Назад в каменный век

– Сарочка! Я думаю, нам пока лучше зайти сюда!

Сарочка, уже поддавшись уговорам, и войдя в здание, и убедившись, что брат сказал правду, решила не сопротивляться и не протестовать.

Внутри каморки действительно имелось подобие лежака: матрац, лежавший на грубо сколоченном каркасе из толстых брусьев и досок! Значит, кто-то тут хотя бы изредка жил! Или ночевал. Или хотя бы – лежал. Ремонтная бригада? Техники? С «девочками»?

Додумать эту мысль Колин не успел.

Пол под ногами буквально вздыбился, и их швырнуло наземь!

Ярчайшая вспышка проникла сквозь узкие окна-бойницы, и заставила Колина зажмуриться! Он крикнул:

– Сарочка! Закрой глаза!

Но вряд ли сестра его услышала: всё потонуло в чудовищном грохоте!

От него, казалось, лопнут барабанные перепонки, и Колину пришлось открыть рот! Но и в этот миг он не позволил себе поддаться нахлынувшему ужасу, и успел схватить застывшую и зашедшуюся в уже неслышимом крике малышку, и затолкать под лежак!

После чего через выбитые окна станции влетел чудовищный вихрь, пронесшийся по помещению, и заставивший Сарочку снова громко завизжать, а Колина – залезть под лежак, к сестре! Прикрывая её свернувшееся калачиком тело – своим телом!

И вовремя – он почуял, как пара осколков оконного стекла впились ему в ногу, которую не успел втащить под матрац!

Э-э, плевать!

Пусть и больно, но он вытащит их позже!

А сейчас главное – пережить ударную волну и проникающую радиацию!..

9. Апокалипсис

Пол под ними продолжал ходить ходуном ещё с полминуты. Грохот стоял неимоверный, уши буквально выдавливало, и больно было чертовски сильно! Его тело будто трясло на поистине адском аттракционе – словно грешника какого! Или так кидать и швырять могло бы на каком-нибудь виброгрохоте. Размером с небоскрёб. Тельце сестры он обнимал и сильно, и осторожно – стараясь уберечь её от швыряния о стену и пол.

Когда грохот и вой стали потише, Колин как-то некстати, словно абстрагировавшись от страшных обстоятельств и боли в ушах и ноге, подумал, что их наверняка контузит! А ещё он был уверен, что вряд ли хоть кто-нибудь смог бы выжить там, в Убежище. Да и в посёлке – раз бомба взорвалась так близко…

И была поистине – чудовищной мощности!

Похоже, понимали «злые дяди» из Пентагона, что лучше подстраховаться! Бросили сразу – самое большое из того, что имелось…

Ну, или так им приказали их хозяева – реально злые дяди, которые сидят в руководстве крупнейших компаний ВПК. И для которых жизни людей – тьфу!

Видать, перепуганы не на шутку. И понимают гигантскую и неумолимую опасность, исходящую от мошек! Даже если тех спасётся всего две…

Всё правильно. Никто же не хочет раньше времени отправиться к праотцам, и лишиться всех прелестей жизни: «элитного жилья», виллы на Канарах, «Майбахов», слуг и шофёров, охранников и любовниц, деликатесов, ну, и прочих благ цивилизации, которые дают деньги. Уворованные из огромного оборонного бюджета – в свой частный карман!

Колин, злясь на «дядей», и на себя, что не о том он думает в такой момент, понимал, что маловат он ещё, чтоб вообще – думать о таких вещах. Политика – должна быть вне «сферы его интересов». А должны там быть учёба и игрушки…

Но именно на такие темы они говорили с отцом во время прогулок по лесам-полям. Когда отец был уверен, что их никто не слышит. А свой мобильный он как раз с этой целью и оставлял дома… А Колин спрашивал много о чём – ему хотелось знать, почему вот это – так, а вот это – вот эдак, почему солнце так ярко греет, и почему человеку нужно кушать, чтоб расти и жить. И почему он тоже должен быть – учёным. И каким именно образом его отлично образованный и умный отец попал в кабалу.

Пусть и отлично оплачиваемую.

