Как бы это ни звучало гордо, но я скорее всего принадлежу к тому виду девушек, которые с детства были красавицами и остались таковыми, повзрослев. А ведь бывает, что и наоборот: симпатичная в детстве, а потом что-то уже не так – красивые детские черты не подходят ко взрослому лицу. Или ещё запутаннее: неказистая дурнушка вдруг внезапно превращается в принцессу.

А что касательно моей собаки, то тот был красавцем-щенком и до сих им остаётся, пока память моя о нём жива. Писюн – дворняжка. Мне всегда по душе больше нравились дворняжки: они простые, не гордые. И к тому же я с радостью готова приютить беспородистых питомцев нежели потомков голубых кровей, так как перед последними может скопиться очередь из желающих их заполучить, а вот за дворняжками, увы, нет. Шерсть у Писюна была крупная, мягкая, лохматая, так, что кисти рук пропадали из виду, когда я опускала их в разноцветно-каштановые оттенки волос, уши торчали как листики на деревце, правда одно ухо почему-то держалось по стойке смирно полностью, а у второго верхний краешек исполнял команду «вольно». Язык у Писюна всегда свисал с улыбки, – всегда! – словно Супермен повис на карнизе и изо всех сил вновь пытается подняться. По крайней мере, я не помню Писюна, чтобы тот игриво не улыбался, как матадор, поддразнивая невидимого быка, а что касательно глаз, то можно заметить лишь одно – они были добрые-добрые!

Писюн был хорошим псом. Моим единственным. После того, как он пропал – мне тогда было десять лет, – я не заводила ни одного питомца. Правда, родители один раз хотели мне подсунуть одного милого щеночка, но я наотрез сказала им, чтобы они нашли ему других хозяев. К тому же мама и папа радостно сказали тогда, преподнося мне щенка:

– Вот твой новый Писюн!

Терпеть не могу, когда хозяева называют новых питомцев кличками предшествующих. Писюн – один. И второго такого не будет. Пусть уж лучше новый питомец растёт с новым – своим – именем, чтобы на него не давили заслуги предыдущего владельца.

А, да, вы, наверное, немного удивились, что моего пса зовут Писюн. Кличка появилась случайно, в первый же день знакомства с Писюном. Папа приехал на машине с работы и перед тем, как подойти ко мне и маме, встречавших его, он отворил переднюю пассажирскую дверь и сказал:

– Я к вам нового друга привёз.

На сиденье сидел маленький комочек счастья. Мягкий ёжик. Его сонные глаза слезились. Я кинулась к нему, взяла в руки и запрыгала от радости. Щенок всё это время робко и боязливо сидел в моих руках. Но когда я нагнулась к нему, чтобы поцеловать, то тот ожил и начал энергично облизывать моё лицо, не переставая к нему тянуться. В итоге я так понравилась малышу, что тот описался, пометив мои руки и майку. Мама с брезгливостью взяла у меня щенка и уложила его спиной на траву. Когда мама хотела протереть его животик тряпкой, тогда-то я и заметила истекающую жидкостью штучку на лысоватом брюшке щеночка.

– Это писюн?!

Радостно выкрикнула я, указывая туда рукой. Родители засмеялись, услышав мои слова. Дело в том, что в то время я только-только узнала об этих анатомических особенностях девочек и мальчиков, что у первых – письки, а у вторых – писюны.

Вот так вот и приросла кличка Писюн. Слыша это слово, я уже не обнаруживаю в нём первоначального значения. Для меня Писюн – это только мой пёс и больше ничего другого. Я столько в жизни называла его по имени, что то навечно закрепилось за ним. У моих соседей, например, собаку звали Колдун, так вот, когда незнакомцы слышали, как те именуют своего питомца, то немного удивлялись, на что хозяева в первые секунды недоумённо поглядывали. Лишь потом до них доходило, что для незнакомцев слово «колдун» – это злой волшебник, а для них – их собака.

