Да здравствует Герберт Уэллс!

Наивные сопляки. Со всех сторон Макдунальдс подстрахован нашими парнями. И если мы вдвадцатером легко раскидали семьдесят профессиональных каратистов, то отлупить так, чтоб не встали, десяток доморощенных качков – как отобрать леденец у младенца… Даже стыдно. Так что пока наши в тщательно накинутых таких же капюшонах и новых пластимасках лупят чужих прихвостней, мы просто отходим чуть в сторону, и продолжаем… работать.

Драка закончилась едва начавшись. Отключенных придурков ребята отволакивают в тот самый переулок, из которого наши и выскочили, а на Тверской раздаются завывания быстро приближающихся сирен. Менты. В-смысле – полиция.

На некоторое время нашу деятельность приходится приостановить. Чтоб «прогуляться» по выражению старшего наряда, вежливо представившегося нам, лейтенанта Слепнёва, до участка. У входа в который уже ждёт наш адвокат. А с ним – и два помощника. А мы «препятствий» нашему задержанию не чинили! Сразу согласились «проследовать». И вообще – мы тщательно придерживаемся полученных инструкций.

Сильно помогает и звонок начальнику местного РОВД от прокурора района.

И поскольку с документами у нас и правда, всё в порядке, а о том, кто это выскочил из проулка, и кто этим выскочившим навалял, мы не имеем ни малейшего представления, и в связи с тем, что их никого так и не поймали, и даже «отрубленных» и где-то-там валяющихся, не нашли, «досадный инцидент-недоразумение» становится исчерпан через полтора часа. И нас «любезно» возвращают даже на то же место, где произвели наше незаконное, как выяснилось, задержание «до выяснения обстоятельств».

Ну вот теперь, когда они «выяснены», и все «изъятые для изучения» материалы нам любезно возвращены с подобающими (Адвокат проследил!) извинениями, мы можем смело продолжать свою общественно полезную и социально ответственную деятельность, направленную на сохранение здоровья Нации.

Что мы и делаем. Ещё добрых два часа, пока поток желающих поужинать не превращается в ручеёк, а пачки наших проспектиков не превращаются в тонюсенькие стопочки. А у меня они так и вовсе – закончились. Как обозначил это дело Андрей:

– Это потому, что у тебя улыбка такая… Хищная! Уж больно похожа на оскал акулы. Типа: попробуй не возьми – голову откушу!

– Это неправда. – я и обижен, и польщён одновременно. Вот какой я, оказывается, «крутой», – И вообще: я незлоблив и безопасен. Как… Как… э-э… цыплёнок!

– Ну вот. Ты даже сравнения не можешь подобрать. Настолько незлоблив.

Дружно ржём. Тут как раз подходит всё так же стоявший в сторонке Владимир. Поправляет пальцем микрофон в ухе:

– Всё. Операция окончена. Тренер приказал закругляться. Грузимся в машину, которая ждёт вон в том переулке.

Машина оказывается доработанным микроавтобусам «Фольксваген». С тонированными стёклами. И – готов спорить! – меняющимися, словно у Джеймса Бонда, номерами. И сидя на боковом сиденье, и глядя на ещё незасохшую кровь и её размазанные потёки на резиновом половичке, понимаю я, куда делись нападавшие балбесы, да так, что их не нашли. Спрашиваю как бы невзначай:

– Далеко их отвезли?

Водитель, незнакомый мне мужик лет сорока, явно в пластимаске, не оборачиваясь говорит приятным баритоном с несколько нервным смешком:

– Меньше знаешь – лучше спишь. Да и здоровье… лучше сохранится.

Я хмыкаю:

– Точно!

Водитель, помолчав, смилостивливается:

– Нет, не далеко. В лесополосу у водохранилища. Мобилы отобрали, руки-ноги связали. Освободятся и до дороги дотопают… Ну, или доползут – к утру.

– Супер. Ай да мы. Ай да вы. Наверняка никто из них не был в сознании, пока всё происходило! И на головах были чёрные мешки.

– Ясен пень! Не впервой. Но я вам ничего не говорил.

– Ха! Ясен пень! А мы ничего и не спрашивали!

Прибыли в Клуб к восьми вечера.

Всю оставшуюся дорогу мирно молчим, переглядываемся с кривоватыми улыбочками, и прикидываем. Что наши, группа прикрытия, уж наверняка все эти три с лишним часа провели на канвасе – тренируясь, ясно. И нам теперь нужно как-то нагонять.

Моемся, переодеваемся. И – в подвал! А там уже все перешли на прохождениеТретьего. Ну и мы присоединяемся.

Лично мне с третьим Уровнем сегодня подфартило.

2. За Родину!..

В-смысле, с конкретикой действий. И их однозначностью. Всё – чётко и ясно!

Потому что прихожу в себя я в траншее, и вот что удивительно: на мне униформа! Вроде, такая, как была у бойцов Красной Армии в сорок первом году. Сапоги, штаны, гимнастёрка. И даже на голове пилотка… А в руках – винтовка Мосина. С оптическим прицелом. И слышу я звуки выстрелов, в затылок светит яркое и жаркое солнце, и тяжёлые, едкие запахи так и бьют в ноздри! Пахнет и порохом, и свежеразрытой землёй. И…

Кровью. Уж этот-то запах ни с каким другим не спутаешь.