Но вот наконец грохот и вой снаружи, за стенами чудом устоявшего бункера насосной станции, и стал тише. Нет, не исчез окончательно, а просто стал потише. Ослаб и ветер, до этого буквально ревевший – словно сбесившийся слон во время брачного сезона. Колин пооткрывал рот: нет, всё в порядке: заложенные уши «отложило», и они хоть что-то слышали: как под ним хрустят осколки, как дребезжит на ветру какой-то кусок кровельного железа, как всхлипывает и подвывает Сарочка, прижатая им к стене каморки…

Он позволил себе чуть приоткрыть глаза.

Темно. Можно, вроде, не опасаться ослепнуть.

А если повернуться и посмотреть нормально?

Ах, вот оно в чём дело.

Крышу с насосной сорвало – наверное, самой первой ударной волной. Ну, или порывом урагана, что налетел за ней. И теперь всё полутёмное пространство полуподвала было покрыто различными обломками: и кусками балок крыши, и ветками деревьев, и упавшей кран-балкой, и осколками стекла. Впрочем, насосы и их моторы не пострадали: монументально высились на своих железо-бетонных станинах. Правда, уже не работали.

Но главное не это – а то, что половина подвала, со стороны взрыва, буквально погребена под огромной горой земли, вывернутой словно чудовищным экскаватором!

Почти завален оказался и выход из их каморки. Поэтому, похоже, и было темно.

Убедившись, что грохот всё же утих, и худшее позади, (Вроде!) Колин осторожно выбрался из угла у стены, куда он затолкал Сарочку. Сестру осмотрел: к счастью, ран или крови на ней не заметил. Ну слава Богу!

Малышку он решил пока оставил лежать на месте. Сестрёнка до сих пор содрогалась: рыдала, подскуливая, словно щеночек. Сердце Колина словно сжимала при этом холодная волосатая лапа: он понимал состояние малышки. Ему и самому хотелось рыдать и скулить! А ещё – кричать и просить о помощи!

Но Колин понимал, что сейчас не может позволить себе этого. Да и некого звать: в радиусе десяти миль наверняка не осталось в живых ни единой живой души! Разве что – крысы.

И им с сестрой сейчас не до «утешений»: нужно как можно скорее выдернуть осколки стекла, и обработать раны! Иначе он просто истечёт кровью. Или получит какое-нибудь нагноение и заражение. И умрёт. В муках и горячке.

А тогда кто будет заботиться о его сестре?!

Колин вылез из-под постели. Нога страшно болела, и он наконец смог рассмотреть засевшие в икре осколки. Вот этот, вроде, небольшой. И сидит неглубоко: воткнулся остриём. А вот этот…

При виде полуфутового зазубренного полотна неправильной формы, торчащего из икры, куда оно вонзилось, кажется, до кости, Колин содрогнулся. Жуть!!!

Его замутило, и голова закружилась. И только закушенная до крови губа позволила ему не ускользнуть в спасительную пучину обморока!

Вынуть эту штуку будет трудно. И наверняка – очень больно!

Но главное – нельзя показывать, как он будет делать это – Сарочке. Впрочем…

Прежде, чем вынимать осколки, нужно найти аптечку. Там и бинты, и мазь от нагноений, и накладки… А то ведь когда вынешь эти чёртовы стёкла – можно запросто истечь кровью! Которую сейчас и удерживают, словно пробки, острые стёкла!

Зажав губы зубами, чтоб не стонать, Колин встал на четвереньки. Затем поднялся на ноги. Вернее – на ногу: стоять на раненной ноге было попросту невозможно: чертовски больно! Так больно ему было только однажды: когда упал с велосипеда и сломал руку. Но тогда всё обошлось: отец свозил его в госпиталь при ближайшем городке, и ему вправили кости на место, вкололи обезболивающее, и наложили гипс.

А сейчас – довольно предаваться воспоминаниям. Нужно работать.

Колин кое-как, придерживаясь за стену, и стараясь на раненную ногу не наступать, проковылял в полузаваленному выходу. Он пролезет поверху, на пузе – отверстие вполне позволяет. А вон и его сумка с рюкзаком: их припорошило, конечно, землёй, но они не пострадали. Вроде.

Он обернулся. Постарался перекричать гул и вой ветра:

– Сарочка! Будет лучше, если ты пока полежишь там, под кроватью! А я пока…

Осмотрюсь.