Что мы только не делали с Писюном! Играли, гуляли, спали вместе. Мне всегда было жалко смотреть на собак, привязанных на цепь. Мне больше по душе, когда те сами могут решать, когда им гулять, а когда нет. Например, как у моей бабушки. У ней в деревне была небольшая собачка, маленькая, рыжая, лохматая, один нижний клык у ней торчал наружу. Она постоянно норовила чихать, особенно когда её чешешь, в результате чего всё её слюни попадали тебе на лицо. Но она это не со зла. Если убрать с её головы свисающие лохмотьями уши, а на макушку нацепить третий глаз на небольшой антенне, то лицо её очень было бы похоже на морду Нибблера – маленького инопланетного питомца Лилы из мультсериала «Футурама». А ходила она, передвигая задними лапами, как ходунками, которыми пользуются пожилые люди. Моя бабушка была очень начитанной и поэтому назвала собаку Азазелло, как у Булгакова: маленькая, с торчащим изо рта клыком и при этом огненно-рыжая. Но папа, будучи зятем бабушки, а она собственно его тёщей, любил всегда идти ей наперекор и поэтому называл собаку просто – Алла Борисовна, что очень поначалу не нравилось бабушке, так как она являлась большой поклонницей Пугачёвой, но потом она привыкла и даже посмеивалась. Имя Алла Борисовна мне нравилось больше. С уважением. Но и не без иронии. На самом деле мой папа ещё тот шутник. Наверное, красотой я пошла в маму, а всем остальным в папу – такая же дура. В смысле, у меня, как и у него, довольно странное чувство юмора. Своеобразное. Всё, что папа не пошутит, мне смешно. Идея с Писюном принадлежит как раз ему, а я со смехом поддержала.

Так вот, Алла Борисовна жила на улице – не на цепи – и у неё была своя будка – веранда. Зимой бабушка закрывала её, а летом было тепло, поэтому в этом надобности не было. Алла Борисовна могла спокойно совершать ночные прогулки вокруг дома, сторожить его. Ходить в туалет она привыкла заранее. Но если всё же зимой ей приспичило, то она скребла дверь дома и выла. Но бабушку это не сильно тяготило. Все мы знаем, что пожилые люди не очень-то долго любят спать ночью. Но вот если днём Алла Борисовна начинала поднимать крик из-за какой-нибудь чепухи, то ей было несдобровать. Дневной сон для пожилого человека – святое. Наблюдая свободу Аллы Борисовны, я с печалью понимала, что у меня собаки – о которой я всегда страстно мечтала – не будет. Ведь что ей делать в девятиэтажном многоквартирном доме, в маленькой двухкомнатной квартире? Ещё и соседи будут постоянно недовольны, заслышав собачьи звуки. Если только выгуливать её, но разве это свобода – проводить на улице какие-то час-два, когда, если взглянуть в окно, остальные собаки используют улицу 24/7? Но так уж к счастью вышло, что Писюн у меня появился внезапно и от радости я не вспомнила об этих печальных моментах собачьей свободы.

Всё своё время я проводила с Писюном. Можно сказать, это он меня выводил на прогулку, а не я его. Друзей у меня, собственно, не было. Да я и не нуждалась в них. Хотя всё же был один мальчик. Мы жили в одном доме, в соседних подъездах, но вот в школы ходили разные. Так вот, именно Писюн и свёл меня с Тимуром.

Стояло лето. Мы с Писюном резвились за домом. Во дворе у нас находись всякие скамеечки, насиженные дедушками и бабушками, и детская площадка, а вот за домами росли деревья, кусты и трава – своеобразный парк. Лесок, даже так можно сказать. Я кидала палку, а Писюн бегал за ней, но обратно с ней не прибегал. Это я спешила к нему, чтобы вырвать из его рычащих челюстей, обгрызенную палку. Мне всегда это было смешно. Так вот, когда настал черёд для очередного броска, так уж вышло, что снаряд угодил в ствол дерева, а от него рикошетом ещё куда-то – я за кустами не увидела. Но услышала вскрик. Мы с Писюном побежали туда. Писюн, конечно же, кинулся сразу после броска. По прибытии я обнаружила маленького мальчика: он болезненно держался за локоть и боязливо поглядывал на Писюна, тормошащего рядом бедную палку.