А задачу тренер поставил на сегодня чёткую и однозначно понятную: «Уничтожить всех врагов, удержать позицию!»

Вот и оцениваю быстрым взглядом ситуацию в целом. И позицию.

Позиция, на которой нахожусь, в-принципе, неплохая. Реально господствующая над полем боя. Окоп-траншея «наша» тянется, извиваясь положенным по правилам сооружения фортификационных сооружений, зигзагом, по склону невысокого холма, недалеко от его вершины. С наружной стороны насыпь – широкая и плоская: бруствер. С фронта, со стороны равнины, покрытой полями, сейчас, правда, пустыми и голыми, наступают, двигаясь грамотно, перебежками, несколько десятков парней в болотно-зелёной форме. Вот они-то и стреляют. Очередями. Не особо целясь, а пользуясь преимуществом в огневой мощи: у них в руках автоматы. Пули так и свистят вокруг, и над моей головой, иногда выбивая фонтанчики земли из бруствера. Высунуться из окопа особо не удаётся: на это явно и рассчитан такой огонь. И все эти наступающие гады – в касках очень характерной формы: трудно не узнать самых обычных, «классических», фашистов.

Рядом со мной в траншее, с обеих сторон от меня, лежат, в мятой одежде, сплошь покрытой кровавыми пятнами, с десяток уже наших – мертвы, даже не шевелятся. В некоторых местах, как я вижу, в траншею явно попадали снаряды артиллерии: в таких местах есть и воронки, и бока траншеи разворочены… И дрожь пробирает от того, что вижу я там и неприбранные человеческие останки, и куски и части тел! Вот уж «мясорубка», так мясорубка! В буквальном смысле. Жуткое зрелище. Однако мне паниковать и выказывать особую брезгливость противопоказано. Да и некогда. Нужно работать.

Потому что – на войне как на войне.

Сдерживаю позывы к рвоте, заставляю себя отвернуться от трупов. Задача мне поставлена чёткая и конкретная. Вот и нужно выполнять. Враг наступает, а у меня в руках – винтовка! Значит, нужно заставить сердце перестать стучать, как у загнанного кролика, а пальцы – перестать дрожать. Начинаю дышать. Так, как нужно для концентрации.

Тут слышу я со стороны примерно центра нашей позиции, из траншеи, оттуда, где видно что-то вроде командного блиндажа, хриплый голос, направленный в мою сторону:

– Москалёв! Москалёв же, твою …! Видишь офицера? Сними его!

Быстро соображаю, что раз у меня – с оптическим, и я, стало быть, снайпер – относится приказ ко мне. И надо обозначить, что я жив, и приказ понял. Отвечаю:

– Есть, снять офицера!

Вот и настало время показать навыки. И работы в команде, и владения оружием.

Осматриваю винтовку. Простая, надёжная конструкция. Младенец разберётся. Но поскольку привык я к СВД, то есть – «классической» снайперской Драгунова, отличия всё-таки имеются. И не в пользу Мосинской трёхлинейки.

Ладно, тянуть смысла нет. Вытряхиваю из подсумка, лежащего тут же, на бруствер окопа рядом со мной, всё, что там есть. А немного. Пять обойм по пять патронов. Промасленная тряпка. Отвёртка. Коробок спичек. Бутылочка со смазочным маслом. Записная книжка. Книжка вдруг некстати открывается, из неё вываливается чёрно-белая фотография. Почти не выгоревшая и не затёртая – недавняя, значит.

Фотография…

Миловидной женщины лет двадцати, и крохотного карапуза с пухлыми щеками и удивлённым взглядом у неё на руках – нет, это девочка, потому что в платьице. А лицо у женщины сосредоточенное и серьёзное – похоже, не до улыбок ей было в момент съёмки… Вот она, моя «семья». За них, за Родину, за…

За Сталина? Чушь. Это только в пропагандистских фильмах так кричали. Артисты. А на самом деле, в жизни, все просто матерились. И орали «Ура!» Когда дыхания хватало.

Проверяю винтовку – патронов нет. Выдёргиваю опустевший магазин, вставляю новый. Передёрнуть затвор. Надёжно пристроить винтовку на бруствере. Чтоб был упор. Теперь – выдохнуть. Прицелиться.

А с этим – проблемы. Нет, не потому, что видно плохо – видно как раз хорошо. (Солнце потому что светит прямо в глаза наступающим – отлично расположена наша позиция!) А потому, что хитро…опые немцы стали сейчас, к моменту нашего боя, учёные. (Наверное, всё же сейчас – идёт сорок второй!) и не одевают офицеров в офицерское, отличающееся высококачественным сукном и шитьём. И погоны не вешают. Знают, что снайперы у нас – будь здоров!

Но от моего намётанного глаза эта примитивная «маскировка» не спасёт.