– Прости. Я случайно.

Мальчик стеснялся поглядывать на меня и поэтому смотрел на Писюна. Чтобы как-то сгладить свою вину, я решила познакомить его со своим псом.

– Познакомься, это мой Писюн.

Радостно проговорила я, тормоша за шёрстку пса, пока тот грыз палку. Мальчик озадаченно посмотрел на меня. После чего до меня дошло, откуда взялось его недоумение.

– А! – засмеялась я. – Это его так зовут – Писюн!

Мальчик секунду посмотрел на меня, потом на собаку – и загоготал. Про локоть Тимур тут же забыл. Вскоре я подвела к нему Писюна, и тот начал рьяно облизывать его лицо, я даже испугалась за Тимурины веснушки. Так мы и подружились. Как вы сами поняли, друзей у Тимура тоже не было, а то отчего он средь бела дня сидел за деревом и… скучал. Кажется, Тимур меня любил. Вспоминая сейчас тогдашнее время, я думаю именно так. Я ведь была его единственным другом, если не считать Писюна. А когда тот пропал, то мы оба остались одни-одинёшеньки. Тимур старался меня поддерживать. Мы вместе ходили на поиски, развешивали объявления. Но вместо того, чтобы наконец встретить старого друга, мне суждено было потерять и нового, так как Тимур меня вскоре покинул: через полгода после исчезновения Писюна он с родителями переехал в другой город. На прощание он подарил мне красную розу, обвязанную жёлтой ленточкой, и медальон, в который была вставлена фотография: у дерева, которое свело нас троих, сидим мы, счастливые – я, Писюн и Тимур. К сожалению, медальон со временем потерялся. Когда настало время для переезда в Москву, в театральный институт, то я спохватилась медальона, но не нашла его. Значит, не очень-то берегла, раз вспомнила о нём лишь спустя годы. А фотографий Писюна у меня было и так очень много: на моей прикроватной тумбочке три рамки и на остальных полках – штук пять, это если ещё не считать фотографий в фотоальбоме. Так что, дорожить ещё одной маленькой безделушкой мне как-то на ум не приходило. Наверное, вы подумаете, что я не очень хорошая. Неблагодарная.

Тимур считал, что за похищением Писюна стоит один жильцов наших домов по двору. Он жил в подвале. Эдакий сумасшедший учёный. Тимур говорил, что своими глазами видел в грязном окошке, ведущем в подвал, что у этого старика там стоит стол со всякими колбами, склянками, в которых он проводит всевозможные страшные опыты, и что по мнению Тимура мой бедный Писюн стал жертвой одного из них. Возможно, что и так. Потому что у меня сохранилось кое-какое воспоминание, наводящее на эту трактовку событий: однажды этот старый учёный-бродяга подошёл ко мне, когда я с Писюном сидела на скамейке перед домом, и решил с нами познакомиться. И вышло это знакомство для нас ужасным – для Писюна и вовсе травматичным. Старик постоянно ходил в белом докторском халате, на лице – круглые очки, а седые волосы доходили до шеи. Руки его всегда находились за спиной.

– Какая милая собачка, – проговорил он со странной улыбкой, от которой нам стало не по себе, и потянулся рукой к Писюну. Взял его за полуторчащее ушко, чутка потрепал, а потом резко вытащил из-за спины вторую руку, в которых заблестели ножницы, и отрезал у моего пёсика бедный краешек уха. После чего радостно, подпрыгивая, убежал, в то время как я, напуганная не на шутку, успокаивала скулящего и лающего от боли Писюна.

Сейчас я, уже успевшая ознакомиться с театральным искусством и кино, поминаю этого чудаковатого учёного не иначе как доктор Калигари. Только шляпы, наверное, не хватало. У меня кстати преподаватель по актёрскому мастерству был почти такой же, как этот сумасшедший. По крайней мере сумасшествием от него не отставал. Да и внешне был похож на персонажа из старого немого чёрно-белого фильма: шляпа-цилиндр, круглые очки, но вот волос не хватало, от силы со всем.

После того как Писюн пропал, учёный Калигари однажды ещё раз подошёл ко мне, когда я, одинокая, печальная, страдала на той же самой скамеечке, и попытался исправить впечатления от нашего первого знакомства, с которого прошло, наверное, года полтора.

– А где твой милый щеночек? – спросил он, стоя с соединёнными за спиной руками. – Что-то я его давно не вижу.

– Он уже давно не щеночек, – озлобленно произнесла я.

Старик стоял, кивал головой и долго думал, что бы ещё такое сказать.

– Печально… Да, печально.

Глаза его теперь были направлены на облака, плывущие по небу.

– Хороший был щеночек… Н-да, – и цокнул языком.

Я испугалась и отчётливо вспомнила подозрения Тимура. Попыталась заглянуть сквозь старика, чтобы увидеть, что он прячет там, за спиной.

– Какие красивые ушки, – вдруг со склизкой улыбкой процедил учёный Калигари и потянулся к моему уху.

Я тут же испуганно закричала и убежала со скамейки, учёный Калигари – как моё отражение в зеркале – повторил всё точь-в-точь за мной и побежал в противоположном направлении. Странно, наверное, всё это выглядело со стороны.

Заглянуть в лабораторию безумного учёного мне никогда не довелось. Окна его были слишком грязные. Даже, представляя, что там находится мой Писюн – живой и здоровый – у меня не хватало смелости побороть страх и попытаться совершить вылазку в подвал. Тимур за последние отведённые им со мной полгода не переставал кичиться, что вот-вот завтра он вломится к сумасшедшему учёному и вырвет из его кровожадных рук моего любимого друга. Но до дела так и не дошло. Но я его не виню. Пропасть без вести в десять лет – не очень хорошая деталь биографии, согласитесь. Мои предприятия по поиску Писюна сводились лишь к гореванию по другу, расклеиванию объявлений, каждодневными вопросами к прохожим – «Вы Писюна моего не видели?» – от которых те уже заранее отнекивались, ну и слабые попытки рассекретить детали биографии учёного Калигари. От родителей я услышала про него лишь одно, что это просто чокнутый алкоголик, к которому лучше не подходить. Но я не отбрасывала попыток добраться до истины. За время слежки мне удалось лицезреть несколько странных ситуаций с учёным Калигари: а) когда он кормил голубей: обильно разбрасывал перед собой мякиш батона, отчего слеталась целая стая пернатых, после этого доставал из пакета солидный кусок этого же мучного изделия и держал его на вытянутой правой руке, пока какая-то смелая голубушка не садилась на неё и не угощалась десертом, вот тут-то учёный резким движением левой руки и накрывал её пакетом, после чего удалялся с поимкой к себе подвал; б) когда нашёл интересное на асфальте: один раз я случайно увидела, как сумасшедший учёный спешно шёл по асфальту и упал на него, обойдя загораживающую обзор машину, я смогла наблюдать, как учёный трёт пальцами чей-то помёт и воодушевлённо произносит: «Недалеко ушёл», – после чего быстро встал и побежал вперёд; в) такая ситуация была частая: учёный Калигари спит на улице со своим снадобьем, подтверждая теорию моих родителей, но иной раз я замечала, как, заслышав что-то, или когда мимо Калигари кто-то проходил, учёный резко вставал и, отпив из бутылки, бодро двигался куда-то или за кем-то, бубня себе под нос, словно лунатик. Это то, что я наблюдала своими глазами. Не буду упоминать про ситуации, свидетелем которых являлся исключительно Тимур – не хочется зря будоражить умы уфологов. Но всё же надо отдать должное моему конопатому другу: он всегда помогал мне в поисках Писюна, и делал он это как в одиночку, так и вместе со мной. Наверное, Писюн ему был также дорог, как и мне. А потом, к сожалению, пришло время, и Тимур уехал.